— Примеришь? — спросил я, протягивая ей его.
Ну, наконец-то, ожила! У нее загорелись глаза, она опять бросила пакеты, схватила платье и ринулась в примерочную.
Когда через пять минут она вышла оттуда — босиком! — и робко спросила: — Ну, как? — я изо всех сил вцепился в свои пакеты. Потому что мне очень захотелось подойти к ней, провести пальцами по ее высокой шее, сжать ее за плечи, обхватить за талию… Я молчал, тренируя силу воли.
— Что, совсем никак? — опять спросила она совсем упавшим тоном, вытянувшись на цыпочках. Черт, пакеты уже не помогут!
Я все-таки подошел к ней, провел руками ей по бокам, словно разглаживая платье, по рукам, словно одергивая рукава, и развернул ее к зеркалу. Мы покупаем это платье, потому что оно не может ей не нравиться. И даже если она этого еще не поняла, я хочу посмотреть, как завтра она будет крутиться в нем перед зеркалом!
Она вдруг заметила бирочку с ценой. Я-то давно ее увидел и даже успел поздравить себя с плодотворно развивающейся интуицией в области цен, но Татьяна сразу сникла. Чтобы подыграть ей, я тоже нахмурился.
— Не хватит? — печально спросила она.
Ну что она за человек? Да даже если и не хватит, я же ей уже сто раз показывал, что найду все, что нужно. И если что-то нужно ей, значит, это и мне нужно. От этой мысли мне вдруг стало очень… уютно. Улыбнувшись, я сказал ей, что пора бы ей уже начать относиться ко мне с большим доверием — что денег у меня хватит и на платье, и на такси и на… (да ладно, хватит притворяться!)… торт. Последнее мое предложение напрочь лишило ее слов.
Когда мы добрались домой, я увидел, что от усталости она едва на ногах держится. Я быстро приготовил чай, и, ограничившись всего одной чашкой, она поплелась в ванную. Следующий час я опять просидел, как на иголках. Обычно я уже не так нервничал, когда она там запиралась, но ведь сегодня точно может уснуть! Я даже дважды спросил ее, все ли в порядке (сколько раз я подходил к двери, чтобы послушать, я даже считать не хочу!), но в конечном итоге все обошлось благополучно. Она заснула, едва добравшись до кровати, даже не дождавшись, пока я займу свое обычное место…
Утром она потребовала, чтобы я показался ей во всех обновках. Честно говоря, ночью, воспользовавшись тем, что она спала как убитая, я уже перепробовал все возможные сочетания, мысленно посмеиваясь над тем, как меня раньше раздражали Татьянины длительные примерки. Я начал представлять себе, в какой последовательности все ей покажу, и уже предвкушал ее реакцию. Отказавшись для порядка пару раз, я встал, чтобы отправиться в гостиную, где оставил все вещи в нетронутом — с первого взгляда — виде. Но Татьяна просто не могла долго мириться с тем настроением легкой эйфории, в котором я пребывал — она тут же привела меня в привычное состояние боевой готовности.
— Подожди, — сказала она, как только я приподнялся с табуретки. — Пойдем, сейчас стирать тебя научу, а потом уже будешь наряжаться.
От неожиданности я вновь упал на табуретку. Она тут же припомнила мне белые носки: мол, хочешь белые, так сам и стирай их. Вот так я и знал, что ее вчерашняя покладистость в магазине даром мне не пройдет! Она уже поднялась с диванчика и весьма решительно направилась к выходу из кухни. Пришлось мне плестись за ней.
В ванной она принялась тыкать пальцем направо и налево, скороговоркой объясняя мне, как пользоваться стиральной машиной. Я судорожно пытался запомнить, что за чем делать. Кто это там на днях решил, что чудеса современной техники его больше не пугают? Закончив свою пулеметную очередь, она гордо удалилась на кухню, оставив меня наедине с проблемой. Опять доверяет. Приятно. Но почему она доверяет мне только тогда, когда я совсем не отказался бы от пары добрых советов?
Ладно, советов, похоже, от нее сейчас не дождешься — будем следовать инструкциям. Как она там говорила? Загрузить белье в машину? Я сгреб с пола оставленную там утром одежду и затолкал ее внутрь машины. Черт! Она же сказала, что свитер — отдельно. Со свитером из машины вышли почему-то и некоторые другие вещи — сроднились они, что ли, на мне, так что расставаться теперь не хотят? Пришлось их вновь назад заталкивать. Дальше: насыпать порошок. Куда она при этом пальцем ткнула? А, точно, порошок — в шкафчике. Я перевернул коробку с порошком над выдвижным корытцем машины. Ничего. Потряс коробку. Опять ничего. Сильнее потряс. Да куда же его столько насыпалось?! Ладно, лучше постирается. Так, теперь открыть воду. Ну хоть с этим проблем не оказалось: я просто перевел рычажок из одного положения в другое — благо, он никуда больше не двигался.
Я немного перевел дух. Так, теперь выбрать… как она сказала?… программу номер семь. Я начал поворачивать тумблер — послышалось противное, бьющее по нервам щелканье. Что же он так медленно? Я сильнее нажал на него… Черт, семерку проскочил! И назад этот тумблер идти не хочет. Пришлось его еще раз прокрутить — последние перед семеркой деления я прощелкал медленно, по одному, чтобы опять не промахнуться. Фу, ну вроде все. Теперь осталось только нажать кнопку «Пуск». Ну, с кнопками я уже разобрался. Не нажимается. Я попробовал еще раз. Опять не нажимается. Вот почему на чайнике нажимается, а здесь нет?
Может, я что-то не так сделал? Я похолодел. Я что, с первого раза сломал машину? Я быстро перебрал в памяти все свои действия, сравнивая их с указаниями Татьяны. Да вроде все правильно. Но ведь не нажимается! Я попробовал еще несколько раз вдавить внутрь эту упрямую кнопку. Никакого эффекта. Ну все — придется звать Татьяну.
Не стоит смягчать удар, подумал я. Лучше я сразу признаюсь ей в самом страшном.
Не успел я договорить фразу о том, что сломал машину, как она уже оказалась в ванной. Ну вот, еще больше расстроился я — похоже, я умудрился каким-то образом сломать именно то, что ей по-настоящему дорого. Окинув машину молниеносным взглядом, она вдруг привалилась к дверному косяку. И принялась спрашивать меня — каким-то странным голосом — что и в какой последовательности я сделал. Я мысленно просто шляпу снял перед ее самообладанием. Но к концу допроса мне пришлось вспомнить о своей выдержке, поскольку выяснилось, что крышку машины нужно закрывать так, чтобы она захлопнулась. Вот трудно было об этом сказать?! Ах, я еще и сам об этом догадаться должен был? Я что, обо всем в этой жизни должен догадываться? И неважно, что объяснение ее прозвучало вполне логично: если налить воду в открытый сосуд, она непременно оттуда выльется. Все дело в принципе: объясняешь, как что-то делать, будь добра не упускать детали!
Я прижал дверцу — раздался щелчок. Нажал на кнопку запуска программы — о, действительно, нажалась! — и вдруг услышал глухое, яростное шипение. Я отпрыгнул к Татьяне, чтобы прикрыть ее — в случае чего — своим телом, и бросил на нее — в ожидании инструкций по срочной эвакуации — отчаянный взгляд. Но она улыбнулась и сказала, что теперь мы на два часа свободны.
И все эти два часа она гоняла меня из спальни, в которой я переодевался, в гостиную, где она осматривала меня с ног до головы, то так, то эдак поворачивая голову и скептически подергивая бровью. Честно говоря, ночью я представлял себе эту картину несколько иначе. О, на возгласы восхищения я, конечно, не надеялся, но хоть бы раз она одобрительно кивнула! Я сдерживался, сколько мог, но со временем раздражение прорвалось-таки наружу.
И что бы вы думали? Она предложила мне — ни много, ни мало — принести в гостиную все гольфы и менять их прямо там. Я чуть не задохнулся. Когда почти выяснилось, что я в ванной жизнь ее оберегал, она меня придушить была готова, а мне, значит, можно перед ней раздеваться? А она еще морщиться будет и разочарованно языком цокать? Может, мне еще и брюки снять, чтобы она эти штуковины из коробочек оценила? Ах, брюки нельзя перед ней снимать — и на том спасибо!
То, что я намеревался надеть в ресторан, я показал ей в самом конце. И не пожалел об этом. В комнату я входить не стал — если она скривится, я тут же уйду, чтобы этого не видеть. И добился все же некой перемены в ее реакции. Нет, комплиментов я, конечно, не услышал (дождешься от нее!), но она уставилась на меня во все глаза и молчала. Наверное, ищет, к чему бы придраться, и не может найти. Я почувствовал, как по лицу у меня расплывается довольная улыбка.
