Я поняла, что нужно ковать железо, пока оно растерялось от теплового шока.

— Ну, и очень хорошо, что очевидно. Полное соответствие фамилии и должностных обязанностей. И потом, если я вдруг опять «ангел» ляпну? Ты же знаешь, с меня станется! А так — все в порядке, у нас людей часто по фамилии называют. И тебе привычнее, если у вас друг для друга только одно имя существует.

Вот так — тяжким потом раздумий и почти кровью пререканий — мы и создали ему первые три факта из списка необходимых человеку социальных особенностей.

С возрастом дело решилось немного проще. Он, правда, грозно насупился, когда я окинула его пристальным взглядом, пытаясь понять, на сколько же лет он выглядит. Вот под угрозой пистолета не смогла бы я сказать, сколько ему с виду лет! Явно не мальчик, но и до среднего возраста никак еще не дотягивает. Что значит: от двадцати пяти до сорока — выбирай, чего душа пожелает. Моя душа попросила — громко и твердо — чтобы он был старше меня. В этом пункте наши мнения сошлись безоговорочно. Он даже рассмеялся при мысли о том, что может оказаться младше меня. Не рассердился, а рассмеялся.

— Что именно кажется тебе столь смехотворным? — сдержанно поинтересовалась я. — У нас во многих семьях жены старше мужей и… — Ууууй! Что я несу?! Я чуть язык себе не откусила.

— Да ради Бога, — отмахнулся он, словно и не заметив моего ляпсуса. — Но сейчас я искренне сожалею, что не помню, сколько раз уже был на земле, и сколько жизней прожил со своим человеком. Тогда бы я мог точно сказать тебе, во сколько раз я старше тебя. — Опять у него херувимчики в глазах запрыгали!

Ну, подожди ты у меня! Вот доберемся до семейного положения, я тебе эти слова припомню! Вот тогда мы и поговорим о том, сколько раз ты был уже на земле, и чем все это время занимался! Мужчина, понимаешь… с прошлым!

В общем, когда мы пришли к единогласному мнению о том, что он должен быть старше, я предложила ему остановиться на возрасте в сорок-сорок пять лет — ему на выбор. Он опять рассмеялся, но уже сдержаннее. И попросил меня не сдерживать фантазию в поисках объяснения отсутствию лысины и брюшка. Тоже мне — проблема: бреется регулярно и пиво не пьет! Он озадаченно нахмурился, но вопросов больше задавать не стал. Вот так!

В конечном итоге, мы остановились на возрасте в двадцать девять лет. Я было тридцать предложила — уже серьезно. Он поморщился и сказал, что, мол, слишком кругло. Я решила было, что в нем опять упрямство заговорило, но он подозрительно прищурился и добавил, что предпочел бы остаться со мной в одном десятилетии, а с разменом четвертого десятка он вполне может еще годик подождать. Да разве же я против?

Но самую страшную битву пришлось мне выдержать в выборе профессии. На нее у нас ушло два вечера и целый день. И спорили мы до хрипоты везде; каждую минуту из того времени, когда он мог оставаться в видимости. И опять он спрашивал, спрашивал и спрашивал, чем занимается представитель той или иной профессии. Как будто я могла ответить — в большинстве случаев — чем-то большим, чем одна короткая, общая фраза. Ну, к примеру, чем занимается врач? Замечательно! Чем-чем, людей лечит — в целом. Эту профессию я, кстати, сразу отмела: просьбы о неофициальной консультации мы точно не переживем. А врачу отказываться в таких случаях не положено — он клятву Гиппократа давал.

Поскольку с основной работой, которую необходимо было сделать до приезда Франсуа, я справилась за два дня, то в среду в офисе и у меня появилась возможность размышлять время от времени над очередной проблемой. И не успела я задуматься о профессии для него, как в голову мне тут же пришли названия двух наиболее нынче популярных специальностей: компьютерщик и менеджер. Ну, в самом деле: куда ни глянь — в одного из них взглядом упрешься. Но тут же встал вопрос о занимаемой должности. В компьютерной области я ничего, кроме программиста и системного администратора, вспомнить не могла. Услышав эти названия, он как-то странно поморщился, и я опять занервничала. Неужели они настолько более развиты в этой сфере? Может, мне его попросить заняться со мной компьютерным ликбезом? Пусть поделится знаниями — что ему, жалко, что ли? Да нет, как-то неудобно в своей полной безграмотности признаваться. Лучше я буду почаще его за компьютер усаживать — и присматриваться к тому, что он делает. Как-то же я запомнила кое-что из Алешиных пассов!

С менеджерскими должностями дело обстояло не лучше. Ну, бывают менеджеры по закупкам, бывают по продажам. Бывают менеджеры-консультанты. По-моему. Главное же преимущество такого выбора состояло, с моей точки зрения, в том, что менеджером можно быть в любой сфере деятельности. Почти. Строительство я сразу отмела — там отец меня моментально на любой оплошности поймает. И медицину с преподаванием, само собой. И сельское хозяйство с промышленностью. Менеджер по крупному рогатому скоту? Или по чугунному литью? Что-то я сомневаюсь. М-да. Получается, что остается только туризм и торговля с посредничеством. Туризм не пойдет — там Марина нас сразу на чистую воду выведет…

Вот здесь-то он и прервал мои высказываемые вслух соображения. Одним коротким словом: «Нет». Я захлебнулась остатком фразы. Так, наверно, чувствовал себя «Титаник», который расправил плечи и вдохнул полной грудью, выйдя, наконец, на широкие океанские просторы — только лишь для того, чтобы наткнуться на коварно подстерегающий его в темноте ночи айсберг. Что значит «Нет»? Он, что, сразу сказать не мог, если моя идея ему не понравилась? Вот обязательно нужно ему заставить меня воодушевиться, а потом… ведро холодной воды на голову!

— Что «Нет» и почему «Нет»? — сдержанно спросила я.

— Менеджером я не буду, — решительно сказал он.

— Я могу узнать, что ты имеешь против этой профессии? — подкрепила я сдержанность вежливым интересом.

— Как ты совершенно справедливо заметила, — (Да неужели?) — эта профессия в первую очередь связана с торговлей. Торговлей я заниматься не буду.

— Да почему? — возмутилась я. Это что еще за снобизм? У них же там личность, кажется, в почете, а не занимаемое ею положение.

— Не хочу. — Что-то в его словах заставило меня насторожиться. Так решительно человек отказывается от сделанного предложения только в том случае, когда сам он, внутренне, уже сделал выбор.

— Мне кажется, ты уже придумал себе профессию, — медленно проговорила я, добавив в конце фразы слегка вопросительную интонацию.

— В общем… да. — Он заерзал на табуретке и принялся смотреть куда угодно, кроме как на меня.

Разговор этот происходил в среду вечером, после ужина, на кухне. Разумеется, вечером, и, разумеется, на кухне — все самые жаркие споры мы, не сговариваясь, откладывали до этого времени и до этого места. Поскольку в этот день мне удалось существенно продвинуться в расширении рациона его питания, я решила дать ему полную самостоятельность в выборе профессии. В конце концов, он же лучше знает, что знает — ему и карты в руки.

— И кем же ты решил стать? — Мне уже не нужно было симулировать интерес.

— Помнишь, в воскресенье мы фильм смотрели? — нерешительно начал он; глаза у него все так же бегали по сторонам.

— Помню, — настороженно ответила я, собрав благие намерения в кулак, чтобы — в случае чего — быстро придушить их.

— Так вот, я смотрел на действия главного героя, и мне показалось…. что я вполне бы мог… сделать то же самое, — задумчиво проговорил он, и затем добавил, словно в чем-то постыдном признался. — Правда, с перерывами.

— Ты хочешь стать актером?! — Я просто ушам своим не верила. У нас такие мечты обычно подростки лелеют. — А тебя не смущает то, что актеров видят на экране — а значит, и в жизни потом узнают?

— А, — торжествующе воскликнул он. — Об этом я подумал. Но, когда мы смотрели тот фильм, мне показалось, что главных героев было несколько. Крупным планом одного актера снимали, а когда нужно было прыгать и бегать, это за него делал кто-то другой. А может, даже и не один, — закончил он, сосредоточенно хмурясь.