Я вдруг внимательно всмотрелась в его лицо и… Господи! Глаза блестят и слезятся, наверное – то-то он щурится все время. Говорит с хрипотцой и кашляет. А вчера еще и чихал весь вечер. Лицо раскраснелось… Я быстро приложила ладонь к его лбу – и чуть не отдернула ее.

– Господи, да ты заболел!

– Да ничего я не заболел, просто немного не по себе, – естественно, отмахнулся от меня он.

– Да какое не по себе – ты же горишь! У тебя все тридцать девять, наверное! – воскликнула я, быстро соображая, что же сейчас делать. – Давай так: возвращаемся в офис, и я пойду к Сан Санычу – отпрошусь домой, и на завтра, наверное, тоже. Скажу, что плохо себя чувствую…

– Татьяна, не надо, – решительно прервал меня он. – До вечера я продержусь, и потом – я с этим идиотом еще не закончил. Мне же пришлось на полуслове прерываться и за тобой бежать, – добавил он укоризненно.

Опять обзывается! Да ладно, пусть обзывается, как хочет – лишь бы выздоровел. Мне вдруг так стыдно стало, что я его, больного, на улицу вытащила…

– Ты точно до вечера доживешь или может, сейчас в аптеку сходим? – спросила я. – Тут за углом есть одна, я на прошлой неделе все окрестности изучила.

– Не переживай – выживу, – усмехнулся он.

Пообедав, мы вернулись в офис. Всю дорогу я на него искоса поглядывала. Да нет, на ногах, вроде, держится, и глаза пока еще не закатываются… На лестнице я успела шепнуть ему: – Если что, немедленно зови меня, – и он исчез из вида.

После обеда я ни минуты не могла усидеть на месте. Я ерзала на стуле, то и дело подпирала голову рукой, чтобы уставиться – вроде как в задумчивости – на кухонный стол (Никакого движения!), и постоянно ловила себя на том, что вздыхаю и потираю лоб рукой. Как оказалось, такое мое поведение пришлось весьма кстати.

Около четырех часов над моим левым ухом опять послышался шепот.

– Татьяна, давай, наверное, отпрашиваться. Что-то мне совсем нехорошо.

О Боже, он уже и шепчет в нос! Словарь, словарь, где словарь? Я рывком раскрыла его, где придется, и склонилась над ним, спросив уголком рта: – Совсем?

– Да на меня чих напал, я уже не могу сдерживаться, скоро точно кто-то услышит.

– Хорошо. Сейчас. – О, отлично, наконец-то воображение заработало! – В кабинете у Сан Саныча стань прямо за мной, слева. Мне для правдоподобия почихать придется, так что, когда я тебя локтем толкну…

– Да я не могу по заказу, – буркнул он.

– Хорошо. – Я быстро скорректировала план действий. – Когда тебе захочется чихнуть, толкни меня под локоть.

– Ладно, – шепнул он, и я встала из-за стола.

– Галь, ты знаешь, я, наверное, домой пойду. Что-то я простыла, по-моему, – сказала я Гале.

– Что, серьезно такой сквозняк был? – обеспокоенно спросила она. – То-то я смотрю – ты как на иголках.

– Да не знаю, – ответила я, – может, я вчера … переохладилась. – От последнего слова у меня прямо зубы заныли – вот говорила же я ему! И лицо, судя по всему, сделалось … подходящее.

– Ну, иди, выздоравливай скорее! – В Галином голосе звучало искреннее сочувствие.

В кабинете у Сан Саныча мой ангел так расчихался, что я едва смогла выговорить просьбу отпустить меня домой из-за плохого самочувствия. Через каждое слово мне приходилось прикрывать лицо ладонью и отчаянно встряхивать головой. После трех чихов я даже перестала отнимать руку от лица, чуть придавив ею нос, чтобы голос звучал гнусаво. Сан Саныч тут же отпустил меня, велев оставаться дома, пока окончательно не выздоровею.

– Не так, как на прошлой неделе, – назидательно напомнил мне он, и я покраснела, вспомнив свой прогул в тот первый после отзыва моего ангела день. Отлично – сойдет за лихорадочный румянец.

Вернувшись к своему столу, я вызвала такси, собрала сумку, и мы покинули офис под дружные пожелания скорейшего выздоровления. До часа пик было еще далеко, пробок на дороге, слава Богу, не было – через двадцать минут мы были дома.

*****

Это был какой-то кошмар, а не вечер. Единственное, что мне удалось сделать без его сопротивления – так это уложить его в кровать. Да и то – он раздеваться не хотел. Сдался только после того, как я сама начала брюки с него стаскивать. Когда я укрывала его одеялом, его уже трясло, как в лихорадке. Он тут же свернулся под ним в клубочек.

В последующие полчаса я чувствовала себя ученым, изучающим обезьяний язык – мне постоянно приходилось расшифровывать невнятные звуки, которыми он отвечал на все мои вопросы. Если он вообще отвечал.

– Голова болит?

– М-г. – Похоже, да.

– А горло першит?

– Мм? – Похоже, не понял.

– Ну, глотать трудно?

– М-г. – Опять, вроде, да.

– А нос заложен?

– Мм? – Да что он такой непонятливый?

– Дышать трудно?

– М-г. – Третий раз подряд – точно да!

– Давай температуру померяем?

– М-м. – На предыдущее мычание не похоже – наверное, нет.

– Не выдумывай, сейчас нужно следить за твоей температурой.

– М-х. – Опять какой-то новый звук – я предпочла расшифровать его как «Делай, что хочешь».

Не успела я добраться до кухни, где в одном из шкафчиков у меня была медицинская полка, как из спальни донеслось первое за этот вечер членораздельное восклицание.

– Тань! – жалобно позвал он.

Я ринулась назад с градусником в руках. Если он заговорил – ему лучше или хуже?

– Что?

– Чаю бы…

– А может, я тебе лучше молока согрею?

– М-м, – вернулся он к общению звуками. Этот я уже слышала – вроде, нет. Ладно, не буду я с ним сейчас спорить.

– Хорошо, я сейчас чай сделаю, а ты пока температуру померяй. Тебе ничего делать не нужно – просто лежи, она сама померяется, – на всякий случай быстро добавила я.

В ответ мне раздался горестный вздох, который не мог означать ничего другого, кроме как смирения. Я засунула ему градусник под мышку и на цыпочках отправилась на кухню.

Как только я залила кипяток в заварник, из спальни опять послышался жалобный вопль. О, Господи, не хватало еще, чтобы он градусник разбил – я же не сказала ему, как с ним обращаться!

– Что?

– А чай?

– Ну, подожди немного – он заваривается.

– Ну, что так долго?

О, уже несколько слов подряд осилить может? По-моему, это – хороший знак.

– Сейчас несу.

Вернувшись с чашкой чая, я хотела напоить его, но он – естественно – отказался. Приподнялся на подушке, вцепился в чашку обеими руками и принялся прихлебывать обжигающий напиток. Я пока забрала у него градусник – так и есть: тридцать восемь и семь. Без лекарств, похоже, не обойтись.

Я никогда особенно серьезно не болела, поэтому большого запаса лекарств в доме обычно не держала, но таблетки от головной боли, а также что-нибудь жаропонижающее и анти-гриппозно-простудное у меня всегда под рукой было – особенно весной и осенью. Я вытащила все, что нашлось в моей скудной аптечке, и принялась читать инструкции. Так, ему, наверное, лучше дать ту дозу, которая детям до двенадцати лет рекомендуется…

Спальня опять воззвала ко мне душераздирающим «Тань!».

– Что?

– Чашку забери, пожалуйста.

– Давай таблетку выпьешь?

– М-м. – Ну, кто бы сомневался, что я «Нет» услышу»?

– Ну, ты понимаешь, что при такой температуре ты уже своими силами не справишься? Нужно таблетку выпить – тебе же легче будет!

– М-м. – Ого, рык прорезался – после чая-то!

– Ну, ладно до вечера подождем. Но если температура еще поднимется… Ты есть хочешь?

– М-м. – Ага, похоже, он решил издавать один и тот же звук, чтобы облегчить мне задачу расшифровки. – Иди, сама поешь.

– Ладно, я быстро. А ты отдыхай пока.

Только-только я разогрела ужин и поставила тарелку на стол… Нужно говорить, что я услышала?

– Что?

– Ты уже поела?

За пять минут?

– Нет еще, не успела. Если хочешь, я сюда тарелку принесу, рядом с тобой поем.

– М-м, – мгновенно отреагировал он. Судя по всему, мысль о еде все еще не вызывала у него никакого энтузиазма.