– Вира трап, чиф, заказывай власти на отход. Команде приготовиться к отшвартовке, – Семен неожиданно почувствовал новый прилив сил. Он зашел в штурманскую и склонился над картами, где третий помощник сделал предварительную прокладку.

Вся команда «Мандельштама», выпучив глаза, тупо следила за каждым движением новенькой буфетчицы, грациозно покачивающей крутыми бедрами и грудью в бесстыдно распахнутом декольте короткого платья, грациозно, словно царица на трон, восходила на борт судна. Пока это происходило, чуть впереди по носу незаметно для всех с причала на низкий борт осевшего контейнеровоза легко перепрыгнули две фигуры – мужская и женская. Парочка, скрытая темными плащами и навалившимися над городом и портом сумерками, проскользнула вдоль борта и исчезла в тени вознесшихся к небу стен пяти ярусов безмолвных контейнеров, крепко обжатых талрепами и канатами.

Перед тем как улечься спать, Семен Кривец еще раз поднялся на мостик, дабы проконтролировать вахтенного помощника, третьего штурмана Никиту Прыгунова, и, убедившись, что налаженная им служба работает, как швейцарские часы, и посвистывая давно забытую мелодию из репертуара «песняров», бодро спустился в каюту. Здесь он извлек из холодильника бутерброды с ветчиной и сыром, приготовленные, как обычно, на отход его женой Викторией, вынул из бара бутылку водки «Смирнофф», налил себе полный фужер живительной влаги и, перекрестившись, залпом выпил все до дна. Спирт быстро расслабил напряженный жизненными невзгодами организм от мизинца до макушки – все до самой последней незначительной, но такой нужной в биологическом процессе клеточки.

Он долго жевал бутерброд, тупо уставившись в темный иллюминатор, и вдруг ему показалось, что там, за бортом, в темноте кто-то есть, кто-то невидимый с горящим, испепеляющим взглядом, пронизав время и его плоть, улыбается и зовет его в страшную мглу. Семен вздрогнул: лицо показалось ему знакомым, но где и когда он его видел?.. Он потряс головой, как бы избавляясь от наваждения, и отшатнулся от иллюминатора. Мелкий озноб противно прополз по спине и ногам, унижая достоинство мужского духа.

Капитан быстро отвинтил задрайки и открыл окно. Свежий холодный ветер ворвался в помещение, обдав ледяным страхом все тело. Он выглянул наружу, но кроме беспросветной тьмы и ночного мрака ничего не разглядел, лишь ветер завывал и шелестели волны далеко внизу. «А ведь я стал много пить», – подумал про себя капитан и вновь вздрогнул от резкого стука в дверь. Он осторожно подошел поближе к выходу. Да, кто-то настойчиво и даже требовательно стучал в его каюту. Он резко открыл дверь, на пороге стояла новенькая буфетчица.

– Разрешите, Семен Маркович, – услышал он тихий и завораживающий, словно шелест прибоя о теплый песок где-нибудь на островах Фиджи или Гаити, голос. – Вы меня вызывали? – на пороге стояла молодая, в самом расцвете сил женщина лет тридцати в белоснежной, отделанной кружевами блузке и строгой юбке синего цвета чуть выше колен. Две случайно расстегнутые верхние пуговицы на блузке, открывавшие наполовину высокую, неприлично выпирающую грудь, по замыслу должны были разжечь огонек страсти в угрюмом на первый взгляд капитане.

– Я вас, извините, по имени-отчеству не имею чести знать, не вызывал, – кэп слегка отступил, давая понять, что гостья может войти.

– Эльвира Эммануиловна Штурм, или просто Эля, – девушка слегка замялась, скрестив руки на выпирающем животике. – Мне сейчас кто-то позвонил, мужской голос представился капитаном и попросил срочно к вам зайти.

Семен наметанным глазом в одно мгновение оценил стоявшую перед ним красотку. Не остались незамеченными ни грудь, ни слегка выступающий под узкой юбкой живот, ни стройные ноги в темных колготках. Особенно его поразили ее широко расставленные и слегка раскосые смелые глаза, излучавшие уверенность и спокойствие.

– Штурм – это что, фамилия? – Семен покосился взглядом на стоящую рядом и распространяющую дурманящий запах французских духов женщину и покачал головой. «А она действительно недурна собой и, как заметил старпом, станок у нее первоклассный. Действительно, откуда кадровики таких дамочек набирают?».

За двадцать лет на флоте он встречал только двух красивых женщин на судах. Первой была его теперешняя жена Вика. С ней он работал на лесовозе «Якутлес», куда после окончания ленинградской вышки Семен Кривец был направлен третьим помощником капитана. Вика сама только что попала на флот после находкинского училища, и она не была его первой женщиной. Да и Сема, очевидно, стал не первым ее мужчиной. Однако же так случилось, что после рейса под воздействием нахлынувшего потока адреналина и морской романтики они поженились. Позже, по окончании очередного рейса, Вика осталась на берегу из-за внезапной беременности и ее направили работать в пароходский детсад, а Семен ушел в новый рейс, и их жизненное колесо закрутилось, с каждым годом все быстрее набирая обороты, чтобы в конце пути, врезавшись в непреодолимую преграду биологического распада, разлететься на молекулы и атомы и соединиться в космическом вихре со Вселенной.

– Вы спросили, откуда такая фамилия? – Эльвира непринужденно рассмеялась. – Право, я и сама не знаю, не интересовалась как-то. Возможно, мои предки когда-то штурмовали неприступные крепости и отличились при их взятии, – она пожала плечами и, не стесняясь, по-домашнему поправила тугую лямку на лифчике и по-солдатски оправила широкий лакированный ремень с огромной пряжкой на узкой талии. Она вновь одарила кэпа своей обаятельной улыбкой. – Кстати о фамилиях. Я в первый раз вижу, чтобы пароходу присваивали имя поэта.

– Ну почему же, – Кривец усмехнулся. – К примеру, у нас была целая серия судов типа «писатели», так там были и Маяковский, и Есенин, и Сулейман Стальский, и многие другие…

– Ой, меня тогда, наверное, еще и на свете не было, – Эльвира снова улыбнулась, подумав про себя, что мужиков так легко поймать на их тщеславном самомнении и неоправданном всезнании, – но про Мандельштама я слышала и даже кое-что читала. А вы, капитан, знакомы с его творчеством? Последнее время такой культ личности раздули вокруг этого имени, что прямо других хороших поэтов как-то начали забывать, только и слышно кругом Мандельштам, Мандельштам, – Эльвира веселыми глазами пронзила непробиваемую капитанскую оболочку биологической самозащиты, а заодно и так называемую ауру.

– Конечно… Конечно, знаю, это ведь русская классика: Пастернак, Бродский, Аксельрод, Бумволь, Гордон… и прочие… да. Да!

– Почитайте что-нибудь из Мандельштама. Вы позволите мне присесть?

– Садитесь, извините, – кэп развернул кожаное кресло и галантно указал на него рукой. – Пожалуйста. Женщина на корабле должна знать, что в море мы совсем забываем об этикете и приличиях.

– Да, я знаю, к беде, но я добрая фея, и зла вашему экипажу не желаю, пусть по гороскопу и Скорпион, но жалю только себя за свои промахи…

«Какой же ты действительно, Кривец, лицемер. Урия Гип, по сравнению с тобой, мальчик из элитного колледжа, а если по сравнению со мной, то тот еще слепой котенок», – в душе Эльвиры с каждой минутой нарастало отвращение к этому павлину, ведь как только она переступила комингс двери надстройки судна, добрые люди доложили, как мастер расправился с предыдущей буфетчицей и что это, как обычно, сошло ему с рук.

В этот момент, увлеченный своей персоной, капитан воздел руку к небу и промычал:

– М-м-м, э-э… к примеру… – Кривец поднял глаза к потолку, словно двоечник у доски, пытаясь вспомнить хоть что-то, и рассмеялся. – Не помню, где-то у меня валялся сборник его стишков. Поэты из местного Союза писателей как-то подарили мне по случаю. Смешные они, но водку пьют на полном серьезе, я на флоте такого не видел.

– А вот я кое-что помню, – Эльвира сложила холеные руки на груди и, закатив томные глазки, словно кающаяся Мария Магдалина, продекламировала: