© Князев Е.Л., 2017

© Оформление. ООО «Дальиздат», 2017

«Почему призраки Японского моря? – спросит иной читатель. – А не, к примеру, какого-нибудь моря Лаптевых или Эгейского моря…». Да все потому, что только там, где на Востоке всходит солнце и зарождается новый день, живут самые что ни на есть настоящие призраки и приведения. Они безобидные и такие романтические, что местные жители уже давно не считают их какими-то сказочными или мистическими созданиями и запросто общаются с ними, сидя где-нибудь на лавочке в городском парке или на песчаном пляже на кромке земли под шелест волн Великого Тихого океана, не прибегая к услугам медиумов на спиритических сеансах.

Так что же эти люди сделали хорошего или дурного на этом свете, что их души навечно прикованы к Владивостоку и вынуждены метаться в поисках блаженного успокоения? Оказывается, ничем особенно эти люди и не отличались от миллионов живущих на грешной земле. Просто, как говорят, не подфартило, и другой мир их не принял с огромной ношей накопившихся за короткую жизнь целого вороха «успехов».

Души умерших здесь, на Востоке, не мечутся между небом и землей, а мерцают по своему усмотрению, оберегая покой близких им людей и вселяя в души неправедно живущих надежду на покаяние…

В тот хмурый октябрьский день две тысячи двенадцатого года крупнотоннажный контейнеровоз с восемьюстами разноцветными двадцатифутовыми ящиками, забитыми всевозможными грузами на борту, под «удобным-родным» (особенно для российских моряков) панамским флагом стоял у одного из причалов порта Владивосток в ожидании отхода.

Несмотря на южный порывистый ветер, пригнавший из океана миллиарды крупиц снега и дождя, этот железный красавец-пароход, покоритель безбрежных морских просторов, загруженный ровно по грузовую марку, лишь слегка покачивался и лениво поскрипывал швартовыми канатами, словно породистый жеребец, в ожидании, когда хозяин-мастер отпустит поводья, и он с громогласным ревом Тифона вырвется на просторы мирового океана из узкой бухты Золотой Рог, туда, где на горизонте встает заря и узкоглазые жители островного государства, жадные до работы, охочие до благополучия и процветания своих семей и Страны восходящего солнца с нетерпением поджидают очередной русский шип с гордым именем бывшего опального еврейского поэта с выведенным латынью на борту названием Osip Mandelshtam.

– Кого ждем? – сорокалетний капитан контейнеровоза с пышной шевелюрой смоляных волос, местами поседевших, и тяжелым, словно многотонный гидравлический пресс, пронзительным взглядом буквально вдавил в палубу своего нового старпома – кривоногого одессита Жору Сичкина.

– Ждем подмену списанной буфетчице: у нее комиссия просрочена, а времени ей на стоянке, видите ли, не хватило, – чиф говорил так, как порой нашкодивший подросток оправдывается перед родителями за допущенную оплошность.

– Ну, ждем еще полчаса и снимаемся. Лоцмана и буксиры заказали? – старпом кивнул. Мастер устало облокотился на планширь и уставился немигающим взором на полыхающий багровым закатом, изуродованный голыми пурпурными сопками догорающий горизонт, еще полчаса назад затянутый черными штормовыми тучами.

Да, он все-таки списал эту рыжую и наглую бестию, Лидочку Силкину, что в последнем рейсе на переходе из Ванкувера не вылезала из его широкой кровати, а за сутки до прихода во Владик, набравшись холопской наглости, заявила, что беременна, и, если Сема (так она теперь его нежно и фамильярно называла) хоть немного беспокоится о своей будущей карьере, пусть новоиспеченный папаша в оставшиеся часы обмозгует, где, как и на что жить его новой жене с будущим ребенком на берегу.

И кэп, казалось, прошедший сквозь непреодолимые преграды, унижения и горечи потерь и поражений на пути к своему «пьедесталу», вдруг спасовал, занервничал и, как говорят, слетел с катушек. Полуголую и верещащую буфетчицу, словно раненую рысь, он выволок за волосы из своей теплой каюты и на глазах всего экипажа задал нахалке хорошую трепку. Надо сказать, мастер очень редко снисходил до такого скотского состояния, однако то ли возраст, то ли лишние двести граммов водки сыграли решающую роль, но акт возмездия за фривольное поведение бывшей кухарки и прачки состоялся.

Девушка с визгом скатилась по трапу прямо под ноги ничего не понимающему старпому Жоре Сичкину. Размазывая по лицу кровь, смешавшуюся с потекшей тушью, она погрозила в сторону каюты кэпа маленьким кулачком и пообещала, что на берегу снимет побои и напишет заявление в транспортную прокуратуру на проклятого изверга, а еще лучше позвонит жене и расскажет во всех подробностях, как ее дорогой муженек четыре месяца рейса развлекался с судовой девицей, вот тогда посмотрим, кто на коленях будет ползать…

Но за десять суток стоянки Лидочка, на удивление, ничего не предприняла, только однажды, встретив Семена в узком коридоре на главной палубе, сказала всего одну фразу: «Запомни этот день, Кривец, я и твой ребенок в моей утробе проклинают тебя и весь твой род. Недаром, видно, у вас такая фамилия: люди знали, как вас величать…». Ближе к вечеру у кэпа вдруг заныло, запекло посреди груди, отдавая острыми уколами в лопатку. Такое уже случалось у капитана, и сто граммов коньяка быстро сняли и загрудинную боль и стерли из памяти образ прелестной восемнадцатилетней девушки Лиды. Чего ворошить прошлое? Сколько их было наверняка еще будет: милых, ласковых, сладких – стоит ли сейчас сожалеть.

– Смотрите, мастер, уже поднимается по трапу эта наша новенькая буфетчица, – вывел кэпа из размышлений и воспоминаний старпом Сичкин. – Ну и станок у нее, скажу я вам, – Жора прищелкнул языком и сглотнул слюну, словно только прибыл из годовой кругосветки, где на весь экипаж была одна особь женского пола – китайская гладкошерстная сучка Тереза.

– Что там еще за станок? – Кривец непонимающе сдвинул красивые брови и грозно посмотрел на пританцовывающего перед ним, словно петушок перед курочкой, тощего и косолапого чифа с гривой рыжих курчавых волос.

– Я так понимаю, в кадрах угодили вам, то есть нам. И где они таких краль в плавсостав вербуют? – Сичкин перегнулся через фальшборт на крыле мостика и предусмотрительно контроллером смайнал дюралевый трап на причал прямо к двум стройным ножкам, упакованным не по сезону в лакированные туфельки ярко-зеленого цвета на узкой шпильке. Владелица очаровательных ног, переходящих в изящную фигуру, подчеркнутую темным в талию пальто, непринужденно, как старому знакомому или другу, помахала капитану крохотной ладошкой в тонких кожаных перчатках и мило улыбнулась.

– Ты чего раскраснелся, как перезревший помидор на осенней грядке? – мастер впервые за последние несколько дней вдруг улыбнулся, и все на судне поняли, что это добрый знак, и потому спокойно продолжили заниматься своими делами.