‒ Ты пила.

‒ Всего один глоток, ‒ говорю я несколько оскорблено. Возможно, я и новичок в этом, но я не пьяная.

‒ Одного вполне достаточно.

‒ Ты тоже выпил, ‒ указываю я, обвиняя.

Он смеется, звук неуверенный и резкий.

‒ Я взрослее.

Я не поняла, что он имел в виду. Толи выпивка влияет на него меньше, или это просто еще одна причина, почему поцелуй был плохой идеей... как будто он мог превзойти меня. В моем понимании нет ни одной причины, почему это может быть плохой идеей. Я хотела, чтобы он целовал меня всегда. И судя по тому, как он ответил на поцелуй, ему тоже понравилось. Разве что…

‒ Я... сделала что-то не так? ‒ спросила я слабым голосом.

Он выдает череду ругательств.

‒ Нет, красавица. Ты не сделала ничего плохого. Это все я. Я не могу прикасаться к тебе, когда ты выпившая. Мне вообще нельзя к тебе прикасаться!

ГЛАВА 2

СТОН вырывается из меня, когда свет ударяет в глаза. А также здесь очень шумно. И что-то тяжелое давит мне на голову. Я вскидываю руку в универсальном жесте «уходи». И на случай, если это будет недостаточно ясно, добавляю:

‒ Выключите свет.

‒ Это солнце, глупышка, ‒ говорит моя сестра.

Я приоткрываю один глаз и буквально слепну. Если это солнце, мы, должно быть, переживаем какой-то апокалипсис, потому что оно в сто раз ярче, чем я когда-либо видела. И с каких это пор она говорит через микрофон? Все, что я в силах из себя выдавить, это хныканье.

Кровать проседает, когда она садится рядом со мной. Ее холодная и сухая рука опускается на мой лоб.

‒ Ты заболела, или что-то в этом роде? Выглядишь не очень хорошо.

‒ Спасибо, ‒ говорю я, усмехаясь, а потом вздрагиваю, когда слово эхом отдается в моей голове.

События прошлой ночи обрушиваются на меня. «Джек Дэниелс». Потом поцелуй. Затем отказ.

Потом еще «Джек Дэниелс».

Мы допили всю бутылку, при этом демонстративно не обсуждая поцелуй.

‒ Я не больна, ‒ говорю я, чтобы она хотя бы не волновалась. Несмотря на то, что я чувствую себя хуже, чем во время гриппа. Надеюсь, похмелье не продлится несколько дней.

‒ Я измерю тебе температуру, ‒ говорит Хонор, направляясь в ванную, соединенную с моей комнатой.

‒ Нет, ‒ протестую я. Мысль о том, как что-то пищит в моем ухе, заставляет меня съежиться. Я пытаюсь сесть, чтобы доказать, что все в порядке.

‒ Видишь? Все в норме.

На Хонор кремовая винтажная блузка и черная юбка-карандаш. Она всегда выглядит такой собранной. Я смотрю на часы. Десять утра. Ладно, думала, что еще не так рано. Тем не менее, она выглядит элегантно и стильно в любое время дня. У нее напряженное выражение лица. Из-за меня?

‒ Со мной все в порядке, ‒ повторяю я.

Морщинки от беспокойства между ее бровями исчезают, но губы по-прежнему сжаты. Есть что-то в ее выражении лица такое знакомое. Потом я понимаю... что это боль. Реальная боль. Не та пульсирующая боль, которую я испытываю сейчас, и которую я полностью заслуживаю. Это что-то другое.

Я встаю и подхожу к ней.

‒ Мы встречаемся с поставщиком через тридцать минут, ‒ говорит Хонор. Она позволяет мне участвовать в планировании вечеринки, чтобы я чувствовала себя вовлеченной. Еда, торт. Фейерверки.

Это безумие ‒ устраивать фейерверки посреди чертовой засухи. Но это преимущество того, кто держит пожарного инспектора на коротком поводке. Чем и пользуется Байрон.

Осторожно я беру ее за руку. Хватаюсь за полупрозрачную ткань на ее коже... и, оттянув ее, я все увидела. А вот и они, три синяка.

‒ Это Байрон сделал с тобой?

Она отстраняется.

‒ Не понимаю, о чем ты говоришь.

Я закатываю глаза.

‒ Возможно, это работает на других, но не на мне. Я собираюсь врезать ему по лицу.

Она выглядит встревоженной, несмотря на то, что мое намерение проехаться по его лицу маловероятно. Я даже не достаточно высока для подобного. Да и он, вероятно, пристрелит меня. Хоть я и не против высказать Байрону все, что я о нем думаю. Он не может застрелить меня за это.

‒ Держись от него подальше, ‒ предупреждает Хонор.

‒ Или что? Он и меня схватит так же? Он, вероятно, причиняет тебе боль в других местах, не так ли? Местах, которые я даже не вижу.

Она качает головой, несмотря на то, что я знаю, что это правда. Хонор даже не отрицает этого. Она говорит оставить все как есть.

‒ Все, что ты сделаешь, только усугубит ситуацию.

Ненавижу, что она в этом права.

‒ Тогда мы поговорим с папой. Он может заставить его остановиться.

Боль вспыхивает на лице Хонор.

‒ Он уже знает.

Мои глаза закрываются. Этого я и боялась. Боялась, что связи и деньги Байрона перевесят то, что он причиняет боль моей сестре. Байрон, может, и новичок на сцене, но он очень стремится взлететь. Как и Брут, амбициозный человек опасен. У него есть деньги и связи. Мой отец стар и слабеет с каждым годом. Другие группировки могли бы рассматривать это как возможность захватить власть. Уходя, он укрепил ее за счет Байрона... женив его на своей старшей дочери в виде страховки.

Я судорожно сглатываю. Наш отец никогда не проявлял ко мне особого интереса, кроме как в худших случаях.

Возможно, слухи правдивы, и я на самом деле не его дочь. У меня нет темных волос и оливковой кожи, которые отличают нашу семью от других. У меня рыжевато-светлые волосы и веснушки. Он всегда любил Хонор. И если он готов пожертвовать ею, чтобы укрепить наши позиции, то, должно быть, действительно беспокоился о поглощении.

‒ Что такого Байрон может сделать для него? ‒ спрашиваю я, наполовину рассерженно, наполовину удивленно.

Хонор пожимает плечом.

‒ Он всех запугал. Судей. Поставщиков наркотиков. Он имеет связи с обеими сторонами.

Я смотрю туда, где находятся синяки. Я не вижу их, когда ткань свободно ложится вдоль ее рук. Я уверена, что она сделала так специально. Хонор должна провести инвентаризацию синяков и убедиться, что они скрыты. Это заставляет меня чувствовать себя измученной... и отчаявшейся.

‒ Тогда давай уйдем, ‒ говорю я. Нам не нужен Джо, чтобы тот увез нас. Мы можем уйти сами.

Она хмурится, ее тонкие брови сходятся на переносице.

‒ Что ты имеешь в виду?

‒ Я говорю, давай убежим. Только ты и я, ‒ мое горло сжимается от того, что я больше никогда не увижу Джо. И я говорю своей сестре то же самое, что и ему, хотя на этот раз мой голос срывается. ‒ Это будет приключение.

Она качает головой в знаке «нет-нет-нет».

‒ Они найдут нас. Ни одного шанса, Клара. Даже не произноси подобных слов.

Но я уже их произнесла. И как только они вырвались из меня, я не могу забрать их обратно. Не тогда, когда закрываю глаза и вижу перед собой темно-синеватые отпечатки пальцев Байрона.

‒ Мы найдем способ спрятаться. Уйдем в подполье. Это намного лучше, чем то, что тебе причиняют боль.

‒ И чем мы будем заниматься, чтобы заработать денег?

‒ Понятия не имею. Чем-нибудь. Мне не нужно все это. ‒ Я взмахиваю рукой, указывая на богато украшенную антикварную мебель и дорогие произведения искусства. Это был не мой выбор. Это всего лишь части клетки, которая держит меня здесь. Деньги, семья и обязательства. Все они связывают меня.

‒ Это невозможно, ‒ говорит она задумчиво. ‒ Я как-то думала уехать. У меня даже был план. Но…

‒ Но что?

‒ Но ты еще несовершеннолетняя, Клара. Ты не смогла бы работать. Тебя даже никто не должен бы был заметить.

Мое сердце сжимается. Я была бы для нее обузой.

‒ Ты могла бы уехать без меня.

В ее глазах что-то вспыхивает... воспоминания? Предательство? Мать бросила нас обеих. Официальная же версия ‒ она погибла в автокатастрофе. Но все знают, что ей не было разрешено водить. И гроб на похоронах был закрыт. Если она в тот день и села за руль, так точно, чтобы уехать. И если она умерла в тот день, значит, мой отец поймал ее.

‒ Я никогда не покину тебя, ‒ яростно произносит Хонор… как клятву.