Я уже говорил это на суде, но тебя там не было. Почему, Гарри?
Раньше я мечтал о славе, почете, признании. Мечтал о роли Гамлета. Теперь я мечтаю о том, чтобы любовь могла быть свободной, чтобы не было этого дележа на пол. Почему я должен быть здесь, под присмотром охранников, если я ничего такого не сделал?! Но я боюсь, и мое сердце подсказывает мне, что даже через сотню, через двести лет, когда мир шагнет огромными шагами в цивилизацию, общество никогда не примет таких, как мы.
В суде мне сказали, что я преступил Божий закон. Но ведь я просто полюбил! И за свою любовь, которая была чище слезы ребенка, я вынужден находиться здесь!
Гарри, я тебя не упрекаю. Возможно, у тебя была действительная причина, чтобы предать меня, но… Но разве у предательства есть причины?! У него есть только последствия. И в моей ситуации – это сырая тюремная камера.
Ты же знаешь, Гарри, что из всех ты был мне самым близким. Да, я восхищался умом Лиама, я привык заботиться о Найле (мысль о нем до сих пор терзает мне сердце. В самых страшных снах мне снится, что я не успеваю подхватить его и он падает с обрыва вновь и вновь). Но ты, ты был ближе мне их обоих. Вспомни, как в детстве мы любили играть вместе. Как мечтали о славе, о том, что я стану актером, а ты – биржевым маклером. Вспомни это, и если ничего не отзовется в твоем сердце, я первым ударю себя по лицу за то, что так сильно в тебе обманывался!
Я любил тебя, Гарри. Я восхищался тобой и считал тебя во всем выше меня. Я был горд тем, что именно ты мой младший брат. Конечно, я люблю Лиама и всегда буду любить Найла, но я всегда чувствовал себя чуть отдаленным от них. А ты всегда был рядом со мной.
Вспомни, когда тебе был девять лет, ты бежал вниз по лестнице и столкнулся с Найлом. Ты его ударил, а сам, не удержав равновесия, скатился с лестницы и сломал руку. Мать тогда жестоко тебя наказала за то, что ты ударил Найла, хотя он не получил даже и синяка. Бедный, бедный Найл! Он плакал, потому что тебе было больно и ты был наказан.
Мама отправила тебя наверх и оставила без ужина. Кто отдал тебе свое пирожное? Кто утирал твои слезы, лившиеся больше не от боли в сломанной руке, а от унижения? Кто помог подвязать тебе руку, чтобы она стала меньше болеть? Кто всю ночь читал тебе твои любимые сказки, а с утра опоздал к учителю Робертсону, за что получил хороший нагоняй? Если ты этого не помнишь, то я скажу: это был я.
Ты был моим самым лучшим другом, Гарри. Я доверял тебе, как самому себе. И я действительно очень надеюсь, что у тебя была причина, чтобы рассказать отцу Уильяма всю правду. Пожалуйста, сообщи мне эту причину как можно скорее, и обещаю, я прощу тебе всё зло, даже то, что я нахожусь здесь.
Гарри, я пишу тебе сейчас откровеннее, чем говорил перед Судом: в моей связи с Уильямом не было ничего ужасного! Я любил его, и знаю, что это было взаимно. Он напоминал мне тебя… Те же волосы, та же улыбка, тот же дерзкий взгляд…
Гарри, Гарри! Ты не должен был так поступать со мной!
Мне трудно собраться с мыслями. Я не сплю полноценно уже который день, иногда мне кажется, что стены тюремной камеры начинают сужаться вокруг меня, давить, расплываться. Тогда я кричу, я зову на помощь, но ко мне никто не приходит. Однажды на мой крик примчался охранник, и сказал, что если я продолжу орать, он расшибет мне голову. Мне пришлось замолчать, ведь я еще хотел получить доступ к бумаге и чернилам, чтобы написать тебе и узнать все то, что так мучит меня.
Когда Лиам приходил последний раз, он сказал, что мистер Блэкроуд увез Уильяма в Испанию, чтобы якобы вылечить его от психического недуга. А меня решили лечить таким способом?! Возможно, я еще более болен, чем он! Ведь у него еще есть отец, мать, старшая сестра, и ему всего семнадцать лет! Мне двадцать три, и у меня не осталось даже близкого друга. Гарри, если ты не хочешь, чтобы я сошел с ума, я прошу тебя, как никогда ни о чем не просил, ответь мне. Напиши мне, что это была роковая случайность, ужасное стечение обстоятельств, но что ты не хотел специально меня подставить, не хотел, чтобы я оказался здесь!
Я плохо себя чувствую. Вчера утром, когда мне принесли кувшин с водой, я поднес его к окну и попытался разглядеть свое отражение в глади воды. Может быть, это и хорошо, что мне не дают зеркала. В прежние времена я любил любоваться собой. Сейчас я выгляжу ужасно, словно я провел в этой тюрьме как минимум десять лет! Я страшусь думать о том, что будет со мной дальше.
Для молодости нет ничего страшнее, как заключение в четырех стенах. Для красоты нет ничего пагубнее, чем отсутствие солнечного света и хорошей еды.
Но я не жалуюсь на отсутствие удобств. Раз в неделю мне приносят газеты и я могу читать, забываясь за городскими новостями. Обо мне пишут. Одни пишут, что я растлил малолетнего сына, что я преступник и негодяй. Другие выражают сочувствие. Третьи негодуют, почему же меня все-таки не казнили. Я стараюсь не придавать этому внимание, потому что пока я жду от тебя письма, я выдержу все.
Мне не разрешается писать письма, но я так орал, что охранники смилостивились надо мной и принесли бумагу и чернила. Я могу отправить только одно письмо. И я пишу его не Уильяму, ни Лиаму. А тебе, Гарри.
Я хочу, чтобы ты знал, Гарри: пока я верю в то, что ты неосознанно предал меня, я смогу жить, я смогу вытерпеть все, и все простить тебе за одно единственное твое письмо, где ты все мне объяснишь. Я верю, что в мире нет ни единой ситуации, которую нельзя было бы оправдать и объяснить.
Напиши мне; я знаю все из тех же газет, что у Лиама тоже проблемы с властями, и вот уже несколько месяцев его не пускают ко мне. Наше имя опозорено, фамильная честь окружена черным ореолом, но я прошу тебя, брось свои дела и напиши мне.
Я буду ждать, Гарри, буду ждать возможности тебя простить. И тогда я смогу выдержать это вечное заключение.
Боже мой, какое страшное слово – вечность! – когда оно касается человеческой жизни.
Помни, что я не жалею о своей любви. Если бы у меня был еще один шанс прожить заново свою жизнь, я бы поступил точно так же. Если ты сможешь связаться с Уильямом – передай ему это, пока он еще меня помнит. Ведь у юности такая короткая память.
Я любил Уильяма, и люблю, и буду любить его только за то, что ради него и за него я вынужден претерпевать такие муки, я люблю его, как любят все самое красивое и прекрасное в этой жизни. Как любят солнце, как любят радугу, как любят детский смех, как любят нежные объятия и самую красивую, прекрасную музыку. Заберите это все у меня – и моя жизнь потеряет краски, станет пустой, обыденной, мрачной жизнью, подобной тюремной камере – такая же неприметная, давящая, не дающая дышать полной грудью и обрушивающая тяжелые камни мне на голову за робкую попытку улыбнуться. Но все же, я буду жить.
Но ведь я люблю и тебя, Гарри. Я люблю тебя, как саму Жизнь, со всеми ее красками и черными пятнами. И если ты исчезнешь из моей жизни, что тогда мне останется?..
Я жду твое письмо, жду хотя бы одного короткого слова «Прости», жду хотя бы какого-либо знака, свидетельствующего о том, что все это было проделкой, жестокой проделкой судьбы!..
И если я заслужил звание преступника только за свою любовь – то я самый ужасный, подлый, страшный, мерзкий Преступник!
