========== Глава первая. ==========
Одинокая фигура блуждает в туманном поле. Двигается неторопливо, будто что-то выжидает. В свою очередь местность, утопающая в серебристой дымке и глумливой тишине, как-то не располагала к расслабляющей обстановке. Естественно, что при таких обстоятельствах серые глаза наблюдающей так и непрерывно вглядывались в безлюдную окрестность. Китнисс, так звали эту девушку, останавливается, уловив в воздухе сладковатый запах апельсинов. Напряжённо обдумывает. Все происходящее кажется ей странным. Не может быть, чтобы в злаковом поле пахло апельсинами. Именно с такими мыслями девушка долго стоит на одном месте.
— Не вижу смысла бродить дальше, это сон, — устало проговаривает она и убирает тёмную прядь волос за ухо.
Что ж, теперь ей бы проснуться. Но обычно пробуждение было делом из нелёгких. Она могла бы закричать и проснуться на этом моменте. Не досматривать сон, чтобы и дальше не вспоминать детали того события. Даже несмотря на то, что уже прошло целых восемь лет. Во всяком случае, ласковый голос сестры смог бы пробудить её ото сна. Но сейчас Китнисс была в колледже, а соседка ещё не вернулась с университетской поездки. Так что комната пустовала. Это означало, что её никто не разбудит. Потому, наверное, в этот раз придётся продираться до конца. Одной. Осознав своё бедственное положение, девушка тяжело вздыхает и ждёт. Не двигается с места, пока в пространстве из ниоткуда не возникает дверь. Она напряжённо тянется к деревянной ручке и дверь открывается. Холодный свет, льющийся оттуда, поглощает её и переносит туда, где все начиналось.
Теперь Китнисс не одна, а стоит посреди спешащей, суетливой толпы в торговом центре. Массивная ёлка, украшенная золотистыми шариками, въедливый запах дешёвых духов, и стойка апельсиновых кексов, точнее обилие вещей действует ей на нервы. Стоять как истукан не вариант, так что она бредёт дальше, углубляясь в разношёрстную толпу.
Позже её взгляд непроизвольно падает на стенд сладостей. Не то, чтобы она одержима ими, но сказывается привычка младшей сестры, которая частенько тащила её посмотреть на пироги в витрине булочной. Ванильные пряники, булочки из песочного теста, карамельное печенье с миндалём, изобилие всего так и поражает. Как-никак уже конец ноября, не удивительно, что ей снятся такие сны.
Китнисс в повседневной жизни довольно упряма, но сейчас она решает не спорить со своим подсознанием. Наверное, она когда-то и вправду оказывалась в таком-то месте. Тем более, когда мозг услужливо подселяет в сон апельсиновые кексы, на которые так и невольно падает взор. Но на лавку засматривалась не только она. Кажется, что ещё один посетитель центра не спешил уходить с этого места.
Спустя некоторое время Китнисс обращает взгляд к неизвестной. Около лавки стоит маленькая девочка. Из рукавов голубого платья торчат худые руки, лицо измождённое, но робко улыбается. Обе фигуры моментально оборачиваются, когда добродушный мужской голос обращается к ребёнку.
— Китнисс, пойдём домой. А то мама заволнуется.
Но малышка, будто заворожённая не реагирует на обращённый к ней голос. И повзрослевшая Китнисс видит себя саму, своего покойного отца и смутно начинает припоминать сценарий этой кошмарной вылазки в город.
Другая Китнисс недовольно бормочет что-то вроде «сейчас», пока нынешняя пытается взять себя в руки. Она решительным шагом подойдёт к удаляющемуся мужчине и отговорит его от дальнейшего. Сделает так, чтобы он не двинулся в сторону лифта, этой треклятой стеклянной кабинки, стенам которой вскоре предстоит окраситься в цвет алой крови. Китнисс идёт за мистером Эвердином, немного колеблется, но дотрагивается до него. Однако рука проходит сквозь плечо. Этой Китнисс здесь не существует. Она словно привидение для окружающих. Никто не оглядывается, не смотрит, не задерживает на ней взгляд. Её даже в такой многолюдной толпе никто ни разу не сбивает с ног. Возможно, из-за растерянности девушка начинает отчаянно размахивать руками прямо перед носом своего отца.
— Не ходи туда. Ты же не знаешь, что там. Кабинка взорвётся, там смертник.
Но он не слышит её. Его волнует другое. Он обеспокоен тем, что его старшая дочь осталась у ларька. Он думал, что девочка пойдёт за ним. Но она не шла. Ведь миссис Эвердин говорила мужу, что если дочери не будут его слушаться в городе, то пусть он притворится, что уходит от них на приличное расстояние и тогда девочки через некоторое время сами прибегут к нему. Только вот Китнисс была достаточно зрелой, чтобы угодить в ловушку отца. Вдруг гул толпы для Китнисс из настоящего сменяется резким звучанием. Звонит телефон. Нейл Эвердин начинает виновато объясняться с женой.
— Эль, милая. А вдруг она испугается? Не могу же её оставить. Знаю, что ей уже одиннадцать. Ладно, сделаем так. Спущусь на лифте и поднимусь обратно по эскалатору, чтобы отучить её от рассеянности. Увидимся позже. Люблю тебя.
Он нажимает «отбой», а затем с остальными подходит к кабине. Китнисс больше не двигается. Все это уже было. Свершилось, а ей оставалось лишь наблюдать. Он заходит в лифт и кабины закрываются. Теперь уж навсегда думается ей или может до следующего кошмара. Кто его знает? Все равно после пробуждения события в воспоминаниях тускнеют, хоть она и старается выжечь каждое мгновение в памяти. Но безуспешно.
Следующие секунды так и тянутся, как горный мёд, продаваемый миссис Хоторн. Китнисс на негнущихся ногах все дальше отходит от лифта и старается найти в толпе маленькую себя. Видимо девочка двинулась в противоположную сторону от лифта. Только тем и объясняется, что она тогда осталась жива в день, когда атаковали террористы.
Ожидаемо через минуту гремит взрыв, а тем временем ударная волна отбрасывает девушку на другую сторону. И она лежит залитая кровью пострадавших. Уши моментально закладывает, а затем отсутствие звуков сменяется неясным гулом. Она оглушена, но в сознании. Боли не чувствуется, но едкий дым жжёт глаза. Горькие слезы так и капают на пол. К людям бегут медики. Китнисс обессилена, чтобы тщательно рассматривать каждое лицо, но подоспевшая медсестра начинает взволнованно расспрашивать её.
— Ты в порядке, Китнисс?
Болотные глаза, веснушки и запах мыла с шалфеем. Откуда она её знает? Может знакомая мамы? Нет, для этого она слишком юна. Её ровесница. Не больше двадцати. Но ведь ей же самой лишь одиннадцать, нет? Той убежавшей одиннадцать, а она старше. Кто она? Почему это медсестра знает её? От всего случившегося так и кружится голова. Хочется сосредоточиться, вот только медсестра тормошит её без остановки. Китнисс моргает, и видение рассеивается. Стеклянный потолок торгового центра преображается в полутёмную комнату. А трясёт её за плечи соседка. Вернулась все-таки.
— Ты уже вернулась, — сонно произносит Эвердин, пытаясь встать с кровати. Она кривится, ей больно, видимо проспала в неудобной позе.
— Да, приехала ранним рейсом. Ты в порядке? Ты так ворочалась в постели, что я немного испугалась. Тебе снился кошмар?
Пока соседка резким движением открывает шторы, Эвердин непроизвольно щурится от солнечного луча. Для ноябрьского утра оно слишком уж ослепительное. Она бы рада ответить, но не помнит, что конкретно ей снилось. Лишь смутное чувство тоски по чему-то утраченному терзает её сердце.
— Китнисс, ты меня слышишь? Наверное, тебе нужно предложить кофе, — говорит соседка, вытаскивая термос из рюкзака.
Мать Китнисс обожает кофе, пьёт литрами, чтобы оставаться бодрой для менеджера фармацевтической компании. Но не Китнисс, ей претит горечь во рту вызываемый напитком. Соседка Китнисс видя, что она слегка нахмурилась, поспешно продолжает свою речь.
— Я добавлю туда сливки и сахар, купила их вчера в супермаркете.
— Боже, как ты можешь быть такой жизнерадостной в семь утра?
— Я не жизнерадостная, а прагматичная. Так ты в порядке?
— Не знаю, но кофе оставь себе, — это был самый честный ответ, который она могла бы дать. Китнисс осекается на мгновение и добавляет, — пожалуйста.
