За ужином они вернулись ко вчерашнему разговору. Но сегодня они больше говорили о наставниках, как они договорились их называть. Они сошлись во мнении, что такие нужны человеку в процессе становления его личности, но принялись спорить о том, кто должен играть эту роль и в каком объеме, и в чем тогда заключается задача самого человека. Хочу сразу отметить: мне было что сказать по этому поводу! Но, с одной стороны, я только что сама себе поклялась, что рта больше не раскрою, а с другой — в дискуссии на эту тему я бы никогда не смогла удержаться на том ровном, спокойном, сдержанном тоне, которым говорили они. Уж больно она была мне близка.

Так я и сидела, проглатывая с каждым куском очередной из своих аргументов и запивая его то соком, то чаем, пока Франсуа (из вежливости, конечно!) не обратился ко мне с вопросом: — А что Вы об этом думаете, Танья?

Я решила ответить обтекаемо.

— В моей жизни наставниками, и весьма активными, были родители. И остаются таковыми до сих пор. Так что мое мнение может оказаться чрезмерно субъективным.

Они тут же снова про меня забыли, обратившись к вопросу, должно ли наставничество быть настойчивым, или ему следует ограничиваться совещательным голосом. Мне вдруг так обидно стало. Психологи чертовы, знатоки человеческой природы! Вот сидит перед ними живой пример — жертва такого настойчивого наставничества, а они? Рассматривают проблему с заоблачных высот, теоретический спор ведут. Нет чтобы поинтересоваться фактами, конкретными примерами из реальной жизни, точкой зрения очевидца… И главное — вмешиваться в разговор уже неудобно; сама ведь только что ушла от прямого ответа.

В конце ужина, когда ангел расплатился… Черт, бумажник же мы ему так и не купили! Ладно, Франсуа, кажется, на этот раз особого внимания на это не обратил. Так вот, после того, как ангел расплатился, и мы остались допивать свой кофе, Франсуа вдруг сказал: — Я хотел бы искренне поблагодарить вас обоих за то удовольствие, которое мне приносит ваше общество. Я также хотел бы сделать вам предложение. Не хотели бы вы приехать к нам — я хочу сказать, ко мне и моей подруге — скажем… летом, на несколько дней? Мы пришлем вам приглашение.

Моя рука с чашкой чая замерла на полдороге ко рту. Это невозможно, просто невозможно! Господи, что же мне теперь выдумывать? Ангел растерянно посмотрел на меня. Ну, конечно, это тебе не философские беседы вести!

— Франсуа, спасибо Вам большое, но я думаю, что нам не удастся воспользоваться Вашим любезным предложением… — начала было я, но он перебил меня.

— О, не беспокойтесь о финансовой стороне! Мы возьмем все расходы на себя. Нам это будет совсем не трудно.

Ах, им это будет совсем нетрудно? А нам? Для нас это просто немыслимо. Где мы документы ангелу возьмем, чтобы визу получить? И как мне ему это объяснять? Не могу же я ему сказать, что мой близкий друг-психолог — человек без паспорта. Не говоря уже о том, что он — вовсе и не человек. Ладно, придется апеллировать к пресловутым сложностям выезда.

— Дело в том, Франсуа, что для того, чтобы получить визу, мы должны соответствовать целому ряду условий, и финансовое обеспечение составляет всего лишь одно из них. У нас могут возникнуть проблемы с другими документами…

Я вдруг почувствовала, что ангел пнул меня под столом ногой, и увидела, что Франсуа чуть подался вперед, впившись взглядом мне в лицо и ловя каждое мое слово. Не дождавшись продолжения, он откинулся назад на стуле и медленно проговорил: — Хорошо. У нас есть еще время до лета. Я что-нибудь придумаю.

Когда, выйдя из кафе, мы начали прощаться, Франсуа сказал: — Анатолий, я надеюсь, что мы скоро встретимся снова. А Вас, Танья, я увижу еще раз завтра, правда?

Судя по всему, накануне расставания с Франсуа на моего ангела накатил приступ благодушия.

— Если хотите, Франсуа, я мог бы вместе с Татьяной проводить Вас в аэропорт. Завтра у меня всего лишь одна встреча, и та утром, — торопливо добавил он.

Франсуа загадочно улыбнулся.

— Посмотрим. Возможно, я попрошу Вас об еще одной встрече. Мы ведь не закончили наш разговор, правда?

Когда мы, наконец, уселись в маршрутку, направляясь домой, ангел нагнулся ко мне и спросил, потеребив носом мои волосы: — Ну, и чего ты опять надулась?

Я вздохнула, раздумывая, с чего начать.

— Для начала, мне надоело чувствовать себя мебелью во время ваших разговоров, — буркнула я.

— Но я же дал тебе время поговорить с ним наедине, — насмешливо вставил он.

— Ты мне дал время?! — Я даже на сиденье выпрямилась и голову запрокинула, чуть не врезавшись носом ему в подбородок. И наткнулась глазами на тот самый, субботний взгляд. Оооой! А если его сейчас опять… эмоции захлестнут, и он прямо здесь, в маршрутке, исчезнет?

Судя по всему, он подумал о том же. Поскольку опустил руку со спинки сиденья мне на плечо и притянул к себе, ткнув меня лицом себе в грудь. Я поерзала. Ладно, так тоже ничего.

— Так, то, что для начала, я понял. А для продолжения что? — донеслось до меня откуда-то сверху.

— Во-вторых, я пытаюсь понять, что я такого сказала, что он на меня уставился, как баран на новые ворота, — пробормотала я ему в куртку, и почувствовала, как он весь напрягся под ней.

— Ты знаешь, — медленно произнес он, — мне кажется, важно не то, что ты сказала, а то, что он услышал. Странный он какой-то. У меня сложилось впечатление, что во всех наших словах он искал некий потайной смысл.

Так он тоже это заметил?

— А ты обратил внимание, как он тебя разглядывал? — спросила я, пытаясь выбраться из-под его руки, но он лишь крепче сжал мне плечо. Голову я все же подняла — чуть не вывернув себе при этом шею.

— Да, — ответил он, словно нехотя. И замолчал.

— И что ты об этом думаешь? — опять спросила я, поняв, что продолжать он не собирается. Вот вечно все из него клещами вытягивать приходится!

— Не знаю. — Он поморщился. — Судя по его отдельным фразам, либо он — приверженец какой-то очень необычной религиозной доктрины, либо… — И опять он замолчал!

— Что — либо? — выдохнула я, замирая от недоброго предчувствия.

Он бросил быстрый взгляд по сторонам.

— Позже, — многозначительно произнес он.

Я закрыла глаза и принялась старательно дышать. Если еще раз я услышу это трижды проклятое «позже», у того, кто его произнесет, никакого «позже» больше никогда не будет.

— А что в-третьих? — послышалось у меня над головой.

— Что — что в-третьих? — От неожиданности я открыла глаза и сбилась в мысленном перечислении неприятностей, которые ждут следующего любителя загадок на пути к отсутствию «позже».

— Ну, о чем ты еще думала? — пояснил он, и из глаз его снова выглянули развеселые херувимчики. Правда, очень осторожно.

— Ах, об этом! — Я прищурилась. — Мне бы очень хотелось знать, где точно ты находился, когда я со Светкой разговаривала.

— А, — протянул он, и сделал вид, что задумался. — За соседним столиком. — Я в ужасе закрыла глаза. — Через два ряда. — Я вздохнула с облегчением. — Сначала.

— Что значит — сначала? — чуть не взвизгнула я. — Ты что, все-таки подслушивал? Я же тебя просила!

— А я и отошел, как обещал, — с невозмутимым видом пожал он плечами. — Но потом мне показалось, что вы ссориться начинаете, а мне бы этого не хотелось. Вот я и подошел, чтобы — в случае чего — успокоить тебя. И, между прочим, совершенно об этом не жалею.

— Что ты слышал? — тихо спросила я, зажмурившись в ожидании неминуемого позора.

— Для начала, я услышал, что у тебя очень хорошие подруги, — ответил он, и быстро поправился: — По крайней мере, Света. Я услышал, что они очень правильно поняли мое отношение к тебе. Я услышал, что они знают тебя лучше, чем я. Я услышал, что со стороны видно, как я тебе нужен — и за это я им очень признателен. Мне показалось, что Свете удалось и тебе глаза на это раскрыть. Удалось?

— Мне не надо ни на что глаза раскрывать, — огрызнулась я. Господи, неужели свершилось чудо, и он подошел после того, как Светка сказала, что Марина собиралась его «подбирать»?