Анна надела полевой камуфляж, наскоро причесалась, бросила в рюкзак свои немногочисленные вещи. Взяв лежавшую на стуле кобуру с пистолетом, прежде чем закрепить ее на поясе, она вытащила оружие и проверила, заряжено ли оно. Обойма была полной.

У штаба уже выстроилась колонна из машин и бронетехники. В грузовики и микроавтобусы солдаты грузили разные мешки и коробки. Офицеры рассаживались по штабным автомобилям.

Анна села на заднее сиденье рядом с Виктором. Тот молчал и, видимо, пребывал в глубокой задумчивости. Наконец, через несколько минут колонна тронулась.

– Куда мы едем? – спросила Анна.

– В тыл. Там есть одно более-менее обжитое расположение в глухом лесу.

– Хочешь переждать там атаку? А потом что?

Виктор немного помолчал, покусывая ноготь.

– Как думаешь, они нас живыми возьмут? – спросил он вполголоса и повернул голову к Анне.

Она смотрела ему в глаза и понимала, что Штефан впервые сдался. Он ждал смерти или плена, и Анна пока не знала, что пугало его больше.

– Они гуманно относятся к пленным. Не бойся, – сказала она как можно спокойнее, незаметно коснувшись чуть дрогнувшей рукой кобуры.

Колонна ехала несколько часов. Дорога то представляла собой приличное шоссе с намеком на былой асфальт, то почти терялась посреди лесостепи, сузившись до небольшой укатанной колесами колеи. Порой ветви деревьев с едва наклюнувшимися почками царапали боковые стекла и крышу. Дорога через лес была настолько неровной, что машина почти ложилась на бок, переезжая ухабы.

Когда солнце поднялось в зенит и вознамерилось снова скатываться вниз, впереди над горизонтом возвысился синим призрачным силуэтом горный хребет. Это были восточные окраины Ноленсии, за которыми на сотни километров простирались необитаемые скалы.

Вскоре колонна прибыла к небольшому лагерю посреди леса. На огороженной территории стояло трехэтажное здание и еще несколько небольших дополнительных построек. Один майор почтенного возраста, выходя из машины, сказал, что раньше здесь был санаторий. Вокруг лагеря росли высокие сосны, за которыми виднелось озеро. Воздух был непривычно свежим, казалось, что его было слишком много.

Солдаты остались выгружать пожитки, а офицеры двинулись в главное здание. Там был небольшой беспорядок, на полу то тут, то там валялись какие-то журналы и обрывки ткани. В этом месте обычно находилось два-три взвода на всякий случай, хотя даже не все военные Альгуса вообще знали, где это место находится. Последняя ротация покинула это расположение с началом боёв на северном участке – тогда Штефан приказал перебросить солдат ближе к границе с Ревеной.

Анна прошлась по коридору первого этажа. Похоже, здесь действительно был санаторий: по обеим сторонам коридора располагались небольшие номера, в которых много лет назад поселялись люди, желавшие отдохнуть в лесной тиши от духоты и шума большого города. Сейчас в этих комнатках стояли всё те же кровати с растрескавшимися от времени и сырости деревянными спинками, застеленные чуть сероватым армейским бельём. Анна вошла в трехместный номер и приблизилась к окну. Она попыталась его открыть, и после нескольких попыток старая рама со скрипом и тихим лязгом стекла поддалась. На подоконник упали крохи облупившейся белой краски.

Анна прислушалась к звукам снаружи. Окно выходило в сторону озера, голубая гладь которого просвечивалась за небольшой хвойной рощей. С фасадной стороны здания доносились солдатские голоса, но в целом место было настолько тихим, что не только выстрел из пистолета – хлопок в ладоши будет слышен на многие километры.

– Присмотрела себе номер?

Анна вздрогнула от голоса Виктора, который бесшумно подошел к открытой двери. Он прошагал к окну и остановился совсем рядом.

– Хороший вид. Прекрасный выбор. Солдаты жалуются, что в некоторых комнатах разбиты окна.

– Здесь еще две койки, я могу потесниться.

– Нет-нет, думаю, всем и так найдется место, – Виктор мотнул головой. – Ты всё-таки девушка…

Анна фыркнула:

Я в первую очередь солдат. И мне не привыкать жить в казарме среди солдатни.

Виктор усмехнулся.

– Ладно, располагайся. Через час можешь подходить в столовую. Она, если что, в отдельном здании слева. К тому времени наряд должен приготовить какой-то обед.

Виктор ушел, Анна проводила его тяжелым взглядом. Мысли о задании вновь вернулись в ее голову. В конце концов, помимо шумного пистолета у нее с собой был маленький и неприметный нож…

Почти весь оставшийся день военные укрепляли периметр санатория – рыли окопы, песком с берега озера наполняли мешки и строили из них баррикады. Офицеры во главе со Штефаном шатались по территории и командовали солдатами.

Анна попыталась пообедать вареной картошкой с какими-то неопределенного вида мясными консервами – тем, что умудрились приготовить из нехитрого проднабора дежурные по кухне. Не то чтобы еда у них получилась совсем несъедобной – после какой-нибудь успешной вылазки, нескольких часов в сырых холодных окопах она бы и не такое съела с удовольствием. Ей просто не лезло ничего в горло.

Она вернулась к себе в номер. На берегу озера солдаты достраивали укрепрайон, там уже высились насыпи земли возле вырытых траншей. И так было со всех сторон – и на въезде в санаторий, и с восточной стороны сразу за столовой, и с запада, где выстроились какие-то сарайчики. Анна была окружена. Одна, среди десятков вражеских солдат, дюжины вражеских офицеров. И Виктор был предводителем вражеской армии, а вовсе не ее командиром – Анна старалась напоминать себе об этом всякий раз, когда сердце чуть сбивало свой ритм, стоило ему оказаться рядом. В Ревене для нее уже наверняка подготовили пару орденов. Но как бы она хотела одну-единственную награду – стереть из памяти эту проклятую спецоперацию, Ноленсию, ее солдат, Виктора. Ведь единственное, что останется с ней до конца ее дней – разорванное в клочья сердце.

– Зачем ты так поступаешь со мной? – прошептала Анна ему, бьющемуся о грудную клетку с истязающей болью.

Анна сама не заметила, как задремала. Когда она проснулась, было темно. А разбудил ее щелчок открывшейся двери.

Виктор держал в руке зажженную свечу.

– Не спишь? Извини, я просто подумал, может ты… с тобой всё в порядке? Не выходила весь день.

Анна села на кровати. Ее коса превратилась в нечто совсем запутанное, поэтому она пошла за расческой к своему рюкзаку, который бросила у стены.

– Слегка нездоровилось. Пустяки, – сказала она.

Впрочем, Виктор, видимо, уловил в ее голосе нотки беспросветной грусти. Он сел на одну из кроватей и поставил свечу на скособоченную тумбочку. Расплавленный парафин маленьким водопадом скользнул вниз и застыл в подсвечнике, напоминавшем старинный металлический бокал на кованой ножке. Несколько минут они молчали, пока Анна расчесывала волосы, стоя у темного окна, в котором отражалась тускло освещенная комната.

– Ты веришь, что мы можем родиться заново? – вдруг спросила она. – В каком-нибудь другом мире, где нет всего этого. И мы там будем другими. Но обязательно встретимся снова.

Виктор наблюдал за подрагивающим пламенем свечи.

– Не думаю, что я верю в подобные вещи…

Анна подошла к нему и присела рядом.

– Виктор… – прошептала она так, словно доверяла ему страшную тайну. – Завтра мы умрем…

Он смотрел ей в глаза долгим и пристальным взглядом, от которого Анне уже не в первый раз казалось, что из нее вынимают душу наживую. Она коснулась его плеча, под ладонью тихо зашуршала грубая ткань офицерского кителя. В следующий момент Анна ощутила, что просто не может сделать вдох без того, чтобы горло не сжимало безжалостное чувство отчаяния. Это был его запах – тот, что Анна могла уловить, только оказавшись очень близко к Виктору. Она судорожно втянула воздух носом, изо всех сил стараясь не заплакать. Виктор мягко провел рукой по ее спине, слегка задев волосы.

Анна лишь мельком успела подумать, что этого точно не должно было случиться. Она целовала Виктора, уже чувствуя соленый вкус собственных слез, он отвечал, притягивая ее ближе, и проклятое, подлое сердце словно вырезали по кусочку из груди острыми кинжалами.