— В музыкальную школу, наверно, отдают, — неуверенно предположила я.

— Вот именно. Покупают ему пианино, с ежедневными гаммами безропотно мирятся, следят, чтобы руки не перемерзали. Да и учителя в музыкальной школе зачастую готовы с ним дополнительно заниматься, лишь бы развивался, не заглох талант. Да и на работе у вас то же самое. Если среди рядовых работников выделился кто-то перспективный, сообразительный, подающий надежды — что, не присматриваются к нему, не уделяют повышенное внимание?

Хм. Некая логика здесь, конечно, просматривается. Если наша логика здесь вообще применима. Когда он такие сравнения проводит с нашей жизнью, у меня складывается впечатление, что мы обсуждаем перспективы продвижения по службе — в загробном мире. Когда он по-своему объясняет, я ничего не понимаю; когда по-моему — меня сомнения берут. Тьфу!

— Ладно, давай вернемся к жертвам преступлений. А что происходит с теми, кто эти преступления совершает? — решила я вернуться к возникшим ранее вопросам.

— С большинством преступников вы и сами справляетесь. У вас и законы для них написаны, и полиция с судами работают. Мы же вмешиваемся только там, где ваше правосудие бессильно. Оно ведь у вас направлено только на защиту собственности человека, его тела, его жизни — и все. А если кто-то всю жизнь злобой истекает против вся и всех, анонимки строчит, слухи распускает — один другого пакостнее? Или еще того лучше: методично, день за днем отравляет окружающим жизнь, унижает их, лишает не только веры в свои силы, но и элементарного чувства собственного достоинства? Что вы с ним можете сделать? Ничего. Вот такими людьми и занимаются ангелы-каратели.

О, Господи! В голове у меня возник образ некоего грозного существа с пылающим мечом, занесенным над головой ничего не подозревающего грешника.

— А они что делают?

— Ну, это от ситуации зависит. Ты наверняка и сама замечала, что с такими людьми постоянно что-то случается: на работе от них избавляться стараются, болезни на них наваливаются от мрачного человеконенавистничества, да и другие люди от них подальше держатся — так и остаются они один на один со своей желчной злобой. — Он вдруг задумчиво нахмурился. — И что самое странное — эти люди почти никогда не понимают, за что на них жизнь ополчилась; только еще больше озлобляются. — Он тряхнул головой и вновь посмотрел на меня. — Но, по правде говоря, более подробно я не могу тебе ничего рассказать. — Это — тоже другое ведомство.

— Да что это значит — другое ведомство? — Вот уже второй раз он об этом! — У вас там, что, тоже разделение труда практикуется?

— Ну, разумеется! — удивился он. — Это же — абсолютно разные сферы деятельности, в них и знания, и навыки разные требуются. Ну, хорошо. — Судя по всему, выражение моего лица потребовало от него еще одной аналогии. — Скажи мне, пожалуйста, как у вас работает служба… ну, не знаю… дорожного хозяйства?

— Плохо, — мгновенно отозвалась я.

Он закатил глаза и цокнул языком.

— Я хотел сказать, по какому принципу она работает? По какому принципу решается, в какой очередности дороги ремонтировать, какое покрытие на них использовать, в сколько слоев?

— Да я откуда знаю? — воскликнула я. — Я же там не работаю!

— А я о чем? — тут же подхватил он. — Я тоже не знаю, как работают другие службы.

У меня уже голова кругом шла. Сначала он подтверждает, что наши представления о жизни после смерти не так уж далеко ушли от действительности, и затем — практически не переводя дыхания — тут же переворачивает их с ног на голову! Так, хватит с меня деталей. Задам-ка я вопрос общего плана. Тем более, что мне хотелось задать его чуть ли не сразу после того, как в голове моей кое-как утрамбовалась мысль о реальности ангела-хранителя.

— А как вы вообще там живете?

— Где там? — Голос у него дрогнул. И вот зачем, спрашивается, дурачком прикидываться? Или ему нравится, когда я глупые вопросы задаю — чтобы можно было потом плечами пожать и головой покачать? Ладно, я задам ему глупый вопрос — подумаешь, одним больше, одним меньше!

— Ну, не знаю… там, откуда ты взялся… в раю, что ли?

Он расхохотался.

— Ага. То, что ада не существует, не вызвало у тебя возражений, а вот от мысли о рае отказываться никак не хочется, да? — Все так же посмеиваясь, он посмотрел на меня с веселым недоверием. — Татьяна, не разочаровывай меня! Не говори, что веришь в то, что хорошие люди после смерти отправляются в райский сад, в котором и бродят потом — вечно! — время от времени подкрепляясь небесной манной.

— Мне очень приятно, что я доставила тебе такое удовольствие своим вопросом, — язвительно процедила я сквозь зубы. — Я как раз и хотела узнать, где вы там бродите и что при этом делаете! И если это место как-то иначе называется, мог бы прямо так и сказать. И по поводу манны небесной — спасибо, ты мне уже объяснил, чем вы подкрепляетесь.

— Да нигде мы не бродим, мы просто живем и делом своим занимаемся! — вскинулся он. — Да ты не сердись — я же не над тобой издеваюсь! У меня просто руки опускаются от такого представления о жизни после смерти! Ведь речь идет о вечности! Ты можешь себе представить: целую вечность ничего не делать? Слоняться среди одних и тех же кущей небесных? Ты вон сегодня полдня по парку ходила, и что? Домой захотела — хоть что-то сделать: чаю, например, заварить. Или, вернее, меня заставить, — фыркнул он.

— Так ведь я же об этом и спрашиваю! — Я вдруг заметила, что уже сижу на кровати и руками размахиваю. — Как вы живете? Как делом занимаетесь? В домах живете? На работу ходите? В свободное время с друзьями встречаетесь? В отпуск куда-то ездите? И не смей смеяться! — взвизгнула я. — Что я могу себе представить, кроме того, что вокруг себя вижу?

— Слушай, уже поздно, нам на работу завтра, — произнес он откровенно успокаивающим тоном. — Я все тебе расскажу — по крайней мере, то, что помню…. Да-да-да, я сейчас далеко не все помню. Да потом объясню, почему! Если в двух словах: живем мы интересно, и совсем не так, как ты себе представила. А сейчас — все, спать пора. За руку тебя подержать? — с ехидцей в голосе поинтересовался он.

Вот же… Шахерезада заоблачная! Я ему, что, ослик, чтобы морковкой у меня перед носом помахивать? Вот который уже раз: к самому интересному меня подманит и — бац! — табличку вывесил: «Продолжение следует»! Вот я тоже так буду делать! Подожди-подожди, спросишь ты меня о чем-нибудь! Я тоже отвечу: «На самом деле, все совсем не так, как тебе кажется, но об этом — позже». Вот тогда я на него посмотрю! И пусть только попробует голос на меня еще раз повысить! И рука мне его в гробу снилась! Нет, даже и там не снилась.

— Спасибо, не нужно, — холодно ответила я, поворачиваясь к нему спиной. Взбив, как следует, подушку (вот его бы так!), я устроилась на левом боку и закрыла глаза. Через мгновенье, правда, я их опять открыла и как можно небрежнее бросила через плечо: — Надеюсь, утром меня никакие сюрпризы ждать не будут? — Это я так, на всякий случай: перед работой стресс мне совсем не нужен.

— Не будут, не будут. — Опять он хихикает! Ну и черт с ним! Главное — пообещал, что никуда не сбежит; слово свое он, вроде, держит. Я принялась раздумывать, предлагать ему завтра утром кофе или не рисковать. С одной стороны, хотелось бы закрепить сегодняшний успех; с другой — вдруг опять разозлится, вытянешь потом из него что-нибудь, как же! А может, лучше чаю ему налить? Чай, по-моему, лучше пошел…

Вдруг я почувствовала, что что-то коснулось моих волос. Легонько, почти неощутимо. Я застыла на месте. У меня даже мысль о чае на полпути застыла. По-моему, он меня по голове погладил. Я открыла глаза, чтобы пару раз ошарашено хлопнуть ими. Меня никогда никто не гладил по голове. Даже мать в детстве. Я так и не поняла, приятно мне было или нет. Но не станешь же просить погладить меня еще раз — я, дескать, не поняла, понравилось ли мне возникшее ощущение.

— Ну, все, спи, — тихо проговорил он — как мне показалось — со вздохом.