Гуляя по городу, мы встречали много самых разнообразных людей, но все они, как мне показалось, очень сильно отличались от тех, с кем я была знакома раньше. Жители Амстердама были торопливы, шумны и энергичны, они двигались непривычно быстро, от чего временами мне казалось, что голова начинает кружиться от всей той суеты, что царила на улицах города. Я то и дело тревожно поглядывала на маму, боясь, что от такой динамичной прогулки у нее может ухудшиться здоровье, но ничего, что могло бы указывать на это, я не замечала. Мама счастливо улыбалась, беседуя со своей сестрой, и казалась полной сил не только для простой прогулки, но и для того, чтобы обойти пешком весь Амстердам.

Время от времени мы встречали и знакомых Лотты, которые приветствовали ее с искренней радостью. Каждому такому знакомому тетя представляла нас, но ни с кем из них не задерживалась в беседе надолго, ссылаясь на то, что спешит показать нам собор. Лотта хотела привести нас туда до начала служения обедни, чтобы мы успели насладиться видом и убранством собора до того, как его заполонит бессчетное количество людей.

Когда мы подошли к собору, я на несколько минут задержалась на площади перед ним, чтобы осмотреть его снаружи. Если раньше я думала, что дом Лотты и Ханнеса является самым красивым строением в Амстердаме, то теперь с пьедестала красивейших зданий его сместил этот собор. Высокие массивные каменные стены с большими узкими фрезчатыми окнами создавали вокруг него атмосферу старины или даже архаичности. Я была восхищена его видом и с немалым трепетом поднималась по каменным ступеням, ведущим к широким дубовым дверям собора. Заходя внутрь, я стрепетом прикоснулась к изображению святого, вырезанному из камня и встроенному в стену у самого входа.

Все, что было внутри, и сами стены собора казались мне пропитанными присутствием Бога. Даже беленые деревянные потолки и балки, чудились мне чем-то великолепным и изысканным. Бог словно жил здесь всегда, и я, как мне тогда казалось, ощущала его присутствие рядом с собой. Посещая нашу деревенскую церковь, я никогда не испытывала ничего даже близко похожего на то, что испытывала в тот момент. Позже я много думала о том, правда ли это место было святым и даже божественным, или мои чувства в тот день объяснялись лишь игрой девичьего воображения, вдохновленного немыслимой красотой собора и Амстердама в целом.

Людей в соборе еще не было, и поэтому мы позволили себе побродить немного в его стенах, любуясь внутренней отделкой. Разглядывая очередное вырезанное в стене изображение святого старца, я заметила боковым взором движение, и, обернувшись, обнаружила, что к нам неторопливой походкой приближался местный священник. Это был мужчина средних лет с седыми редеющими волосами и водянистыми сероватыми глазами. Вследствие особой худобы, лицо его казалось неестественно вытянутым, а бледная, словно давно не видевшая солнечного света, кожа плотно обтягивала его скулы и подбородок, отчего тот, казалось, выпирал еще сильнее, чем это было на самом деле. Священник тепло улыбнулся и поздоровался с нами и Лоттой.

– Отец Клеменс, – сказала тетя, слегка поклонившись ему. – Позвольте вам представить мою сестру Нору и ее дочь Марию. Они только вчера прибыли к нам в город.

– Что ж, – священник приятно улыбнулся. – Добро пожаловать в Амстердам. Надеюсь, что здесь вам понравится, и вы захотите задержаться у нас подольше.

Мы с мамой тепло поблагодарили его за эти добрые слова, и я могу сказать, что при первой встрече отец Клеменс показался мне весьма приятным и добрым человеком. У него был тихий размеренный голос, в котором, правда, иногда звучали сильные, словно режущие, ноты, говорящие о несгибаемости и внутренней мощи его натуры. Мне подумалось тогда, что в своей внутренней силе и несгибаемости убеждений мы с ним немного похожи. Я не могла бы точно объяснить, почему мне в голову пришла эта мысль, просто я об этом подумала и почему-то запомнила. А еще мне показалось, что он близок к Богу, что Бог любит его и следит за его деяниями.

Вскоре начали служить обедню. Ранее в жизни я не видела ничего более возвышенного и божественного, чем то, что довелось мне увидеть в том служении. Это было действительно великолепнейшее зрелище, и меня поразило то огромное количество людей, что пришло в собор в этот час. Здесь были и самые знатные горожане, и бедняки, которым едва ли хватало денег на хлеб. Казалось, весь город пришел сейчас сюда, чтобы прикоснуться к Богу. И сам собор будто бы еще более преобразился от этого. Бог был здесь во всем: в каждом верующем, в свете тысячи свечей, в сильном волевом голосе отца Клеменса и в волшебном звуке органа. Это действо захватило меня и перенесло в мир грез. Мне казалось, что все это только изумительный сон, и, думая так, я боялась проснуться и больше никогда не пережить этого чудесного видения.

После службы мы вернулись домой и сразу же принялись готовиться к балу, который должны были давать этим вечером в доме семьи Менсинг. Лотта весь день твердила нам про этот бал. Она говорила, что род Менсинг – один из самых состоятельных и уважаемых в Амстердаме, что он ведет свое начало от известных мореплавателей и кораблестроителей, и что по этой причине семье их принадлежит добрая половина тех кораблей, что мы видели на пристани.

– Сегодня, – говорила она, расправляя складки на моем новом платье, – Они дают бал в честь дня рождения их единственного сына Роэля. Ему исполняется двадцать четыре года.

Я не очень внимательно прислушивалась к тому, как Лотта восхваляла храбрость и ум Роэля, его честность и благоразумность, но с каждой минутой мне все больше и больше хотелось его увидеть. Мой еще юный восторженный разум представлял этого таинственного Роэля неким идеальным принцем, о котором, наверное, мечтает в моем возрасте каждая порядочная девушка. Он то виделся мне героем древних легенд о полубогах, то, наоборот, весьма современным революционером рационализатором, эдаким героем эпохи. Терзая свое воображение, я дошла до того, что просто не могла найти себе места и с нетерпением ожидала вечера, а Лотта, словно не замечая моего волнения или, напротив, замечая и воодушевляясь им, все продолжала и продолжала рассказывать про достоинства Роэля, про заслуги его рода и про то, что он – единственный наследник как этих заслуг, так и несметного состояния своих предков.

Мама слушала эти рассказы, тихо улыбаясь и едва заметно одобрительно кивая, из чего я сделала вывод, что таинственный Роэль нравится ей уже так же сильно, как и мне. Не могу не отметить здесь, что в описываемый момент моей жизни я и не думала о том, чтобы так или иначе связывать с ним свою судьбу. Для меня он был чем-то вроде идеального героя потрясающей легенды. Мне нравилось слушать истории о нем, я хотела посмотреть, как он выглядит, но никаких других притязаний на его сущность я не испытывала. Всё: прогулки по Амстердаму, рассказы о Роэле, предстоящий бал – всё это я воспринимала лишь как мимолетное приключение, которое могло бы завершиться в любой момент, если бы я того захотела. Я не относилась ни к чему серьезно и не задумывалась о том, что у мамы и тети Лотты могут иметься какие-либо другие планы на мой счет.

Когда настало время, мы отправились в дом семьи Менсинг, который располагался через две улицы от жилища Лотты и Ханнеса. Я заметно волновалась, но не из-за предстоящей встречи с Роэлем, а скорее из-за того, что это был мой первый официальный выход в свет. Никогда в жизни я еще не была в подобном обществе и теперь очень боялась показать себя не с лучшей стороны. Лотта всю дорогу успокаивала меня и уверяла в том, что бал пройдет изумительно, и что все, кто окажется там, будут только и делать, что восхищаться мной. Правда, от мысли о том, что все это общество станет смотреть на меня (и не важно с восхищением или без него), мне становилось только еще страшнее входить в дом семьи Менсинг. Я чувствовала, как дрожит от волнения все мое тело, и Лотта, заметив это, взяла в свои теплые руки мои трясущиеся ладони и сказала: