— Рыцари вернулись в свои земли после победы, потому что погода была очень плохая. Ненастье. Распутица. В этих условиях невыгодно было продолжать поход.

Капитан шагнул вперед и положил руку на плечо Любора.

— А теперь ты скажи, кто тут у вас распускал басни о каких-то славянских победах?

— Я не помню, — пробормотал Любор. — Так, вообще, говорили…

— «Вообще»? — усмехнулся офицер, и пальцы в коричневой добротной перчатке сжались крепче. — Тебе придется вспомнить. И вспомнить вполне точно.

Тесный солдатский круг разомкнулся. К капитану подошел Божен Штитный. Он вытянулся во фронт.

— Это я говорил, господин капитан. Мне на днях рассказал о Танненберге один из наших солдат.

Капитан, сощурясь, оглядел Штитного.

— Кто именно?

Божен ответил без запинки, стоя на вытяжку:

— Матвей из Янова.

— Матвей из Янова? Тот, что пропал без вести в бою семнадцатого?

— Тот самый, — хладнокровно подтвердил Божен. — Он сказал еще…

— Постой, постой! — воскликнул, словно осененный мыслью, капитан. — Матвей? Это дает нить… Я готов поклясться, что оно так и было.

— Так точно, — кивнул Божен, — оно так и было.

Кто-то засмеялся в ночи. Капитан выругался сквозь зубы: с этим сбродом надо быть особенно осторожным.

— За доклад о Матвее благодарю, — кивнул он Божену. — Это подтверждает некоторые о нем сведения. А что касается вранья, то его и опровергать, собственно, не приходится. Как могли бы мужики, не имеющие представления о военном искусстве, вооруженные чем попало, победить цвет европейского рыцарства, лучшую военную силу того времени! Даже идиоту должно быть ясно, что ничего подобного не могло быть! Не могло быть!

Он помахал пальцем перед носом Божена и ушел тем же неслышным шагом, каким появился.

Божен выждал, пока окончательно стих легкий шорох капитанских подошв по мокрой траве, и обернулся к товарищам.

— Слышали? Он сам себя выдал, нахальный враль. После победы ушли из-за дождика к себе — на шестьсот лет! Не ушли, а бежали — как зайцы!

Любор протянул руку Божену.

— Спасибо, что выручил… Но как бы тебе за это не было худа… У этой бестии зловещий вид. И про Матвея ты, пожалуй, напрасно сказал. Если его поймают…

— Фью! — просвистал Ян. — Ищи ветра в поле! Матвей, наверно, давно уже у русских. Семнадцатого, когда мы побежали, я видел, как он бросил винтовку и лег за куст. Я удивился, признаться: он никогда не был трусом, Матвей…

— Он давно искал случая, — подтвердил Любор. — Ты думаешь, Божен, надпись и листовки — его рук дело? И тех, что ушли с ним? Потому что в тот день из батальона пропало без вести несколько человек.

— Это не я, это капитан подумал, — пожал плечами Божен. — А что касается трусости, Ян… Вернее предположить, что он перешел к русским из храбрости. Ты разве не слышал, что по ту сторону фронта формируются целые чешские полки? И они будут биться не так, как мы, а как бились чехи в рядах славян при Танненберге.

— Бились и победили? Значит, капитан солгал?

Божен оглянул недружелюбно спросившего солдата.

— А ты сам не понял? Тогда ты и мне не поверишь. Спроси лучше господина обер-ефрейтора Штепанека, здесь присутствующего. Он все знает совершенно точно: он ученый — пусть скажет.

— Да нет… — пробормотал, смутясь, солдат. — Я… потому только спросил, что немцы — надо признать — умеют драться. И мне не поверилось, что они — так вот… сразу и побежали…

Обер-ефрейтор покачал головой.

— По-моему, никто здесь и не говорил, что они побежали сразу под Танненбергом. Произошло то, что всегда случалось с немцами, на всем протяжении истории, когда они имели дело со стойким и храбрым противником: первоначально — успех, а в конечном итоге — разгром, бегство. Так было в Семилетнюю войну, так было в прошлую войну. Так было и под Танненбергом.

— Давно это было?

— Ян сказал уже вам: в 1410-м.

— И чехи действительно в той битве разбили немцев?

Обер-ефрейтор покачал головой.

— Ян не сказал этого, по-моему. Чехов при Танненберге было немного. Основную силу составляли русские, поляки, литовцы. Поэтому-то советские и напоминают о Танненберге: если тогда славяне разбили немцев соединенными силами, тем более теперь…

— Тогда немцы тоже сильные были?

— Именно тогда-то они и были сильны. В этом капитан прав: Тевтонский орден, задачей которого было завоевать славянские земли — «восточное пространство», как теперь говорят, по праву считался лучшей военной силой во всей Европе, а славяне были в тот век еще на низкой стадии культуры.

— Они были язычниками?

— Литовцы были язычниками. — Штепанек засмеялся. — С тех пор славяне и немцы поменялись местами: славяне стали сейчас выше по культуре. В отношении образования немцы сейчас держатся устава тогдашнего Тевтонского ордена: устав воспрещал рыцарям учиться грамоте, а кто знал до посвящения в рыцари, тем запрещалось читать…

— Быть не может! — радостно хлопнул себя по бедрам Ян. Вместе с остальными солдатами роты он опустился на траву. Штепанек продолжал стоять в широком кругу окруживших его слушателей. — Вот откуда у них это пошло, значит!

— Тише, Ян, — оборвал сосед. — Еще услышат офицеры…

— Мы выставили сторожевых. — откликнулись из задних рядов. — Если кто чужой подойдет — свистнут. Но все равно, пусть Ян помолчит и не мешает товарищу Штепанеку рассказывать. Мы хотим знать о Танненберге. Как это было? Расскажите, мы все об этом очень просим, товарищ Штепанек.

— Очень просить незачем, — усмехнулся обер-ефрейтор. — Я расскажу охотно. В те дни, в начале XV века, приграничные орденским немецким землям жмудины и литовцы были, как я сказал уже, язычниками, и рыцари совершали набеги, о которых упомянул капитан, чтобы расшатать славянскую силу, а затем захватить земли под тем предлогом, что они в качестве крестоносцев (черные кресты были у них на щитах и на мантиях) хотят обратить язычников в истинную, христианскую веру.

— Тоже «новый порядок» устанавливали, стало быть, — вставил Любор. — Теперь ведь тоже крестовый поход объявлен… для крещения в истинную, фашистскую веру. И кресты тоже. Только у них кончики загнуты; распрями свастику — получишь крест.

— Не перебивай, Любор, сказано!

— Когда рыцари стали захватывать жмудскую землю, жмудины обратились с воззванием ко всем государствам Европы. В воззвании было сказано: «Выслушайте нас, угнетенных и измученных. Орден не ищет душ наших для бога, он ищет наших земель для себя. Он довел нас до того, что мы должны или ходить по миру, или разбойничать, чтобы было чем жить». И ни один король, ни один князь, ни один рыцарь не отозвались. Жмудь была нищая, а орден — богат и силен. А главное, орден — это были рыцари, господа, а жмудь — крестьяне, «низшие классы». Никто из европейских государей не отозвался. Зато отозвались славяне. В то время на немецкой границе славяне были объединены. Литовский князь Ягайло женился на польской королеве Ядвиге и объединил, таким образом, Литву и Польшу под одним, так сказать, скипетром, а Литва была объединена со многими русскими — и северными и южными — землями. Витовт — князь, правивший Литвой под королевской властью Ягайло — заступился за жмудь: на набег он ответил набегом. В отместку рыцари стали собирать крупные силы против литовцев. И так как формально Литва была объединена с Польшей — хотя и личной унией только, то есть личностью общего для обоих государств короля, — орден запросил Ягайло, будет он защищать литовцев или нет. Надо сказать, что Ягайло этот совсем паршивый был королишко, — что в нем Ядвига нашла, шут эту бабу поймет! Вернее всего, это ее католические ксендзы навинтили — через Ягайло крестить всю Литву, то есть прибрать ее к рукам. Ягайло был очень богомольным. И трус он был тоже первостатейный. На это рыцари и рассчитывали. Гроссмейстер, то есть вождь ордена, его глава и руководитель — фюрер, завел переговоры с Ягайло.

Но в расчете своем немцы просчитались: трус трусом и король королем, но, кроме короля и труса, есть еще народы и храбрецы и, во всяком случае, люди, способные за свою свободу проломить голову захватчику и не предать родных по крови…