Пока я рассказывал ей о своих передвижениях, она сначала закрыла в гневе глаза, раздув ноздри, затем вздохнула с облегчением и — под конец — глянула на меня с таким возмущением, что я занервничал. Так, быстро, почему мне пришлось подойти? Я заметил нечто тревожное. Что? Что?! Ага, я заметил, что разговор их грозит обернуться ссорой, и… мне захотелось помешать этому (потому что мне дорого то, что ей дороги подруги!) и… я решил оказаться поближе, чтобы… Вот! Чтобы успокоить ее, если страсти слишком уж накалятся.
Она вновь закрыла глаза и поморщилась.
— Что ты слышал? — процедила она сквозь зубы.
Я мысленно перевел дух. Вроде, пронесло — теперь все зависит от меня, от того, как я преподнесу ей смысл услышанного. Вот он, мой шанс заговорить о скрытности и откровенности. Вспомнить слова Светы о ее привычке темнить, где нужно и не нужно? Нет! Лучше мне ограничиться общими выводами, чтобы она не поняла, в какой именно момент я подошел. О, и похвалить ее подруг — так она скорее услышит то, что я скажу потом. А потом я скажу, что вот они правильно оценили мое отношение к ней, и хотелось бы надеяться, ей тоже глаза на это открыли.
Ах, ей ни на что глаза открывать не надо? Отлично, она сама это сказала! Значит, она тоже понимает, как я к ней отношусь? Тьфу, опять сплошные догадки с моей стороны, а она толком ничего не сказала. Ладно, спрошу прямо, намерена ли она впредь больше не избегать меня. Опять вывернулась! Нет, вы слышали: «Это кто от кого сбегал?»?! Ну, я ей сейчас…! Заметив, наверно, выражение моего лица, она быстро уткнулась носом мне в грудь. То-то же! Вот так пусть и сидит. И молчит. Вот черт, уже доехали!
Дома она сама принялась готовить чай (ммм, Светин кулич еще остался!) и почти сразу же вернулась к недоговоренной мной фразе о французе. Вот умница, запомнила! А я возьму и сделаю вид, что забыл. Так говорить ей о той мысли, что не дает мне покоя, или нет? Лучше сказать — вдруг она все мои соображения тут же в пух и прах разобьет.
Но, вместо того чтобы весомо и аргументировано доказать мне всю абсурдность предположения, что Франсуа — тоже ангел, она вдруг принялась плескать кипятком направо и налево. Странно, а мне раньше казалось, что она с удовольствием голову одним делом занимает, а руки — другим. А может, это только уборки касается? А к чаю у нее особое отношение? И вообще, чего это она за чайник схватилась? Это — мое дело! Я взял у нее из рук потенциально опасный предмет кухонной утвари и отправил ее на диванчик.
Она села, подумала несколько минут, подперев голову руками и сосредоточенно глядя в пустоту, и безапелляционно заявила: «Не может быть!». Вот так — коротко и ясно. Нечего, мол, даже обсуждать мои глупые идеи. Впрочем, я был бы только рад согласиться с ней. Ведь если он — тоже ангел, он просто не мог не узнать меня — и зачем тогда притворяться? Она вдруг заинтересовалась, как мы можем узнать друг друга, если обычно не общаемся на земле. Да что же тут непонятного? Облик у нас, конечно, вполне человеческий, но манера поведения! Нас ведь не тренируют для обычной, ежедневной, рутинной жизни; переход в видимость для нас — явление, скорее, экстраординарное. Откуда же привычкам человеческим взяться?
Я в очередной раз убедился в том, что если кому-то нужна моральная поддержка, ему следует обращаться прямо к Татьяне. Для начала она жизнерадостно сообщит ему, что он не заметил и половины своих ошибок и промахов, а затем и вовсе огорошит неожиданным поворотом в разговоре. Вот и сейчас: зачем мне бумажник? И что это вообще такое? Она объяснила мне, что в бумажнике люди хранят деньги. Я почувствовал себя полным идиотом: хорошо, люди получают зарплату и складывают ее в этот бумажник, чтобы не потерялась — как книги в шкаф, а продукты — в холодильник. А я здесь причем? У меня-то деньги по мере надобности появляются — чтобы тратить их, а не хранить. Ах, я буду туда излишки денег складывать! Чтобы не пропали при моем следующем исчезновении. Хм. Логично. И даже дальновидно. Определенно нужно прожить на земле не один день, чтобы научиться заблаговременно думать о завтрашнем дне.
И тут вдруг мне показалось, что я нашел серьезный изъян в ее идее. Как она сама-то его не заметила? Я приободрился. Вот сейчас и от меня будет польза. Обычно она так глубоко продумывает все свои идеи, что мне не остается ничего другого, кроме как принимать их. И настаивать на своем только в мелочах. Но сейчас я почувствовал себя полноправным участником обсуждения. Итак, если люди хранят деньги в бумажнике, то где они хранят бумажник? В кармане, начала было она, и вдруг глаза у нее округлились. Вот именно! Где же гарантия, что бумажник не исчезнет вместе со мной, если именно это происходит с деньгами?
Она растерянно молчала. Я почувствовал угрызения совести: что же это я — только на то и гожусь, чтобы недостатки в ее рассуждениях выискивать? А самому выход найти? Я предложил ей провести еще один эксперимент: купить бумажник и, положив его в карман, попробовать исчезнуть — вдруг изъятие излишков только на деньги распространяется. Она решительно замотала головой. Естественно. Когда же это она с моими предложениями соглашалась? Но нужно отдать ей должное — она тут же выдвинула свое. Перед тем как исчезнуть, я отдаю ей бумажник и, вновь вернувшись в видимость, получаю его в целости и сохранности. Простота этого плана привела меня в совершеннейший восторг. Я счел своим долгом признать — вслух! — что ее смекалка кого угодно заставит с уверенностью смотреть в любой день — хоть завтрашний, хоть вчерашний. Она как-то неуверенно улыбнулась, окинув меня подозрительным взглядом. Ну что за человек! Если сама она никогда искренне не высказывается, зачем все своей меркой мерить?
Опять телефон! Нет, это переходит все границы! Они все что, не понимают, что человек пришел домой после тяжелого трудового дня, что ему хочется отдохнуть в тишине и покое — и в моем, между прочим, обществе? И нечего будоражить его перед сном! Татьяна с испуганным видом направилась в гостиную, я — за ней. Завтра попрошу ее вечером чай приготовить, а сам пока незаметно отключу этот чертов аппарат. Я и раньше так делал — и ничего, ей же только лучше было. Главное не забыть утром опять его включить.
Сняв трубку, Татьяна произнесла напряженным тоном: «Здравствуй, Марина» и тяжело опустилась на диван. Я уже было направился к своему креслу, но на полпути круто развернулся и сел рядом с ней. Нет, эта Марина ни в чем меры не знает! Мало ей того, что все выходные нам чуть не испортила! Глянув на мрачное лицо Татьяны, я засомневался, что ей удастся удержать себя в руках. А значит, держать ее в руках нужно мне. Исключительно для пользы дела — и воспоминание о том, как она в маршрутке уткнулась мне носом в грудь, здесь совершенно ни при чем.
Я дотронулся до ее плеча и шевельнул пальцами, приглашая ее занять более удобную позу. Она метнула в меня тяжелым взглядом и коротко мотнула головой. Ну, так и есть! Уже разозлилась — сейчас кричать начнет. У меня остались считанные секунды, чтобы предотвратить взрыв, о котором она тут же пожалеет. Я протиснул руку между ее спиной и спинкой дивана и притянул ее к себе, крепко сжав за плечи. Так она, по крайней мере, руками размахивать не начнет, не швырнет телефоном о стенку. Который, между прочим, оказался совсем рядом со мной — я вдруг явственно услышал голос Марины. Отлично! Я и этот разговор послушаю… Но ее это явно не устраивает — вон как трубку к уху прижимает. Ну и ладно — я могу и вида не подавать, что все слышу.
Татьяна вдруг взвизгнула: «Спасибо?!» и принялась вырываться у меня из рук. И что теперь — драться с ней? Обездвижить я ее, конечно, могу, но она же будет сопротивляться — пыхтеть, кряхтеть, носом сопеть… И что Марина подумает? И главное, что она на это скажет? Судя по лицу, Татьяне и так уже не много нужно, чтобы ступить на тропу войны. С Мариной пусть воюет, сколько хочет, но она ведь если объявляет войну, то всем вокруг. Включая меня.
Я вдруг вспомнил, как она раздраженно ерзала и сопела тогда в кинотеатре. А мне ведь удалось тогда ее успокоить. Хм. Я взял ее за руку, положил ее — за неимением подлокотника — себе на колено и принялся поглаживать ее кончиками пальцев. Ммм. Похоже, вовсе необязательно слишком часто в кино ходить. Пальцы у нее начали непроизвольно подрагивать, и я вдруг ощутил вес этой руки на своем колене. Очень теплый вес. Интересно. Нужно будет попробовать погладить ей руку, приложив ее к своей щеке…
