Что до меня, то данная отрасль казалась скучной и однообразной, не то что клубы, музыкальные лейблы, модельные агентства, фотостудии… Движуха, активные знакомства, постоянный драйв. Не без нервов, не буду врать. Но я истинно наслаждался, когда варился во всем этом. Даже когда возвращался в свой холостяцкий лофт выжатый как лимон, когда доводили до трясучки какие-нибудь борзые типы или надоедали смазливые модельки. Даже тогда я не жалел, что сделал такой выбор.

Мне нравилась моя жизнь, но вот чего-то не хватало. Того, что и словами-то толком не обозначить, какая-то смутная потребность в близком человеке рядом, который поддержит, подскажет, который и в горе и радости, и так, чтобы на всю жизнь. Не близкий друг, а именно нужная, та самая единственная женщина.

Но это не Илона, вовсе не она. Тем более что сама не хочет замуж. А у меня на ее категорическое «нет» никаких эмоций, просто пустота – и ее ничем не заполнить.

И вот я встречаю девушку, из-за которой сердце бьется чаще и которую хочу до дрожи в теле, хочу до зуда в руках сжать в своих объятиях и целовать, пока не задохнусь. И в то же время мечтаю унизить и оскорбить, довести до ручки и заставить мучиться. И от этих контрастных эмоций болтает, как на американских горках, несет куда-то в неизвестном направлении…

Мне нужен контроль и четкий план. Мне нужно держать себя в руках и не сдвигаться с намеченного маршрута. Поэтому вместо того, чтобы броситься искать Таю, я встаю и расстегиваю рубашку, стаскиваю с себя брюки и иду в душ, где плещется моя девушка. Там молча прижимаю ее к стене лицом, привычно хватаюсь за бедра и начинаю вбиваться в поначалу сухое влагалище, поражаясь безэмоциональности и техничности процесса, то и дело спрашивая себя – сука, прямо во время секса веду мысленный монолог, – а может ли быть иначе?

И понимаю, что больше всего на свете хочу это проверить с Таей… И от горького осознания собственной повернутости даже не могу кончить, выхожу из Илоны и оправдываюсь усталостью.

Ей кажется, фиолетово. Мне – тем более.

А потом иду спать, надеясь, что наваждение вскоре пройдет и жизнь потечет привычным чередом. Засыпаю с мыслями о том, что надо прийти в себя.

Вот только сразу после пробуждения хватаюсь за телефон, чтобы набрать номер Таи…

Разбудил меня телефон. Не желая брать трубку, я сбросила звонок, но настойчивый абонент снова и снова атаковал, вынудив с досадой ответить чуть более грубо, чем требовалось:

– Да! Кто это?

Вкрадчивый тягучий голос Суворова заставил сесть и разлепить сонные глаза.

– Ты собралась? Я заеду через полчаса.

– Соб-б-ралась? Куда собралась? Какие полчаса? А сколько времени?

– Уже вечер, шестнадцать тридцать. Ты что, спала? Что с голосом? Совсем хриплый.

– Кажется, я разболелась, – просипела я, проклиная усталость, из-за которой уснула без задних ног и позволила вирусу одолеть меня. Аптека? О ней я даже не вспомнила.

– Сейчас приеду, – прозвучало в ухо излишне резко, а затем послышались короткие гудки.

– Куда приедешь? Зачем? – чуть ли не завопила я, а потом вскочила с постели, начав лихорадочно приводить себя в порядок. Пулей залетела в душ, предварительно нацепив резиновую шапочку, – если вымою сейчас голову, до ночи волосы не высушу, – быстро ополоснулась под едва теплой водой, растерлась полотенцем и нацепила первую попавшуюся одежду из старого подросткового гардероба, который, о чудо, был мне впору. Какие-то нелепые джинсы, тонкий голубой свитерок. Сапоги, к счастью, уже просохли, пальто тоже. Я стащила резиновую шапочку с головы и распустила свою длинную гриву, уставившись в зеркало.

Чучело, настоящее чучело.

Ненависть пустила внутри корни. Ненависть к Максиму, заставившему меня почувствовать себя неряшливой и неухоженной. Терпеть не могу спешку перед выходом в люди. Будь я дома, перебрала бы кучу нарядов, сделала бы искусный, едва заметный макияж, красивую прическу. А что я могу сейчас, когда назойливый Суворов чуть ли не на пороге?

Я совершенно не готова к репетициям. Простуда, больная нога, в целом плохое самочувствие. Но какое ему дело? Потащит меня в этот пафосный клуб с инфернальным названием. Наверняка накувыркался со своей безмозглой любовницей с порядковым номером, довольный, здоровый, с бьющей через край энергией. Не то что я, вялая рыбина, выброшенная на берег.

Неожиданно перед внутренним взором всплыла картинка в красках, как Суворов и его девка сплетаются в любовной схватке на черных шелковых простынях. Он наверняка неутомим, а его моделька без малейшего стеснения оглашает стонами квартиру и царапает ему спину своими длинными ногтями. Почему-то представлять все это было крайне неприятно, меня даже затошнило…

Распсиховавшись, довела себя до предела и решила отвлечься игрой на скрипке. Она всегда успокаивала. Играя, я изливала обуревающие меня чувства, мы с инструментом становились единым целым. Когда так паршиво и грустно, только волшебные звуки музыки могут восстановить душевное равновесие. Не знаю, сколько времени прошло, я потерялась в своих ощущениях, позабыла обо всем, водя смычком по струнам, пока не услышала барабанящий настойчивый стук в дверь.

– Почему не открываешь с первого звонка? – в квартиру влетел Суворов, черной фурией проносясь по комнатам. Сгорая от стыда за убогость квартиры и царящий в ней хаос, молча ждала, пока он перебесится. Глянув на смычок и скрипку в моих руках, он указал на лежащий на столе футляр и велел:

– Укладывай пиликалку и поехали.

Потом, заметив, в каком я виде, досадливо сморщил свой аристократический нос.

– Поприличнее наряда малолетки ничего нет?

– Все мои вещи остались в прежней квартире, – едва сдерживая ярость, довела я до его сведения.

– Сколько времени тебе нужно будет на сборы, если мы туда заедем? – поинтересовался он, поглядывая на часы.

– Ты куда-то торопишься? – спросила я, аккуратно укладывая инструмент в футляр. В квартире было так сыро, что я боялась, как бы он не испортился. Свои болезни мне нипочем, а вот за родную скрипку душа болит.

– Да, сегодня сбор вашей труппы. Знакомство, оглашение репертуара и прочая байда. Кстати, держи лекарства, – сунул он мне в руки объемный пакет со всяческими препаратами от простуды, а также эластичным бинтом для распухшей лодыжки. Надо же, какой заботливый у меня наниматель. Кто бы мог подумать.

Но это внимание досаждало мне, с Максимом было тяжело общаться, я никогда не встречала таких ярких людей, которые завладевали всем окружающим пространством, диктуя свои правила. Не привыкла, чтобы мне приказывали, упрекали в чем-то или с пренебрежением относились к моей персоне или внешнему виду.

– Спасибо, – процедила я, выталкивая из себя благодарность с большим трудом. Я не знала, как поступить. Желание привести себя в порядок боролось во мне с нежеланием попадать в прежний мир, коснуться его мельком и снова вернуться обратно, в серость теперешнего существования. Впрочем, Суворов не оставил выбора.

– Мне понадобится час, – сообщила я ему, и мы отправились на квартиру.

Вид привычной обстановки, брошенной в обыденной спешке, когда мы с мамой отправлялись на работу и консерваторию, вызвал непрошеные слезы. Все лежало точно так, как мы и оставили. Только кто-то убрал скоропортящиеся продукты, выбросил мусор и даже, о чудо, пока мы тут не жили, кормил наших несчастных покинутых рыбок. Но воду в аквариуме пора было менять, а я и этого не умела, только могла определить по внешнему виду, что пора приниматься за очистку. Простите, милые рыбки, но сейчас не до вас. Благодарите Суворовых за все хорошее…

Увидев, что я застыла возле аквариума, вышеупомянутая персона покашливанием напомнила о себе и о том, что нужно торопиться. Метнув на него убийственный взгляд, я начала собираться. Максим разрешил мне взять несколько необходимых вещей, косметику, книги, в общем, все, что захочу, и я от восторга чуть не станцевала на месте. Радость портили только усиливающиеся симптомы болезни. Я пыталась вспомнить, как меня лечила мама, и не знала, что именно выбрать из того вороха лекарств, что принес Суворов.