Я ставлю целью изменение общественного сознания: я хочу, чтобы общество не прощало своим институтам преступлений и против одного-единственного человека Я хочу, чтобы не я, а само общество вынесло приговор кехлеровым и тельпизовым. Я считаю, что только юридический суд над государством произведет необратимый перелом в общественном сознании. В том-то и сила, и глубина моего непрощения, что причиной его не месть, не злоба, не ненависть. Да, я за то, чтобы все те, кого я считаю преступниками, получили -- ПО СУДУ -- положенное им. Но всего важнее мне пустить на слом саму машину, штампующую кехлеровых. Не месть движет и двигала мною до ареста и в тюрьме, а страсть вернуть эту страну и этот народ в человечество. Месть не созидает. А вот суд, имеющий целью разобраться в происшедшем, быть человечным и с преступниками, выслушать, понять и воздать им за преступления против самой идеи человека, -- такой суд созидает. Такой суд создал Новую Германию.
Да, во мне нет чувства мести, но это не значит, что я прощаю. Это всего лишь значит, что Я НЕ ПРОЩАЮ НЕ ИЗ ЧУВСТВА МЕСТИ. Народ состоит не из одних кехлеровых, тельпизовых, ибрагимовых, джарулаевых, григорьевых. Народ состоит и из терпящих бедствие рабочих, землепашцев, из стариков, юношей, девушек. Этому народу я хочу не отомстить, а помочь. Я не прощаю и из желания не допустить новых преступлений государства -- против только начавших жить, против тех, что начнут. Я стремлюсь продолжить человеческую историю на бесконечность ("Из первых рук").
Это коммунисты на всех политзанятиях внушали дагестанцам: Мейланов нас ненавидит из чувства мести. Это Д. Халидов и М.-Р. Магомедов год назад говорили мне, что моя непримиримость -- "синдром большевизма"; т. е. я непримирим, потому что, как большевики, долго сидел в тюрьме и оттого всех ненавижу. Это обыватели говорили (и говорят еще): "Мейланов? Но ведь его взгляды, наверное, деформированы обидой на общество, несправедливо с ним обошедшееся?". Неверно все это. А бедный Гисцев упрекает меня за то, что это неверно, за то, что коммунисты оказались неправы.
Я и в тюрьме, я и голодая, не думал о мести -- читайте "Из первых рук".
О моем требовании Нюрнбергского Суда над советским государством. Больше года тому назад Гаджи Абашилов, не называя прямо моего имени, обвинил меня чуть ли не в том, что я хочу повесить членов политбюро и развеять над землей прах Горбачева. Уже тогда в дискуссии, завязавшейся после одного из митингов в Вейнеровском парке, я объяснил Абашилову, что ничего подобного я не только не предлагал, но и, по логике, не мог предлагать. Я сказал ему: "На будущем процессе я буду обвинителем -- не судьей. Не я буду выносить приговоры, и уж, наверное, среди них не будет смертных приговоров. Я изложу факты, а уж судить... я согласен, чтобы в судьях был даже кто-нибудь из рядовых, честных коммунистов. Мне важно, чтобы был сам суд. Чтобы преступления партийного государства перед личностью были осуждены юридическим, а не литературным судом. В исследовании и осуждении, а не в жестокости приговоров, моя идея".
Гисцев пишет: "Механизм нового (перестройка) в нашей стране состоял не в том, что вначале некто (Мейланов, Цалитис, Сахаров) шли в ногу, а в том, что три генсека шагнули в гроб в течение трех лет". Прекрасно! То есть, не диссиденты инициаторы изменений в обществе, не то, что я в восьмидесятом вышел на площадь и пять лет до Горбачева, и два с половиной года при нем отказывался исправляться принудительный трудом, несмотря на перевод в тюрьму и морение голодом, а просто три старца умерли подряд, открыв дорогу генсеку-преобразователю, это он, генсек, инициатор изменений, это он, по доброй воле, заговорил о демократии, это "партия и ее генеральный секретарь инициаторы перестройки". А Вы напишите, "А. Г.", все это в "Правду", там Вас поймут (и "диалектику природы", и Ваше коммунистическое принижение "роли личности в истории"). Ну, а у меня иной взгляд на историю -- далекий от взглядов газеты "Правда" и совпавшего с нею Гисцева.
Гисцев пишет, что я не победитель, потому что "до сих пор не реабилитирован". Я знаю, что Вы, А.Г., добивались и добились от КПСС реабилитации. И эти Ваши домогательства я считаю Вашим поражением: чего Вы без конца просите их оправдать Вас? Это унизительно и обессмысливает все Ваши филиппики против КПСС.
Моя позиция иная: я требую суда над судом, над компартией и государством. Мне -- компенсацией за девять лет заключения -- не нужна бумажка о том, что я был прав. Я и без них это знаю. А вот они, похоже, сами, без моего на то согласия, собираются меня реабилитировать. С чего бы это? Да с того, что эта бумажка не мне, а им нужна: они ею себя хотят реабилитировать. Я не помогаю им в этом, и в этой своей неуступчивости тоже вижу одну из своих побед.
Ослепленный ненавистью тем большей, чем на большие моральные компромиссы он идет, личной обидой, желанием отомстить всем и вся, Гисцев допускает знаменательную (по Фрейду) ошибку в цитировании меня: "Я устоял против мести и тем изменил мир". Перечтите мое Предисловие, бедный человек, там вместо слова "мести" стоит слово "насилия": "Я устоял против насилия и тем изменил мир". Но теперь, смеясь над Вашим текстом, я говорю: "Вы правы, правы: я устоял и против мести".
Гисцев пишет: "Так и хочется охладить "победителя"-всепрощенца: не победил он (Вазиф). Его тюремщики из КПСС--КГБ остались на своих местах". Я сказал в "Из первых рук" в чем я вижу свою победу: я не уступил насилию. Семь с половиной лет государство пыталось заставить меня работать ("стать на путь исправления"). Как пыталось? Морило голодом. Не месяц, не два, не год, не два -- семь с половиной лет. В бесчисленных постановлениях на помещение в карцер одна и та же фраза: "Мейланов сознательно не желает исправляться". Я выстоял, внешнее воздействие оказалось не властно над моей душой. Это я считаю победой.
Однако Вы знаменательно проговорились: "Так и хочется охладить..." "Мейланова надо охладить", -- решали в 80-м прокурор Кехлеров и судья Тельпизов, "Мейланова надо охладить", -- приказывали прапорщикам майор Осин в лагере и капитан Чурбанов в тюрьме, "Так и хочется охладить победителя -Мейланова", -- выскакивает у пособника тюремщиков необольшевика Гисцева. Вы с осиными, чурбановыми, кехлеровыми не случайно совпали. У вас эмоция большевистская, мышление большевистское, ВЫ ПРОТИВ БОЛЬШЕВИЗМА ВОЮЕТЕ ПО-БОЛЬШЕВИСТСКИ И, ТЕМ САМЫМ, ВОЮЕТЕ НЕ ПРОТИВ, А ЗА. Гисцев, как я понимаю, указывает мне еще одно поле для побед: кехлеровы еще не заменены... кем? Гисцевыми, что ли? Чтобы было кем заменять и чтобы было кому голосовать за замену их другими людьми, надо изменить общественное сознание, а изменение общественного сознания идет непросто еще и потому, что гисцевы своей ненавистью укрепляют большевистские структуры сознания. Антикоммунист еще не значит -- человек. И об этом тоже написано в "Из первых рук". Гитлер тоже был антикоммунистом, Гамсахурдиа тоже антикоммунист. Это не сегодняшняя мысль: я писал об этом в тюрьме. Навиделся я и там бесплодных ненавидетелей, подобных Вам. Они ненавидели и работали, а я не ненавидел и не работал.
Да, Нюрнбергский Суд необходим, он необходим для суда над внесенной в мир большевиками философией ненависти, философии, исповедуемой и Кехлеровым, и Гисцевым, и Лениным, и Гитлером, и Гамсахурдиа, и Васильевым. Я хочу пустить на слом машину, штампующую не только кехлеровых, но и гисцевых.
Вы сходитесь с большевиками в одной важной, глубинной черте: и Вы, и они ставите целью понижение уровня мысли и души до своего уровня. Так и хочется и Вам, и коммунистам охладить тех, кто выше Вас и душой, и умом. Я указал на эту глубинную сущность коммунизма еще в 1977 году в своей работе "Заметки на полях советских газет". Я писал, что глубинным источником коммунистической (гисцевской) психологии является всегда присутствующее в низменных душах стремление к равенству, стремление, над которым издевался еще Гераклит: "Дураки эфесцы, изгоняющие своих лучших из города, говоря: "Пусть не будет среди нас лучших!" Таким же понизителем уровня мысли являетесь и Вы. Это Вы, Гисцев, говорили мне, что мои тексты слишком трудны для дагестанцев и что это Вы, Гисцев, должны давать их Дагестану в своем упрощенно-сниженном переложении. Я объяснял Вам: среди жителей Дагестана найдется много людей глубже Вас поймущих мои тексты -- себе же я ставлю задачу писать так, чтобы написанное нравилось мне. Подчеркну еще раз свою мысль: гисцевы, стремящиеся понизить уровень морали до своего уровня, будут всегда, надо только их правильно квалифицировать: это завистники, ненавидящие лучших большевистской ненавистью низов, это низы, желающие сегодня повторить программу большевиков: "низы сделать верхами", это низы, пытающиеся превзойти талант и культуру верхов большевистским психологическим соблазнением обывателя ненавистью: обывателю ненависть доставляет чувство превосходства: "тот, кого я ругаю, значит, уже так плох, что, вот, даже ненависти моей заслуживает, а я, выходит, много лучше него". Вы большевик, Гисцев, никуда Вам от этого не деться: Вы до кости отравлены большевистской моралью ненависти, большевистской моралью усреднения, большевистской эмоцией разрушения. ВАША КАРТА БИТА, ИБО БИТА БОЛЬШЕВИСТСКАЯ КАРТА. Провидя таких как Вы, я писал в "Говорю с коммунистами" ("Из первых рук"): "Откуда же взялись инстинкты? От многовекового насилия над народом, от приучения народа к насилию, как к аргументу -- с одной стороны, и к тлеющей, ждущей своего часа животной ненависти -- с другой. Ненависти, ждущей в свою очередь применить тот же аргумент насилия к самим насильникам". Это про Вас, Гисцев, я писал в тюрьме 8 лет назад. Как видите, мои восьмилетней давности мысли двумя годами задержки в публикации не потеряли ни в свежести, ни в актуальности. Нюрнбергский Суд мне нужен для суда над машиной, воспитывающей и кехлеровых, и рвущихся их заменить собою, расчеловеченных кехлеровыми, гисцевых.