Родители вернулись вечером порознь, с разрывом буквально в полчаса, оба уставшие и немного раздражённые, что сразу дало понять, что этот рабочий день выдался для них обоих нелёгким.
Постучав в мою дверь, мама уставшим голосом позвала на ужин, а я почувствовал, как по всем венам под моей кожей пробегает электрический разряд тока. Волна гнева захлестнула меня до того, как я успел это понять и взять под контроль. Чёрт, а ведь я собирался научиться контролировать всплески своих эмоций, но, видимо, не судьба мне в этот раз…
- Я не хочу есть, оставьте меня в покое, - собственного голоса было не узнать, это было даже больше похоже на рычание дикого зверя, посаженного на цепь и гневающегося.
- Ну хватит упрямиться, выходи, мы тебя ждём, - её лёгкие шаги быстро отдалились от моей комнаты в сторону кухни. А внутри раскатилась новая молния ярости. Я не потерплю к себе столь пренебрежительного отношения. Моё мнение тоже должно учитываться! Если я сказал, что никуда не пойду, значит, никуда не пойду. И ладно, если бы мне хватило самоконтроля оставить это просто в своих гневных мыслях, но нет, это рвалось наружу, как и нахлынувший приступ. Пытаясь остановить своё тело, я потерпел поражение, и я буквально проорал в сторону кухни, как только оказался в коридоре, - Я не буду делать того, чего не хочу.
На меня удивлённо уставились три пары глаз, беспокойство мигом мелькнуло лишь в одной из которых, и брат моментально вскочил и оказался рядом со мной.
- Или, успокойся, - мягким и в то же время уверенным тоном попросил он меня, явно пытаясь свести ситуацию в мирное русло. Я был точно с ним согласен, хватит ведь, но рот будто сам открывался, отказываясь слушать воспалённый мозг.
- Я сам знаю, что мне делать, а чего не делать. Может, вы уже перестанете указывать мне?
- Сынок, что случилось? – понимание пришло уже и к родителям, и на этот раз видно, что они не собираются повторять случившийся однажды скандал, но моя ярость не желала угасать, не выплеснувшись наружу.
- А ничего не случилось! Сколько можно тыкать меня носом, как котёнка, в мои же поступки? Или, делай то, Или, делай это. Я сам знаю, что мне нужно. Ты же знаешь, что я не ем и не сплю, но всё равно пытаешься изобразить из меня нормального! – указав пальцем на мать, я тяжело дышал и шепотком матерился, но лишь так, чтобы никто меня не услышал.
- Илиан, прекрати, - властный голос отца оказался как-то неожиданно близко рядом со мной, и меня сразу же силой уволокли в ванную комнату, где брат изнутри закрыл дверь на щеколду, а папа тем временем затолкал меня в ванну и выкрутил со всей силы холодную воду. Обжигающе холодные струи больно били по молочно-белой коже, я даже негромко вскрикнул от этих ощущений, зато это помогло в долю секунды охладить мой пыл, прогнать истерику и вернуть мне контроль над собственным телом. Невидящим взглядом я посмотрел на родственников, а затем всё вокруг начало постепенно исчезать в нагнетающемся мраке, и последнее, что я услышал, обеспокоенные голоса отца и брата и чьи-то тёплые, сильные руки.
Пришёл в себя я буквально через несколько минут, но уже в своей комнате, лежа на кровати, заботливо накрытый одеялом и сжатый в горячих объятиях. Думать много было не нужно, чтобы догадаться, что это Егор.
- Я снова сорвался?
Мне ничего не ответили, даже не кивнули, лишь сильнее сжали, показывая, что я не один, что я не виноват. Я был рад, что брат рядом со мной и что он не спит.
- Знаешь, я не могу это контролировать, - немного сбивчиво начал я, - Это происходит само собой. Я отчётливо вижу, как вы все пугаетесь, пытаетесь меня успокоить, и мне безумно не хочется говорить все те ужасные вещи, но они как будто сами из меня вырываются. Я не знаю, откуда во мне столько гнева. Я не понимаю, Егор… - прежде, чем я сам понял это, я расплакался. Да, пусть, как маленький ребёнок, но мне слишком плохо и больно, чтобы думать об этом. Я повернулся в объятиях брата, уткнувшись таким образом в его широкую тёплую грудь, и беззвучно ронял слёзы на его футболку, отчего на ней расползалось влажное пятно.
- Ну перестань, всё хорошо. Мы все тебя любим, Или, - брат гладил как обычно мои волосы и шептал мне на ухо слова успокоения, что показалось мне в этот момент каким-то слишком интимным жестом, хотя такое происходило уже далеко не первый раз.
- Егор, мне так жаль. Я не хочу причинять никому из вас боль своими словами, но всё равно делаю это. Всё это против моей воли, ты же понимаешь? Во всём том, что я говорю во время приступов, нет ни доли правды, ты же это понимаешь?
- Конечно, понимаю, малыш, - он продолжал со смущающей нежностью гладить мои волосы и так тяжело дышать возле моего уха, что я даже не сообразил, что сам потянулся к его губам за поцелуем. Это было совершенно не похоже на тот раз. Я без стеснения сминал его губы своими, чувствуя, как он отвечает. Мне сносило крышу от этих ощущений. Мы не заходили далеко, ни один из нас не решался углубить поцелуй, но эти ненавязчивые ласки продолжались. Я чувствовал, как эти горячие и потрескавшиеся из-за холодного ветра губы отвечают мне, перехватывая инициативу на себя, как властные тёплые руки, забираются под мою футболку, нежно поглаживая спину. Я льнул к брату, льнул всем телом, хотел большего, но и боялся не меньше. Когда мы прервались лишь на мгновение, я заглянул в его глаза и прочёл там страх. Настоящий ужас и даже стыд. Я понимал, несмотря на скудность своего состояния, я прекрасно понимал, что он сейчас чувствует. Отчасти я ощущал то же самое, но немного в меньшей степени, ведь из нас он старше.
Я просто уткнулся снова в его грудь, пытаясь успокоить сбившееся дыхание и выделывающее сальто сердце. Не давая ему ни малейшей возможности отстраниться, оставить меня одного, я вцепился руками в его футболку на груди до побеления костяшек пальцев, но я держал его. Сколько мы так с ним пролежали в молчаливом ужасе, я не знаю, но дальше было ещё веселее. Я почувствовал дикую головную боль, которая начала буквально разрывать мою черепную коробку изнутри. Внимательно посмотрев на циферблат, я так и не смог там ничего разглядеть, так что спросил о времени у Егора, который ответил мне севшим голосом, что уже перевалило за два ночи. Голова гудела, вокруг всё ходило ходуном, о чём я и сказал брату, попросив у него помощи в виде таблетки. Выпив принесённую им таблетку от головы, я снова прилёг, но через полчаса конвульсивных ворочаний по взмокшей простыни, я понял, что эффекта не последует, так что вновь потревожил брата, попросив самого сильного обезболивающего, что есть в этом доме. После того, как я запил уже вторую за эту ночь таблетку кружкой воды, я вернулся в исходное положение, хватаясь то за живот, то за горло, к которому неумолимо подкатывала тошнота. Боль в голове лишь усиливалась, отдавая волнами при каждом движении и даже вздохе, ком в горле поднимался всё выше. В итоге я буквально бегом сорвался в ванную, где ещё полчаса, склонившись над белым другом, я наблюдал, как выходят из меня те пол-литра воды из выхлебанной мной кружки. После этого тело стало совсем лёгким, а голова перестала болеть, или же та боль просто ушла на второй план, оставляя место лишь отвратительным ощущениям внутри моего живота.
Неожиданно для всех я уснул под утро. Пусть, мой сон составлял лишь полтора часа, но это несомненно очень мне помогло. Я чувствовал себя уставшим, но здоровым. Я даже мало беспокоился о необычном для себя приступе, так как был слишком рад его завершению.
Пойти на учёбу Егор просто физически не смог, потому что всю ночь он провёл возле меня, успокаивая и помогая справиться с болью. Родители, несомненно, слышали всё, что происходило, но утром лишь облегчённо вздохнули, увидев нас в полном здравии. Как только они ушли, Егор завалился спать, а я остался наедине с музыкой и своими мыслями. А пищи для размышлений у меня было много. Несмотря на своё почти невменяемое состояние, я помнил все события прошедшей ночи, включая нашу с братом неожиданную близость. Меня даже не столько волновало собственное поведение, сколько то, что он мне действительно ответил, не оттолкнул. Что мне делать дальше? Как себя вести? Да и почему я вообще тянусь к собственному брату? Это ведь неправильно. Моё поведение ещё можно списать на половое созревание или что-то подобное, но оправдания ему я так и не нашёл, как ни старался. Но и винить его я ни в чём не мог, пока что.