Она мне еще будет показывать, как чай заваривать! Опять издевается! Я на этой кухне три года что, медитацией занимался? Не сдержавшись, я рявкнул в сердцах, что тысячу раз видел, как это делается. О, она ушла. Молча. Интересно-интересно. Я что, только что как-то иначе рявкнул? Как я это сделал? Нужно будет поэкспериментировать — должна же быть на нее хоть какая-то управа.
Как только чайник издал первый намек на свист, я залил кипяток в заварник и ринулся к ванной. Так, вроде никаких непонятных звуков. Вода льется то просто в ванную, то на что-то. Вернее, на кого-то. А именно на Татьяну. В подробности не вдаваться. Опять просто в ванную льется, и опять… Что она там делает? Сама же говорила, что замерзла на улице, так почему бы не постоять под горячим душем…
Дверь в ванную чуть дернулась, приоткрываясь. Так быстро я еще никогда не передвигался. Но если бы она сразу вышла, меня бы ничего не спасло. Вот так я и знал, что она меня проверяет! Вот застукала бы она меня под дверью, и что бы я ей сказал? Она бы ни за что не поверила, что меня всего лишь ее безопасность волнует. Большей частью. А вздорные фантазии я беспощадно подавляю. В целом. И потом, мне самое главное — держаться от нее на расстоянии сильно вытянутых рук. А как я на этом расстоянии борюсь с дурацкими желаниями этих самых рук — это уже мое личное дело.
Успев приземлиться лишь на самый край табуретки и зацепившись локтем за стол, чтобы не упасть, я принял задумчивый вид. Вот именно это она и должна увидеть: задумался я давно, и так глубоко ушел в свои мысли, что даже не заметил ее появления. М-да. Что-то я, по-моему, слегка переиграл. Она подозрительно оглянулась по сторонам и спросила, где чай. Интересно, люди могут заваривать чай, глубоко задумавшись? Ну и что, даже если не могут — а вот мы, ангелы, можем. И пусть попробует доказать обратное. Ха. Не может! Она подошла к шкафчику над мойкой, бросив мне через плечо: — Вот и отлично. Спасибо. Будешь со мной чай пить?
И тут до меня дошло. Большие искренние глаза, «Я вся продрогла», «Смотри, как это делается», душ в рекордные сроки… Да она же меня на этот чай, как тетерева на манок…! Нет, ну… Ррр. Я раньше только думал, что с ней не соскучишься. Теперь мне не только каждый жест, теперь мне каждое слово, каждый взгляд в трех проекциях рассматривать нужно, прежде чем реагировать!
Мне не нужно было спрашивать, я знал, что она меня с этим чаем вокруг пальца обвела. Я ей так прямо об этом и сказал. В ответ она — кто бы сомневался? — раскричалась. Но как-то… иначе. Неуверенно. Вопросительно как-то раскричалась. И когда потом, не переводя дыхания, опять предложила мне свой чай, чтобы я не зря старался — это была последняя капля. Обманула меня, как младенца, заставила вприпрыжку бежать туда, куда ей хотелось, еще и накричала за это, теперь чаем добьет — нет, таким дураком я себя еще никогда не чувствовал. Это была уже та стадия, когда злость переходит в истерический хохот. Та стадия, когда ты с радостью понимаешь, что все неприятности — позади, поскольку хуже уже быть не может…
Кстати, нужно отметить, что чай мне таки понравился. Я, правда, первым делом сахар туда положил, да и напрягаться особо не стал (вот-вот, хуже того первого глотка кофе точно ничего быть не может!) — просто глотнул для пробы, а потом и всю чашку выпил. И если после кофе во мне все забурлило, то сейчас какое-то умиротворение нашло. Ладно, признаю, напитки у них — весьма недурственные. И в ритм жизни неплохо вписываются. Утром — взбодрился, вечером — успокоился, чтобы на разговоры душевные потянуло, в сон клонить стало…
— Ты помнишь, что сегодня твоя очередь? — Похоже, Татьяна решила, что если меня — вследствие моей чуждой ангельской природы — на разговоры еще не потянуло, то она это сейчас поправит. Ну, вот, я не ошибся! И почему я ошибаюсь только в приятных для себя предположениях?
Итак, сегодня, оказывается, моя очередь говорить о себе. Ну, что ж, это — только справедливо; ведь выудил же я вчера из нее эту историю трехгодичной давности. Впрочем, лично о себе мне говорить совершенно необязательно. Здесь тоже есть несколько сложных вопросов: как о прошлом, так и о будущем. Кстати, я должен признаться, что просто снимаю шляпу перед ее тактичностью. Она мне ни одного личного вопроса еще не задала. Чего не скажешь обо мне. Впрочем, учитывая то, в каких случаях я вечно ошибаюсь в догадках, можно предположить, что она пока еще находится под впечатлением от общей информации, а вот когда переварит ее и заинтересуется деталями отдельной жизни у нас — в частности, моей — тогда я, скорее всего, перестану ее любознательности радоваться.
Но говорить о работе своей я действительно люблю. Я просто саму эту работу люблю. Есть в ней некое волнующее сочетание возвышенности и интриги. Хранить подающего надежды человека — это и достойно, и увлекательно, и уж рутиной это никак не назовешь. С чего же начать? Я задумался…. Что? Опять ей холодно?! Что же она опять от меня хочет? Заставить меня опять переминаться с ноги на ногу на пороге спальни, пока она уляжется? Нет уж, я здесь подожду. Я дал ей на сборы пять минут.
Зайдя ровно через пять минут (чтобы не успела еще что-нибудь придумать) в спальню, я направился к креслу, предвкушая этот для разнообразия приятный для меня разговор. И чуть не упал в него, услышав возмущенное: «Куда?» и зацепившись от неожиданности ногой за угол кровати. Когда она объяснила, что имеет в виду, я понял, что в данный момент она отказалась от тактики добиваться своего обманным путем — сейчас она прямо говорит, чего хочет. Опять рядом с ней сидеть! А совесть где? Я же принял решение: только на расстоянии сильно вытянутой руки… Ах, вот как! Ну и о какой совести спрашивать, если она удары ниже пояса наносить не стесняется? Еще и гордится ими — честностью и прямотой называет? Кричать ей, видишь ли, тяжело, и соседи проснутся! Ну, не могу же я ей объяснить, почему мне рядом с ней лучше не сидеть! Ладно, на самый краешек и руки — в замок. Чтобы не вытягивались.
Опять она меня с мысли сбила! С чего же я хотел начать? Растерявшись, я начал со стандартной фразы из любого курса нашей подготовки. И затем мне пришлось перевести ее на нормальный язык — объяснить своими словами — что происходит всегда, кому бы ее ни говорили: хоть человеку, хоть ангелу.
Итак, основная задача ангела-хранителя — уберечь своего человека от преждевременной и неестественной смерти. Лишь бы она только к слову «основная» сейчас не прицепилась! О неосновной задаче — лучше позже. Но ведь голову за «позже» откусит! Итак, хранить жизнь человека — в меру своих возможностей, а главное — способностей. Способности — важнее; именно поэтому нам не первого попавшегося человека предлагают, а мы не за каждый — без разбора — случай беремся. Кстати, по поводу возможностей я уже и сам сомневаться начал. После сегодняшних приключений у меня появилось ощущение, что я бы с ней и из машины, летящей под откос, успел выскочить, ничего жизненно важного не сломав. А если лоб в лоб с другой машиной? Нет, это я, пожалуй, не осилил бы, так что нечего заноситься… Ладно, я сомнения себе на ночь оставлю, а сейчас ей объяснить нужно.
Ангел не может физически вмешиваться в жизнь человека (может-может, просто нельзя!), потому что он не должен привлекать к себе внимание. Начни он эдаким супергероем вокруг своего человека скакать, тут же и пресса, и телевидение набегут. И никакие маски не помогут — в этом случае уже и полиция с милицией подключатся. И родится у людей ложное представление, что с ними ничего не может случиться — что бы они ни вытворяли. Мне, кстати, кажется, что все их многочисленные истории о таких героях на чьих-то — из нас — промахах и построены. Ведь в целом-то они в нас верят. Кстати, почему? Откуда у них даже идея такая взялась? Ангел ведь и внимание своего человека привлекать не должен. А я что делаю? Гм. Нет, сомнения — на потом.
Влияет ангел на жизнь своего человека, главным образом, внушением. Мы можем внушить им мысль о необходимости вести себя осторожно. Спасти их, например, от взрыва в метро мы не можем, но шепнуть — настоятельно! — что лучше выйти из вагона, в котором стоит бесхозный чемодан… И они даже не представляют себе, от какого количества неприятностей это их избавляет. Это — словно зубы два раза в день чистить: элементарная безделица, а к дантисту в десять раз реже ходить приходится.
