С универа меня пытались вытурить, девчонка пожаловалась отцу, но я выстояла, пережив пару месяцев настоящей травли от педагогов. Именно тогда и научилась я выживать любой ценой. Голодная, оборванная, я вернулась со съемной квартиры в общагу, полную пьяных, осатаневших от вседозволенности девяностых, студентов, и учила, учила, учила.

Через год он приполз на коленях, плакал, просил прощения, говорил, что она его обманула. А потом наигралась и бросила. Ребенок у них родился азиат. Наивный Игореша поверил ее заверениям, что переспали они на дне рождения одногруппника. Тот вечер мой будущий муж не помнил – слишком много было употреблено алкоголя. А угроза отчисления из универа довершила начатое, парень испугался и взял на себя ответственность за то, чего, как он всегда уверял, не совершал.

Я простила его через полгода ежедневных уговоров. Простила и поверила. Никогда бы не подумала, что после такого он сможет снова изменить.

После учебы мы уехали в родной город Игоря, маленький северный городок на краю географии. Он устроился инженером на целлюлозно-бумажный завод, а я – бухгалтером в новый банк. Банки в то время появлялись как грибы после дождя, но долго на плаву оставались совсем немногие из них. Мне повезло, и я смогла отработать в своем банке двадцать с лишним лет, два раза уходя в короткий декрет, хорошо поднявшись по карьерной лестнице. В нашем филиале только бешеная Алена была моим начальником, но, видимо, чувствуя, что я могу в ближайшее время занять ее место, решила избавиться от меня. Но каким образом? Наверняка, она уверена, что, узнав об измене мужа, я напишу заявление по собственному. А вот накося выкуси.

Познакомила я начальницу и мужа четыре года назад на новогоднем корпоративе. Сейчас я могу вспомнить, как загорелись ее глаза. А тогда не обратила на это никакого внимания.

***

Я вышла в прихожую, глянула на папку с документами, которые машинально, выбегая из квартиры начальницы, прихватила с собой, и облегченно вздохнула – хорошо, что в порыве эмоций не выкинула никуда важные бумаги. Оттуда же, из прихожей, позвонила Алене Петровне и пожаловалась на плохое самочувствие, из-за которого не смогла выполнить ее поручение. В ответных вежливых словах послышалось столько металла, что ими можно было забивать гвозди.

Я остановилась напротив зеркала во весь рост и пристально посмотрела на себя. Затем сняла бледно-голубую блузку, бросив ее на пол рядом с собой, расстегнула костюмную юбку и она мягко упала к ногам. Немного раздавшиеся бедра, опустившиеся груди, впадины под ребрами. В целом, если не придираться, для сорока семи совсем не плохо. Довольно высокая, подтянутая – я все еще бегаю по утрам, несмотря на то, что правую коленку иногда “простреливает”. Вытравленные перекисью волосы модно подстрижены, косметика скрывает все несовершенства лица, голубые глаза выделяются на лице большими чайными блюдцами. Что ни говори, а я все еще ничего!

Я засмеялась, и мое отражение засмеялось вместе со мной. Собрала с пола одежду и пошла в ванную.

Игорь пришел поздно, когда я, сидя после душа на мягком диване в зале, читала очередной роман о средневековой красавице, попавшей в переплет и чудесном рыцаре, готовом на все ради ее прекрасных глаз. Полупустая бутылка коньяка заняла свое привычное место – в тумбочке у кровати. Голова немного кружилась, строчки расплывались перед глазами, но настроение было замечательное. Не было ни-че-го…

Он поцеловал меня в щеку, обдав незабвенным ароматом туалетной воды и спросил, как прошел мой день. Я рассказала, как поехала сегодня к начальнице, но по дороге у меня скрутило живот, и пришлось отправиться домой. Из дома позвонила начальнице, извинилась. Я с интересом наблюдала за его лицом, и, клянусь, если бы я не знала, чего ожидать, то совершенно не заметила бы этого холодного ужаса, мелькнувшего в его бледно-голубых глазах и нервной дрожи облегчения, которая свела его до сих пор мужественные скулы. Боится, гад. Знает мой характер. понимает, чем все могло кончится. Нет, не та ты, Вера, уже не та. Не оправдываешь надежд (или опасений) мужа.

Раньше было все – и истерики с разводом, и битье посуды и молчание неделями-месяцами. Ванька, когда уезжал учиться в 17 лет в областной центр, признался, что жизнь в нашей семье – как на пороховой бочке. Никогда не знаешь, чего ожидать в следующую минуту – всепоглощающей любви или всеистребляющего напалма гнева. А вот последние пару лет, появление внука, может быть, стало тому виной, я совсем раскисла. В хорошем смысле этого слова – стала спокойнее, сдержанней, и если мы и скандалим, то не чаще раза в сутки.

Ну вот, начала копаться в себе, искать в себе вину. Неужели мужу стало так скучно со мной, что он решил искать острых чувств на стороне? Бред же! Я почувствовала, что начинаю заводиться, отбросила в сторону книгу, на которую бессмысленно смотрела уже минут 10 и подошла к темному окну.

А осень моросила… Ленивые струйки стекали по оконному стеклу с такой безнадежностью, что я на пару минут окунулась в эту безнадежность, и горло перехватила боль, не дающая дышать. И вынырнула – как будто по голове ударили. Повернулась в комнату – яркий свет, широкий телевизор на стене, сытый муж на светлом диване. Красота! Чего еще для счастья надо?

И сказать-то некому – нет у меня подруг, так, коллеги по работе да пара приятельниц, с дочерью на такие темы я разговаривать не привыкла, с матерью и братом я больше десяти лет не общаюсь

О чем это я? Не было ничего.

Подошла, присела рядом. Положил руку на талию. Погладил. Идиллия.

***

Мы заехали в квартиру, подаренную его бабушкой, когда там были только голые стены. В прямом смысле этого слова. Город активно строился. Инге Васильевне, работнице завода, выделили большую трехкомнатную квартиру, на окраине города. Сама она жила с сыном – отцом Игоря. Ни садика, ни школы не было рядом с новым микрорайоном, хотя фундаменты под учреждения уже заложили.

В ту пятницу я возвращалась с работы поздно, долго просидела за бумагами. Путь мой пролегал через пустырь, по территории будущего детского сада. Я шла быстро, морозный осенний воздух приятно холодил разгоревшиеся от быстрой ходьбы щеки. Игорь был на ночной смене, и я предвкушала вечер в полном одиночестве. Что ни говори, даже горячо любящие люди иногда надоедают друг другу…

Он появился неожиданно, как из под земли вырос, откуда-то сбоку выскочил на узкую тропинку. Худая жилистая фигура на фоне, черным трафаретом вырезанная в чуть менее черном холсте неба. Я даже не испугалась.

И страх, и воспоминание о трех девушках города, не дошедших домой за последние два месяца – все это было уже позже, после того, как страшная история подошла к своему логическому завершению.

Он протянул руку, пытаясь вцепиться рукой в горло, и этот прием сработал бы, не обладай я такой хорошей реакцией. Я нырнула ему под руку, правой рукой с размаху вцепившись в мужское достоинство маньяка с цепкостью бульдога. Распрямилась за его спиной, и он, вереща от боли, как баба, повернулся вслед за мной. Больно ударил меня по лицу кулаком, рот наполнил приторный вкус крови, и здесь оторопь от неожиданности прошла, и пришла дикая ярость. Ах ты, сука ты нерусская!

То, что он нерусский, а выходец из какой-нибудь западной Азии, я поняла как-то вдруг, по запаху приправ, исходящему от его мешковатой одежды, по сухой коричневой коже рук, так близко знакомой моей челюсти.

Я взревела диким зверем и рванулась в бой. Левой рукой я ударила его по лицу, но неудачно, удар прошелся вскользь по колючей щетине. Тогда, закрутив добычу правой руки по часовой стрелке, низко нагнула голову и боднула маньяка головой в подбородок. Так как он в этот момент неистово вопил, то от удара, видимо, прокусил себе язык и теперь мог только стонать. Я отпустила его, оттолкнула подальше от себя стонущее тело, напоследок долбанув его по голове сумкой с большим электрическим калькулятором – моей гордостью, подарком Игоря в первый мой рабочий день.