Дарья Верясова родилась в Норильске в 1985 году. Подростком переехала с родителями в Абакан. Училась в Красноярском государственном университете на социально-правовом факультете и на факультете филологии и журналистики. Окончила Литературный институт.

Публиковалась в журналах «День и ночь», «Октябрь», «Волга», альманахах «Новый Енисейский литератор», «Пятью пять», «Илья», газете «Заполярная правда»… В 2012 году принимала участие в ликвидации последствий наводнения в Крымске, в результате чего написала документальную повесть «Муляка». В декабре 2013 и феврале 2014 ездила в Киев, а в 2017 году в Донбасс «для того, чтобы собственными глазами увидеть и оценить происходящее».

В 2016 году стала лауреатом литературной премии фонда В. П. Астафьева в номинации «Проза» за повесть «Похмелье».

– А ты с кем-то едешь?

– Ох, дорогая! Было бы мне с кем ехать – я бы дома сидела!

– Береги себя! И ноги свои прекрасные береги! – Я постараюсь. Мои ноги особенно хорошо смотрятся в паре.

– Как думаешь, зонтик брать?

– Даша, ёшкин кот! Бронежилет бери!

– Угу, выкладываю…

Проехали Елец.

Водитель из Макеевки, попутчик из Енакиево.

Мне удаётся прекрасно отмалчиваться на заднем сиденье в обнимку с зимней резиной, которую водитель везёт домой из Москвы.

На границе, говорят, столпотворение, планируем туда попасть к двум часам ночи.

Деревья с одной стороны трассы голые, а с другой – рыжие и пышные. Воздух дальних странствий убаюкивает, и почти всю дорогу я сплю безмятежным сном.

Границу прошли за двадцать минут в Успенке.

– Вывеску сменили, – сказал водитель. – Раньше висела без последней буквы, простреленная вся, позорище такое.

– Простреленная?

– Из автомата.

На улице ветер сбивает с ног. Жёлтый месяц лежит на боку, звёзды. Никакого зарева вдали. Спросонья трясусь.

– Мне надо квиток какой-то заполнять на проезд?

– Нет, россиянам только паспорт нужен.

Необжитая таможня похожа на старую автозаправку. Дээнэровская девушка в каэспешной ветровке, сидя в деревянной будочке, пролистала мой паспорт и кивнула, мол, свободна. Машин практически нет.

Встали до пяти на стоянку неподалёку от каменных звёзд-волнорезов, какими укрепляют морские берега. Здесь, вероятно, их использовали вместо заградительных «ежей». Комендантский час по всей Новороссии, пешеходам и машинам путь закрыт. Я сплю, попутчики смотрят «Комеди-клаб» на планшете.

Ровно в пять выруливаем на трассу.

– А вот тут стоял блокпост, – говорит водитель, – и здесь большой стоял. Палатки, заграждения, мешки с песком. Бомжи с автоматами.

– Почему – бомжи?

– А какой идиот согласится стоять на улице круглые сутки? Это потом, когда ополчение набрали, поставили нормальных, а сначала бомжам да алкашам автоматы выдали, их вообще всем тогда выдавали, народ понабрал, прикопал… Тут же у каждого второго автомат. А бомжи те напьются к ночи, давай в воздух палить…

«Живут же люди…» – думаю со странной смесью страха и уважения.

– Дороги как отремонтировали после танков! А то яма на яме была. Хоть Самару возьми – там теперь дороги хуже, чем здесь. Вот налево, смотри, ночной клуб «Шоколад», рядом бильярд и боулинг. Популярные места. И под обстрелами работали. Я туда заезжал обедать. Правда, тут обстрелов и не было почти.

Мы проезжаем Макеевку.

– А сейчас блокпостов не осталось?

– Сняли почти год назад. Р-р-раз – и ни одного. Да и зачем они нужны? Ни досмотра толком не было, ни проверки документов. Только движение задерживали.

В квартире, где меня приютили, уже поменяли стёкла, но балконные, мелко потрескавшиеся, ещё заклеены листами полиэтилена. Жёлтый ларёк под окнами сильно пострадал от обстрелов и теперь закрыт. Дом напротив ремонтируется. Дворец молодёжи «Юность» тоже остался без стёкол и теперь затянут парусиной, но люди там не прекращали работать даже в 14-м году.

В Донецке сейчас тихо, но, говорят, ночью обстреливали Луганск и довели его едва не до эвакуации.

В десять утра мы с Мариной, у которой я остановилась, сели на трамвай № 1 и отправились в макеевскую школу развлекать второклашек детскими стихами и сказками.

Перед выходом я поняла, что потеряла шапку, и Марина выдала мне свою, которая постоянно сползает на затылок, оголяя уши.

Полноценный трамвайный путь только недавно восстановили, прежде рельсы были разбомблены, и трёхрублёвый трамвай ходил по укороченному маршруту. Мы ехали мимо громоздкого дома культуры «Юность», что под ветром хлопал парусиной, обнажая тёмные провалы второго этажа, а над входом красовался призыв-растяжка: «МЫ РАБОТАЕМ!» со смайликом. Мимо оскаленного ряда разбитых тёмных ларьков с надписью: «ПРОДАМ ДЁШЕВО». Мимо светлых фасадов с тёмными пятнами обстрелов. Мимо целёхонькой шайбы «Донбасс-арены» с красивыми лицами футболистов на бесконечном фасаде.

Потом прошли через рынок и сели на маршрутку. Но уже за 15 российских рублей с носа. Да, тут наша валюта.

– А вон то здание горело ещё до войны, – показала Марина.

Сидящая рядом тётя возмутилась:

– Как это – до войны?! Уже всё началось!

– Это в Славянске началось, а у нас тихо было.

Здание то ли подожгли, то ли взорвали.

– Правильно – Славянск? – удивилась я.

– Да, а ещё Снежное. По такому ударению легко узнать местных.

А вот там сгорела семья в машине, теперь на этом месте крест. А вот туда прилетел снаряд, вход и окна в здание заложили кирпичами. А на берегу реки, в этом лесном массиве, много площадок для отдыха. А это ТЮЗ, он работал во время войны, вообще все театры работали, актёры прямо в них жили, потому что домой далеко, к тому же под обстрелом, вот и бегали за кулисами с кастрюльками. Зрительные залы были битком набиты. Снаружи дикие обстрелы, всё сотрясается, а мы внутри сидим и смотрим конкурс творчества детей из Иловайска, Горловки… А на спектакль билеты добывать надо, просто так не купишь. Нет, конкретно этот микрорайон не обстреливался, но вообще сюда прилетало.

На улице холодно, и в школе не жарко. Указатель «Убежище» развешан по всем лестницам и коридорам. Он ведёт в бесконечный подвал со множеством раскладушек, запасом питьевой воды в бочке и технической – в запаянной вагонетке.

– А туалет? – интересуюсь.

– А наверху, прямо возле входа! – безмятежно отвечает завхоз.

– Мы же сюда не надолго спускаемся, – подтвердила библиотекарь, – обстрелы быстро кончаются, да и нет их сейчас. Это в прошлом году по три раза за день – малышей хвать и бежишь вниз. Недавно учения проводили, отрепетировали всё до мелочей. Пойдёмте, уже пора.

Мы проходим в зал. Сегодня посвящение второклашек в читатели библиотеки. Дети нарядные, с блестящими глазами. Сначала мы читаем им стихи, потом они нам. Хорошо, кстати, читают, без вселенского надрыва.

Потом мы удираем на другой литературный вечер – Марина должна читать в торговом институте. Здесь просто аншлаг: парни и девчата – человек сорок – слушают стихи изо всех сил напрягая внимание. В зал то и дело прокрадываются новые фигуры и осторожно присаживаются на свободные стулья.

К середине дня растеплилось, и когда мы снова выходим на улицу, я не надеваю шапку. Всё равно сползёт.

Говорят, снова начинается обострение – на окраинах бахает так, как люди уже отвыкли. Мы в центре, у нас пока не слышно.

Завтра Иверская, хотим попасть на службу.

Встали в рань раннюю, закутались в самое тёплое («Учти, – сказала Марина, – стоять придётся почти на улице, а там взлётка, ветра страшные!») и стали вызывать такси. Честно предупредили диспетчера, что ехать надо в Иверский женский монастырь. Почти на передовую.