Через несколько секунд она тихо, но решительно захлопнула переднюю дверь и тут же уселась на заднее сиденье. Француз с водителем уже направлялись от багажника к своим дверям. В зеркало заднего обзора я увидел, что на лице Татьяны мгновенно появилось приветливое выражение. М-да. Что-то этот день становится все интереснее и интереснее.

Как только машина двинулась в путь, француз принялся приставать к Татьяне с вопросами о том, какую программу она придумала ему на завтра. Он что, полным идиотом прикидывается? Они же еще в прошлый раз договорились в парке гулять — забыл он, что ли, об этом, или изображает полную готовность принять любое ее предложение? Ах, вот оно что! Она, оказывается, действительно кое-что еще для него придумала: в церковь зовет, службу слушать… Одной прогулки с ним на свежем воздухе ей, значит, уже недостаточно… По крайней мере, там ему болтать не удастся. Но она-то с каких пор религией заинтересовалась? После моих рассказов? Или назло мне? Знает же, что мне придется за ними туда тащиться — вот и решила заставить меня выслушивать эту ерунду о расплате единственной жизнью за все грехи человечества?

Слава Богу, француз отказался. Да еще так хитро улыбнулся, говоря, что не считает себя религиозным человеком. А с чего это он отказался? Вообще-то странно. Житель католической страны открыто говорит о своем атеизме. Нет-нет, что-то здесь опять не так. Уж больно он старается избежать с ней встреч при большом скоплении народа. А, ну конечно! Его интересует ее личное отношение к этому празднику. А заодно и к религии. А заодно и ко всему остальному. А заодно и к нему самому.

Они договорились провести вторую половину следующего дня в нашем парке. Прекрасно. Нет, это просто замечательно. И в этом я уже просто не могу не заметить личного выпада против себя. Как бы я ни старался найти разумные объяснения ее выбору. Значит, завтра мне придется полдня таскаться за ними по этому парку — на каждом шагу вспоминая, о чем на этом месте она говорила со мной. Так недавно. Мне вдруг действительно захотелось держаться от них на расстоянии; но ведь это ничего не изменит — я все так же буду видеть их, рядом, увлеченных беседой — и, кроме этого, могу пропустить что-то важное в их разговоре.

У гостиницы Татьяна вышла из машины, даже на мгновенье не прикоснувшись пальцами к спинке моего сиденья. Ладно. Так я ее уже ждал — ничего с ней за десять минут не случится. Слава Богу, хоть водитель на этот раз попался спокойный — руками во все стороны размахивать не стал. Он просто откинул голову на подголовник, повернув ее в сторону освещенного холла гостиницы, и уставился туда, чтобы не пропустить приближение клиента. Я смотрел туда же.

Во всем, что случилось потом, решающую роль, как мне кажется, сыграл мой внутренний настрой. Я настроился ждать не дольше десяти минут — не дольше, чем в прошлый раз. И когда сквозь стеклянные стены холла я увидел, как француз совершенно бесцеремонно подхватил ее под локоток и повлек в сторону дальнего угла, рациональное мышление у меня напрочь отказало. Поспособствовало моему тихому помешательству и то, что водитель тоже заметил это и вышел из машины, чтобы покурить на тротуаре.

Я выскочил из машины вслед за ним и вспомнил о безопасности, лишь закрывая за собой дверь. Водитель как раз прикуривал, отвернувшись от ветра — и повернувшись спиной к машине. Но, даже стой он лицом ко мне — я думаю, меня бы это не остановило. Вот, значит, как она решила проблему! Почему-то ей нужно было поговорить с французом наедине. И она открыла мне дверь машины в аэропорту только лишь для того, чтобы запереть меня там, как в ловушке — и чтобы таким образом получить возможность обсудить со своим милым другом… все, что ей там нужно с ним обсудить. А вот черта с два! Меня с должности ангела-хранителя пока еще никто не сместил! И если ей так уж хочется от меня избавиться, то пусть действует надлежащим порядком — обращается в вышестоящую инстанцию!

Из двери гостиницы выходила на улицу пожилая пара. Я проскользнул внутрь через медленно закрывающуюся за ними дверь.

В дальнем углу холла расположилось крохотное кафе. И Татьяна с Франсуа уже сидели там, пристально глядя друг на друга. Я ринулся к их столику, уже с полдороги напряженно вслушиваясь.

— … я ездила к подруге со своим… другом, — расслышал я.

— С Вашим близким другом? — Сбившись с шага, я замер на месте.

— Очень близким, — ответила она так тихо, что я вспомнил о том, что нужно подобраться поближе. Почему-то последние шаги дались мне с трудом — меня шатало, словно я этого их вина напился. Заперев меня в машине, перекрыв мне доступ к этому разговору — в мое отсутствие она сказала французу, что считает меня близким другом. Первое слово в этом сочетании понравилось мне намного больше, чем второе — но пусть мне объяснит кто-нибудь из великомудрых отцов-архангелов, почему она обращается с такой неприязнью с близким другом?!

Вдруг я расслышал, что Франсуа бормочет что-то о том, как заметил, что она изменилась (ишь ты — «засветилась», умеет подлец комплименты сыпать; нужно будет запомнить), и спрашивает потом, не повстречала ли она этого «близкого друга» именно в это время.

К ее ответу я был готов, но не к ее тону.

— Да, мы встретились примерно в то время, — сказала она, и голос ее дрогнул.

Я ничего не понимаю! Я просто абсолютно, однозначно ничегошеньки не понимаю! Это кто расстраиваться должен? Я, что ли, полдня ей сквозь зубы отвечал и кривился при каждом взгляде? Чего это у нее голос дрожит? Кто же ей мешает общаться с этим близким другом — близко, по-человечески, каждую минуту дня и ночи — особенно если этот близкий друг двумя руками за? Нет, когда домой поедем, я из нее эти загадки мироздания вытрясу!

А чего это она опять разулыбалась? Я быстро прокрутил в памяти последние слова француза, которые слушал вполуха. А, историю он ей рассказать обещал! О ком, о ком? О бродящей где-то половине человека, которую он сразу узнает при встрече? Хм. Мне нравится ход его мыслей. Если он намерен вести с Татьяной разговор именно в этом направлении, то я, пожалуй, не прочь и целый завтрашний день им выделить.

Естественно. Разумеется. Он расскажет ей свою душевную историю, если она выполнит одну его просьбу. Ну и о чем же он собрался просить ее? Рассказать ему, что она чувствует при встрече с ним? Уж не себя ли он имел в виду, говоря о половине — а близкие друзья пусть остаются друзьями? Нет, он у меня допрыгается. Я ответственно — как опытный ангел-хранитель — заявляю, что этот француз мне не нравится; что я ощущаю исходящую от него угрозу хранимому мной человеку; что, исходя из чрезмерной настойчивости этого француза и усложнившейся ситуации между мной и хранимым мной человеком, я считаю себя в полном праве прибегнуть к чрезвычайным мерам.

И тут я услышал такое, что — вдобавок к рациональному мышлению — у меня отказала также и способность обрабатывать полученную органами чувств информацию. Франсуа попросил Татьяну познакомить его со мной. Познакомить его с ее близким другом. Мотивируя это тем, что ему интересен близкий друг столь необычного человека, как она.

У меня закралось подозрение, что кто-то из присутствующей при разговоре троицы сошел с ума. Проще всего было предположить, что этим кем-то оказался я. Причем безумие посетило меня раньше, еще в машине — поэтому и вырвался я из нее, наплевав на возможных свидетелей, и слышу сейчас вовсе не то, что они говорят, а то, что мне хочется слышать.

Но у Татьяны на лице появилось не менее озадаченное выражение. Похоже, она услышала то же самое. Значит, из нас троих француз сбрендил? А может, как раз наоборот — ловкий ход провернул? Дай-ка, мол, я вблизи посмотрю на этого близкого друга, чтобы знать, как с ним бороться? Нет, все-таки скорее это у меня в голове уже искры во все стороны летят — от перенапряжения.

Татьяна ответила ему уклончиво. Она ничего не может обещать, все не так просто, ей нужно подумать… А, все-таки и со мной поговорить ей тоже нужно! Из состояния полного ступора я как-то плавно переместился в состояние полного радостного ступора. Нет, она будет со мной сегодня говорить — и короткими фразами я ей отделаться не дам! Она мне эти фокусы, как минимум, объяснит — а потом и бросит! Главное — вечером ей это прямо не ляпнуть, а то — прощай мир и согласие между близкими друзьями на период буйства разгулявшейся стихии.