– Знаю.
Он кладет руку на мое запястье, словно боится, что я отодвинусь.
– Тебе надо раздеться, – шепчу я, делая мягкие круговые движения ладонью. – И устроиться поудобнее.
Он не двигается, хотя чуть заметно кивает и слегка хмурит лоб.
– Мне и так хорошо, – заявляет он, сильнее сжав мое запястье.
– Да брось, – дразню я. – Там нет ничего, чего я бы не видела прежде.
– Это неправильно.
– Я даю свое разрешение, Малдер, если тебе требуется именно оно.
Интересно наблюдать, как внутренняя борьба Малдера отражается на моем лице. Даже глядя в свои глаза, я вижу в них Малдера. Это странно. Но, опять же, я всегда говорила, что могу считывать выражения его лица так же легко, как собственные, просто никак не предполагала, что все обернется так, что это сравнение придется понимать буквально.
– Так как? – спрашиваю я. – Ты сейчас единственный, кто может позаботиться о моем теле, и мне нужно, чтобы ты сделал то, о чем я прошу, потому что тебе будет плохо, если ты этого не сделаешь. Я доверяю тебе.
Это, похоже, помогает: он кивает, но по-прежнему не отпускает мое запястье.
– Я была неправа, когда сказала, что нам надо проводить последующие дни так, словно ничего не произошло. А ты был прав: нам стоит держаться вместе, так что я никуда не уйду. Я помогу тебе через это пройти, обещаю.
– Ладно.
– Сейчас я выйду, чтобы ты мог переодеться. Потом открой верхний ящик моего ночного столика и достань оттуда синий бархатный мешочек на завязках. – Я чуть медлю. – Хм, уверена, что дальше ты и сам разберешься. И когда закончишь, прими горячую ванну и ложись спать. А что до завтра… мы пересечем этот мост, когда до него доберемся.
– Погоди-ка! – заикаясь, прерывает меня Малдер, сжимая мое запястье, словно в тисках. – Ты просишь… нет. Нет, нет, нет.
– Все нормально. Тебе просто надо это сделать, и… это поможет. Обещаю.
– Ни за что. Во-первых, я не… и, во-вторых, это… нет, Скалли, я не могу.
– Слушай, одного лекарства недостаточно. Имея дело с этой проблемой последние двадцать лет, я научилась с ней справляться, так что тебе придется мне довериться.
– Я тебе доверяю, Скалли, но я не… я не ты.
– Ты же знаешь, как довести женщину до ор…
– Да! Да, но тут другое. И это… как ты сказала раньше, это твое тело.
– Которое ты в данный момент занимаешь. Если ты полагаешь, что я прямо сейчас не сгораю от стыда при необходимости объяснять тебе все это, то ты ошибаешься. Но могу сказать из личного опыта, что оргазм усиливает приток крови к матке и сокращает мышцы, облегчая тем самым спазмы. Он также способствует выработке допамина и эндорфина, которые позволят тебе избавиться от головной боли и заснуть. Так что в том ящике лежит очень приятный, очень дорогой и очень надежный вибратор, и если ты просто… тебе станет намного легче, если ты сделаешь, как я говорю.
– Нет.
– Малдер! – Боже, его упрямство просто выводит меня из себя.
– Сделай это сама.
– Я не могу. Ты – это я, а я – это ты.
– Именно.
– Именно, так что…
– Ты знаешь, что делать. Ты сделаешь это с… той штукой. Таким образом ты как бы сама справишься с проблемой.
О боже.
– Ну, это не совсем…
– Видишь, ты не можешь сказать, что это в порядке вещей для меня, но не для тебя, если твой довод заключается в том, что ты – это я, а я – это ты.
– Это разумный довод, но если я в это включусь, то на самом деле включишься ты, потому что я – это ты, а ты – это я.
– В этом нет никакого смысла. Этот довод работает в обе стороны – и за, и против.
– Что ж, извини, просто я впервые в чужом теле и не знаю, что приемлемо, а что нет!
– Скалли, я со всей ответственностью заявляю, что ты не можешь просить меня мастурбировать за тебя, потому что мне даже не кажется, что это будет технически считаться мастурбацией, раз я – не ты. Так что, если ты хочешь, чтобы это тело кончило, ты должна сама довести его до разрядки, потому что оно твое.
Я вдруг осознаю, что наш спор выходит из-под контроля, и мы не то чтобы кричим, но разговариваем явно на повышенных тонах. Я делаю над собой осознанное усилие, чтобы говорить тише.
– Хорошо, я понимаю, о чем ты.
– Отлично. Так что я пойду приму горячую ванну, если ты найдешь мне купальник, а что до…
– Я не это подразумевала, Малдер. – Знаю, что это безумие, но я и вправду понимаю, о чем он. А еще я знаю, что если он всю ночь будет мучиться от головной боли и спазмов, то дальше станет только хуже. Он не оставляет мне выбора.
– Ты имеешь в виду… погоди, не уверен, что…
– Мы ведь сошлись на том, что это мое тело, верно?
– Да.
– Ладно. – Для начала нам надо его раздеть. Может, мне стоит начать думать о нем не как о Малдере, а как о себе? Нам надо раздеть меня. – Сядь, – продолжаю я.
Чуть поколебавшись, он делает, как я говорю, но не смотрит на меня. А потом все же поднимает глаза, и я просто сижу, затаив дыхание. Он чуть отклонился назад, уперев руки в кровать рядом с бедрами; его щеки порозовели, волосы взъерошены, под глазами образовались подтеки туши, и на какой-то затянувшийся момент я испытываю полнейшее благоговение. Он выглядит… я выгляжу красивой. От осознания этого я ощущаю стеснение в груди и порхание бабочек в животе.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спрашивает он.
«Господи, Малдер, – думаю я. – Я хочу, чтобы ты перестал так на меня смотреть». В его глазах плещется страх, но еще и доверие, и ожидание, словно у меня есть ответы на все вопросы в мире. От этого я чувствую себя растерянной и неумелой. Вот почему Малдер вечно заикается, когда мы спорим?
– Ты так прекрасен, – шепчу я, ощущая, как щеки вспыхивают от охватившего меня смущения.
– Ты и вправду прекрасна. Я хочу сказать, ты говоришь это так, словно для тебя это открытие.
– Ладно, может, на самом деле это не…
– Скалли. – Он касается ладонью моей щеки, и хотя его рука мягкая и нежная, прикосновение кажется таким малдеровским.
– Сними рубашку.
Он медленно убирает руку и берется за рубашку со спины в типичной для мужчин манере. Я останавливаю его, прежде чем он натянет ее и порвет нитки на воротнике. Так уж получилось, что это одна из моих любимых рубашек. Я беру ее за полы, и он задирает руки, помогая мне снять ее. Он несколько раз моргает. Мне приходится наклониться ближе к нему, чтобы расстегнуть лифчик. К своему удивлению, я не сразу справляюсь с застежкой, не успев привыкнуть к длине собственных пальцев.
– Ты пахнешь мною, – говорит он, и я ощущаю его дыхание на своей шее, отчего волоски у меня на руках встают дыбом, а в паху возникает шевеление. О боже.
– Я приняла душ, – говорю я, отстраняясь.
– Вот как? И как все прошло?
– Без происшествий.
– Ты смотрела?
– На что?
– Я не против, если смотрела.
– Малдер, я врач.
– Хм. – Он всматривается в мое лицо, а потом ложится на спину и закрывает глаза.
Я тоже ложусь, только на бок, опираясь на локоть и кладу ладонь между его грудей, растопырив пальцы. «Между моих грудей, – вспоминаю я. – Мои груди». Я начинаю с легким поглаживаний, зная, какая чувствительная и болезненная сейчас моя грудь.
– Ты должна знать, – говорит он, приоткрыв один глаз и перемещая взгляд на мою талию, – что иногда… он действует сам по себе. Не знаю, произойдет ли это, но прямо сейчас моя рука лежит на груди красивой женщины, так что тебе стоит начать думать о Санта-Клаусе.
– Санта-Клаусе?
– Не знаю, почему, но это помогает.
– Ладно, спасибо за предупреждение.
Он снова закрывает глаза и делает глубокий вдох. Моя рука поднимается и опускается в такт его дыханию, и я продолжаю с того места, с которого закончила, на этот раз медленно обводя тыльной стороной ладони вокруг его правой груди. Он приоткрывает рот и снова глубоко вздыхает. Я вожу большим пальцем по соску и вокруг него, едва прикасаясь к нему, но он все равно закусывает губу и вцепляется ногтями в простыни.
