Помню, как я впервые увидела раненного зверька. Мы нашли его случайно, когда бродили по лесу в поисках грибов, которые можно было бы засушить на зиму. Сначала мы услышали протяжный, словно зовущий на помощь писк, а потом увидели и само животное. Это был маленький, испуганный бельчонок, что повредил заднюю лапку, выпав из дупла высокого дуба. Бабушка Марселла подняла его и приласкала, а он сжался в комочек и весь дрожал от боли и страха перед нами. Мое сердце трепетало от жалости к этому крохотному созданию.
– Надо бы забрать его домой, – сказала старушка, внимательно осмотрев лапку бельчонка.
Мы поспешили вернуться в избушку бабушки Марселлы, где она положила бельчонка на стол и, приказав мне приглядывать за ним, принялась суетиться, разводя огонь в очаге и доставая из маленького сундучка какие-то травы и снадобья. Я с любопытством наблюдала за тем, с какой тщательностью она перебирает разные склянки и коробочки в поисках того, что могло бы пригодиться ей для лечения несчастного бельчонка. Несмотря на свой преклонный возраст, старушка двигалась очень быстро, ловко и без малейшей тени усталости, словно бы какая-то мощная живительная сила питала ее изнутри. Бельчонок тоже притих и свернулся в клубочек, исподтишка наблюдая за нами. Бабушка Марселла, вскоре закончив все приготовления, вернулась к столу. Осторожно взяв в руки бельчонка, она еще раз ощупала и осмотрела его ножку. Бельчонок при этом пронзительно запищал не то от боли, не то от испуга.
– Ну-ну, чего ты? – сказала ему старушка. – Не так уж и больно-то пади. И похуже видывали. На-ка, золотушечка, подержи-ка его.
Бабушка Марселла передала мне бельчонка и показала, как его нужно держать, чтобы не причинить боли. Сама же она осторожно промыла теплой водой ранку на его ножке, обработала ее какой-то неизвестной мне мазью и аккуратно перевязала обрывком тонкого голубоватого платочка. Потом старушка набрала в маленькую ложечку несколько капель травяного отвара и дала его выпить бельчонку.
– Ну вот, – сказала она, отодвигая в сторону склянку с отваром. – Скоро совсем поправишься.
Из остатков платочка и старых тряпок мы сделали бельчонку кроватку, где он, удобно обосновавшись, быстро заснул. Он прожил у бабушки Марселлы около месяца, а затем, достаточно оправившись и окрепнув, отправился покорять лесные просторы. Помню, мне было очень жалко отпускать его, но старушка сказала, что на воле ему будет намного лучше, и мне пришлось согласиться.
Часто, гуляя по лесу или выходя в поле, мы собирали травы, обладавшие по словам бабушки Марселлы целебными свойствами. Старушка учила меня различать их, правильно сушить и делать из них отвары и настои, снимающие боли в тех или иных частях тела. Некоторые травы она выращивала в своем саду, который одной стороной примыкал к дальней стене ее дома, а другой почти уходил в лес. Садик этот казался мне очень маленьким, но, несмотря на это, в нем можно было найти много всего. Овощи, цветы и целебные травы росли там в дружном соседстве и строгом порядке, и я всегда поражалась удивительной ухоженности этого сада. Там не было ни единой сорной травы, а мелко взрыхленные грядки казались мне настолько ровными и аккуратными, что я невольно задумывалась над тем, сколько же времени уходило у бабушки Марселлы на их создание. Я заметила, что работа в саду нисколько не утомляла старушку. Как раз напротив, она говорила, что физический труд питает ее силы и дает ей долголетие.
Помню, как однажды, собирая в поле целебные травы, я увидела цветок. Конечно же, в своей жизни я видела много цветов, но этот, почему-то, особенно привлек мое внимание. Сквозь сочные зеленые оттенки летних трав на меня глядели ярко-голубые, словно весеннее небо, цветы. Они были такими маленькими и такими нежными, что казалось невозможным отвести от них глаз. И их было так много вокруг! Я нагнулась, чтобы сорвать один из них, но вместо этого лишь порезала руку о его стебель. Сколь нежен был цветок, столь прочен, тверд и даже груб оказался его стебелек.
– Все в нашей жизни вот так, – услышала я за своей спиной голос старушки.
Как и всегда бабушка Марселла подошла ко мне совершенно неслышно. Она держала в руках большую охапку трав и смотрела на меня своими лучистыми голубыми глазами, такими же яркими, как и цветок, который я только что пыталась сорвать.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я у нее.
– Я видела, как ты удивилась твердости стебелька, – бабушка Марселла всегда поучала меня шелковым ласкающим голосом. – Увидев маленький хрупкий цветочек, мы часто хотим его сорвать. Не со зла, а просто так, потому что он нам нравится. Многие цветы поддаются нашей силе, и лишь некоторые способны сопротивляться.
Старушка многозначительно указала на тонкий кровоточащий порез, оставленный на моей ладони прочным стеблем голубого цветка.
– Ты хочешь сказать, что внешность бывает обманчива? – спросила я, стараясь не то, чтобы понять, но больше осознать то, что желала донести до меня старушка.
– И это тоже, – она подошла ближе, пригладила своей огрубевшей от тяжелого труда рукой мои растрепавшиеся волосы, а затем пояснила: – Я хотела сказать, что нежным, хрупким цветком может оказаться не только растение. Ты тоже – самый настоящий цветок. Ты живая и нежная, а люди злы. Многие из них могут захотеть сломать или даже раздавить тебя, и я хочу лишь одного, чтобы за твоей трогательной цветущей оболочкой всегда скрывался прочный несгибаемый стебель.
Сказав это, бабушка Марселла ласково и как будто с грустью потрепала меня по щеке, а я со всем жаром, присущим тому юному возрасту, в котором я тогда находилась, пообещала ей вырастить внутри себя стебель не менее прочный, чем тот, что оставил порез на моей ладони. Услышав мои бурные уверения на этот счет, старушка только улыбнулась, а затем сорвала неподалёку маленький листочек подорожника, размяла его в руках и приложила получившуюся кашицу к кровоточащему порезу на моей ладони. Я сморщилась, почувствовав, как выделяющийся из растения сок стал неприятно щипать ранку. Старушка же накрыла своей ладонью мою пораненную руку и, низко наклонившись над ней, прочитала молитву.
– Скоро заживет, – ласково сказала она, отпуская мою ладонь.
Рассказывая о своем искусстве врачевания, старушка всегда говорила о Боге и его величии. Несмотря на всеобщее мнение, она утверждала, что лечит людей не сама, и что она лишь неплохой инструмент в умелых руках Господних. Бабушка Марселла искренне считала, что именно Бог дал ей способность исцелять больных, и поэтому каждый раз, когда она пыталась кого-нибудь вылечить или даже спасти, она читала молитвы. В такие моменты Бог слышал ее просьбу, направлял свой взор на нее и ее руками сам лечил страждущего. Он направлял каждое ее движение и определял каждый ее поступок.
Бабушка Марселла считала, что исцелять людей несложно, и что каждый мог бы это делать, если бы научился ощущать Бога рядом с собой. Старушка учила и меня слышать глас Бога, чувствовать его присутствие и понимать его желания. Я со своей стороны старательно впитывала все предлагаемые мне знания, но до конца не могла осознать, как же это возможно «слышать Бога внутри себя». Это было выше моего понимания. Я ждала того, что буду в действительности слышать чей-то голос в своей голове, но не ощущала ничего подобного, и, конечно же, расстраивалась этим неудачам. Бабушка Марселла же, стремясь успокоить и воодушевить меня, говорила в такие моменты, что Бог на то и велик, что открывается не всякому и не сразу. «Милость его сначала надо заслужить,» – говорила она. Старушка считала, что Бог открывается только тем, кто искренне верит в него и не боится принять его в себе. Бог дарует многие способности, но он сам решает, когда человек будет готов принять их.
– У Бога свой план на каждого из нас, – говорила старушка. – Не торопи его и не отчаивайся, просто верь, что когда-нибудь он впустит тебя в свои объятия и подскажет тебе то, что ты должна делать и знать. Если мы прилепимся душою своею к Богу, то никакой ангел не будет могущественней нашего духа. Ведь, если добродетель – сила, то дух, прилепившийся к Богу, возвышеннее, чем весь мир1.
