Когда мы аккуратно и тщательно изучаем останки, каждый кусочек информации, полученный из скелета, превращается в истинное сокровище. Нам не посчастливилось застать этих животных при жизни, в нашем распоряжении только их кости (следы и отпечатки становятся дополнением к найденным скелетам). По сути, вся палеонтология основывается на возрождении вымерших видов, пускай это и происходит лишь у нас в головах.
Когда же дело касается наших собственных костей, эта связь теряется. Нам известны строение и функции всех мягких тканей, которые поддерживает наш скелет. Таким образом, знакомство с живыми меняет значение костей. Череп становится головой мертвеца, напоминая, что ожидает нас всех. «Когда-нибудь, как я, ты будешь. Когда-то был таким, как ты, я» – вот что человеческие останки твердят нам снова и снова. Достаточно вспомнить, где мы сталкиваемся со скелетами и черепами: угрожающий череп с костями смотрит на нас с «Веселого Роджера»; схожий символ предупреждает, что нас ждет смерть, если мы будем без разбора пить все подряд; обложки групп, исполняющих хеви-метал, кишат скелетами; герою фильма «Седьмое путешествие Синдбада» пришлось справляться с целой армией скелетов. На моем левом предплечье красуется татуировка с изображением оборотня, держащего череп одной из своих жертв. Даже сама смерть приходит к нам в виде скелета в черных одеяниях. Одной из немногих положительных ассоциаций со скелетами в человеческой культуре является мексиканский День мертвых – праздник, во время которого сахарные черепа и украшения в виде костей помогают живым не забывать тех, кто их покинул. Но это скорее исключение – чаще всего к костям мы относимся совершенно иначе. Если доисторические останки олицетворяют заново воссозданную жизнь, то наши собственные кости мы зачастую воспринимаем как угрюмые символы загробной жизни, а также напоминание о том, что никто не застрахован от преждевременного попадания туда.
Тем не менее мы не можем отрицать тот факт, что кости представляют собой важнейшие для жизни структуры. Они лежат в основе нашей жизни с самого ее зарождения. Мы не выходим из материнской утробы полностью сформировавшимися, со всеми костями (у человека их примерно 206) на своих местах. Нет, когда мы начинаем жизненный путь, костям еще предстоит полностью окостенеть и срастись, многие годы развития организма наш скелет будет продолжать меняться. Кости растут на протяжении детства и юности, и если нам посчастливится дожить до старости, они могут даже обратиться против нас, начав рассыпаться прежде, чем мы закончим ими пользоваться. Эти изменения происходят не рывками. Костная ткань постоянно преобразуется. Даже сейчас, когда вы читаете эти строки, одни ненасытные клетки пожирают старые кости, в то время как другие создают новые клетки костной ткани, изнутри меняя ваше тело. Таким образом, несмотря на функциональную разницу между плотью и костью, все на самом деле сводится к тому, что одна мягкая, а вторая твердая. Кости точно такие же живые и чувствительные, как кожа, покрывающая все мышцы и внутренности, которые крепятся к нашему скелету.
Кость, если говорить научным языком, представляет собой «васкуляризованную ткань, состоящую из остеоцитов с множеством соединенных между собой отростков, окруженных внеклеточным матриксом, насыщенным минералом гидроксиапатитом и содержащим коллаген первого типа» (2). Подобно многим научным определениям, это определение умудряется быть правильным и одновременно упускать из виду самое главное. Да, кость – это долговечная минерализованная ткань, в которой есть жесткая и гибкая составляющие, однако она также представляет собой один из самых невероятных строительных материалов, случайным образом сотворенных эволюцией. Кости являются нашим структурным стержнем, они поддерживают тело и выступают в роли каркаса для плоти, обеспечивают физическую защиту внутренним органам. Кости не могут двигаться сами по себе, но играют ключевую роль в движении. Костная ткань присутствовала в крыльях, парусах, рогах, панцирях и всевозможных придатках и украшениях, которые приобрели различные организмы с начала времен. Кость – это живая ткань, которая есть и у такого крошечного существа, как виргинский круглопалый геккон всего полутора сантиметров в длину – как крупная капля дождя, – равно как и у 35-метрового суперзавра или голубого кита весом в 190 тонн – самого большого когда-либо существовавшего животного. Ходить, летать, плавать, скользить, копать, бегать – все это возможно благодаря костям. И далеко не только это.
У науки есть склонность сводить что-то сложное и запутанное к более простому и конкретному, а затем двигаться в обратном направлении, чтобы получить полную картину. Так мы воспринимаем и изучаем мир природы. Чтобы систематизировать и понять, нам нужны какие-то неизменные, согласованные определения. Вместе с тем просеивать какое-то наблюдение или идею до наичистейшей, наиболее минималистичной формы не всегда разумно. Джон Стейнбек отметил это задолго до меня. Вспоминая про свое плавание по Калифорнийскому заливу вместе с легендарным морским биологом Эдом Рикетсом, Стейнбек писал, что ученый запросто может посмотреть на рыбу вроде перуанской макрели и свести ее к размерам и количеству костяных лучей в плавниках, однако это не отразит по-настоящему всей правды о ней. Наряду с измеримыми параметрами любого животного важнейшую роль играет неуловимая живая природа его сущности. «Мы решили действовать двояко и в итоге могли, если бы хотели, описать макрель следующим образом: «D. XVII-15-IX, A. II-15-IX», но, кроме того, мы также могли увидеть эту рыбу живой и плавающей, почувствовать, как она бьется в сетях, вытащить ее на борт и даже в итоге съесть» (3). Это заложено в нас, мы пропитаны этим насквозь. Мы можем определить химический состав кости, ее эволюционную историю, форму и различные ее вариации, но если свести кость к числам, размерам или основным этапам ее развития, то полной картины никогда не получится. И неважно, идет ли речь о пожертвованном музею скелете, украденном из могилы черепе или даже осколке кости, оставленном разлагаться на земле. Правда о любой кости во многом зависит от того, кто на нее смотрит, и скелет является неотъемлемой частью не только нашего организма, но и нашей культуры. Наш вид делал из костей инструменты и украшения, коллекционировал их, верил, что углубления и выступы на черепе могут раскрыть человеческий характер, выставлял скелеты в качестве зловещих воздаяний загробной жизни и так далее.
Кости сами по себе рассказывают нам свои истории, но и мы вплетаем изменчивое отношение к нашей личной остеологии в глобальную историю (остеология – это наука о костях. Если вы видите приставку «остео», то знайте, что неизбежно имеете дело с чем-то, имеющим отношение к скелетам). Если сравнить с палеонтологией, то истории, связанные с костями, накладываются друг на друга словно горные пласты – слой за слоем деталей, которые рассказывают нам, кто мы такие и откуда пришли. Все, что требуется, – это задавать правильные вопросы.
Тут и начался мой собственный путь. Изначально мое внимание привлекли динозавры и саблезубые кошки – а как иначе? – но позже мне захотелось рассмотреть человечество точно так же, как я делал это со своими любимыми окаменелыми монстрами. В своих исследованиях и научных трудах я практически не уделял внимания человеческим костям – наш скелет, лишенный мышц и сухожилий, попросту не ровня какому-нибудь стегозавру, – однако осознание подобного пренебрежения не давало мне покоя. Если не знать человеческого скелета, то попросту нельзя по-настоящему познать себя самого. Мне хотелось исправить ошибку, и другие изученные скелеты уже подготовили для этого благодатную почву. В конце концов, мы все состоим из остеологического каркаса со многими идентичными деталями, унаследованными от общего рыбьего предка, который связал всех позвоночных в одну большую группу. Отсюда следует, что подходы, используемые для изучения других позвоночных, могут быть применены и к человеку, позволив тем самым выведать у наших костей то, что они могут рассказать о нас, о нашем происхождении, а также о вечном кризисе самоопределения как неотъемлемой части человеческой сущности. Мы неотделимы от природы и являемся, по сути, лишь крайне необычным ее проявлением. Я хотел применить к костям своего тела тот же подход, что и к громоздкому каркасу мастодонта или грозного аллозавра. Возможно, так я смог бы найти свое место среди фантастического скелетного разнообразия жизни, которым восхищаюсь. Историями, которые узнал на этом пути, я собираюсь с вами поделиться.
