Иллюстрации Елены Эрлих

Дюсе франсе[1]

– Здравствуйте!

Меня зовут Фантазёр. Я русский. Я живу в Москве, в России. Мне 45 лет. Моя профессия врач. Мой рост средний. Я лысый. Мои глаза зелёные. Я прибыл в Ниццу на прошлой неделе. Я турист. Я пью водку, играю на балалайке и дрессирую медведя.

Учительница французского расхохоталась. Класс интернациональной школы улыбался вслед за Орели, но не очень уверенно. На нулевом уровне языка сложно понять слово «урс», медведь. Но про водку и балалайку многие уловили. Орели выписала на доске слово Balalaika, для незнакомых с великой русской культурой.

Балалайка была почти правдой, мой сын целый год ею занимался.

Австралиец, две немки, две швейцарки, одна португалка, одна грузинка с мужем, немец из Мюнхена. И два креола-доминиканца, бейсболисты Джонатан и Дарлин. И Орели, наш профессор. Как я попал в эту пёструю компанию и для чего мне французский? Сейчас расскажу!

На самом деле зовут меня Владимиром. Фантазёр – это, скорее, моё призвание. Но ведь первобытный менталитет не просто так даёт имена людям по их талантам. Как вы яхту назовёте, так она и поплывет. А люди каменного века вовсе дикарями не были, они действовали «тре пратик»[2] и точно подмечали наклонности близких и друзей. А вот мы, «цивилизованные», как раз-таки превратились из людей разумных в людей верующих. Точнее – в фантазирующих. Мы живём не в реальном мире, а в царстве грёз наяву. Сон не прекращается никогда. Просто иногда мы обездвижены, а иногда ходим, бегаем и даже плаваем. Бодрствование – это такая разновидность сна с открытыми глазами. Да, мы смотрим по сторонам, чтобы не попасть под автомобиль, когда перебегаем дорогу. Но машина – всего лишь часть антуража сна. А нас не интересуют декорации, мы поглощены действием на сцене жизни. В декорацию главное не врезаться, это травматично. Ну, так ещё Шекспир говорил.

Итак, в очередной своей фантазии я посещаю курсы французского в интернациональной школе Альянс Фран-сез. Как меня туда занесло? Через осознание того, что дети мои – французы, мать моих детей – тоже, а вот я по-французски могу только поздороваться и вежливо попрощаться. Ну, ещё круассан с багетом в буланжери попросить, и то постоянно путая женский и мужской роды. В самом деле, если про круассан можно догадаться, что он мужского рода, то вот про багет женского рода как-то не запоминается. У меня багет постоянно «ан», а нужно говорить «юн». Выглядеть чуркой не хочется, даже в булочной. Да и связать пару-тройку фраз тоже нужно уметь. Недавно вот проколол велосипедное колесо на трассе, водители подошли с предложением помощи, а я только жестами и по-английски. А настоящие французы с английским не дружат.

Стою на мосту и смотрю вниз, в холодную чёрную воду Невы. Щёлк… щёлк… щёлк… ритмичные звуки издают размеренные движения пальцев. Это не чётки, это любимый CRKT. Микромоторика для беспокойных рук и беспокойного ума.

Бултых! Нож скрылся в воде.

Теперь кольца. Авторская работа. Слияние луны и солнца, и протуберанец вырывается, как комета! Эквинокс, весеннее равноденствие. Символ моей самой красивой фантазии, обернувшейся самой чудовищной иллюзией.

Оба в воду.

Жизнь не просто дала трещину. Она вся превратилась в змеистый разрыв, который ни залатать, ни перепрыгнуть.

А люди зачем прыгают с моста в реку? Тонуть – это ведь так неприятно. Или они сознание теряют после удара? Высота здесь приличная. Хотя им не страшно. Вот мне же сейчас не страшно. Мне давно уже не страшно, целых два месяца. Два долгих месяца.

И что у меня теперь осталось? Последние артефакты ушли под воду. Остался я один на один со своей фантазией. Предельная форма одиночества.

И мне теперь ничего неинтересно. Можно и закруглиться. Нечего бояться.

Смартфон звонит. Вот его не успел утопить. Нужно разломать сначала, а то вытащат, просушат и скачают информацию. Но раз звонит, отвечу. Ксюша? Это даже интересно, я думал, Слава опять звонит. Будет лечить. Но поздно.

– Алло…

– Вова, это я!

– А ты как?..

– Слава сказал тебе позвонить срочно!

– Зря…

– Ты что делаешь сейчас?

– Смотрю в воду.

– Вова, слушай меня внимательно!

– Пока, Ксюша.

– Вова! Твой код – сэ па дроль! Сэ па дроль! Сэ па дроль!

– Б**ть! Ха-ха-ха-ха-ха!

Улыбка растягивает лицо. Заливисто смеюсь. Какое на фиг самоубийство, когда так весело! Долбаная свинка Пеппа!

– Бонжур! Же м’аппель Пеппа Пиг. Э вуаси Папа Пиг![3]

«Сэ не па дроль!» – любимая фраза Папы Пига доводила меня до икоты.

– Сэ времон па дроль![4]

Прыгать с моста нужно в сумрачном состоянии души, ну в крайнем случае – нейтральном. А тут как в «Женитьбе Бальзаминова»: «Анфиска, Раиска, кончай сидроль!»

– Ох! Это Слава тебя научил?

– Он сказал позвонить тебе срочно, ты его звонки сбрасывал. И сказать три раза фразу по-французски – «сэ па дроль». Я только не понимаю, почему именно «это не смешно» и почему именно по-французски.

– Я тебе потом объясню. Слава – мастер НЛП! Милтон Эриксон гордился бы таким учеником. В яблочко! Сэ па дроль!

Ладно. Саморазрушение отменяется. Придётся рассказать всю историю, с самого начала.

Во Франции я бываю наездами, повидаться с детьми и бывшей женой. Здесь хорошо туристам, но нет ни близких друзей, ни любимого хоккея сюр гляс, ни работы. Ксюша шесть лет назад сбежала от подуставшего супружества на Кот’дАзюр, убедив меня, что лучше дать детям нормальное образование. Дети – это святое. И смена трёх классных руководителей за один первый класс в московской образцовой школе, и соответствующие учебные достижения старшего сына не внушали оптимизма. Младшего никто и не спрашивал. Детсадовцам собственного мнения иметь не положено.

Ницца оказалась вполне московской по ценам и прочему и довольно маленькой по расстояниям. А Франция – вообще очень дружелюбной по отношению к детям. Школы, спорт и всякое такое для развития. Ну и культура с образом жизни! Дети, когда приезжают в Москву, пугают кассирш в супермаркетах своим подозрительно вежливым обхождением.

Итак, Ксюша смогла реализовать свою давнюю фантазию жить во Франции. Мечта угасла в далёком двухтысячном, когда консульство отказало молодой девушке в визе и её на выезде из страны перехватил я и сделал своей женой. С языком у Ксюши было всё в порядке, а дети заговорили бойко месяца через три. Только мне не хотелось интегрироваться в чуждую культуру, и я остался туристом.

Переезд наш происходил в конце ноября, на автомобиле. Супруга посчитала, что её большой джип станет замечательным средством передвижения по европейским улочкам, трёхдневная поездка из Москвы не тяготила. Мы и поехали.

Но эта оптимистичная фантазия треснула сразу по приезде в подземный паркинг нашей съёмной квартиры. Горячо матерясь, я втиснулся между двух несущих колонн дома, ограждавших парковочное место. От боковых зеркал до бетона оставалось сантиметра два свободного пространства.