Глухая ночь спустилась, дровосеки!

Она не выпустит светил на небо.

Зажжем огни, поднимем свету веки!

Сосуд с горящей кровью пролил ветер

на западе, -- коварная примета!

И если мы вокруг костра не встанем,

нас одурманит ужас до рассвета.

Похож далекий грохот водопадов

на скачку бешеных коней неутомимых

по гребню гор, а шум другой, ответный,

встает в сердцах, предчувствием томимых.

Ведь говорят, что лес сосновый ночью

с себя оцепененье отряхает;

по странному и тайному сигналу

он по горам медлительно шагает.

На снежную глазурь во тьме ложится

извилистый рисунок: на погосте

огромной ночи бледною мережкой

мерцает лед, как вымытые кости.

Невидимая снежная лавина

к долине беззащитной подползает;

вампиров крылья равнодушный воздух

над пастухом уснувшим разрезают.

Ведь говорят, что на опасных гребнях

ближайших гор есть хищник небывалый,

невиданный: как древоточец, ночью

грызет он гору, чтоб создать обвалы.

Мне в сердце проникает острый холод

вершины близкой. Думаю: быть может,

сюда, оставив город нечестивый,

приходят мертвецы, чей день не дожит.

Они ушли в ущелья и овраги,

не знающие, что такое зори.

Когда ночное варево густеет,

они на гору рушатся, как море...

Валите сосны и ломайте ветки,

и пусть огни бегут с горы, как реки;

вокруг костра тесней кольцо сожмите,

так холодно, так страшно, дровосеки!

Перевод О.Савича

42. Вершина

Час закатный, вечерний, который,

Своей кровью кровавит горы.

В этот час, в час вершины алой -

Ужас женщины, что теряет

Грудь единственного мужчины,

Грудь, к которой она, бывало,

Всем лицом, всей душой припадала.

В чье же сердце вечер макает

окровавленную вершину?

А долина уже во мраке

И готова к ночному покою,

Но из глуби своей наблюдает,

Как сливается алость с горою.

В этот час, как всегда, хоть тресни,

Затеваю все ту же песню:

Да не я ли сама багрянцем

Горьких мыслей кровавлю гору?

Прижимаю к сердцу три пальца -

Ощущаю влагу меж ребер.

Перевод И.Лиснянской

43. Звездная баллада

1

-- Звезда, я тоскую!

Скажи, ты встречала

другую такую?

-- Я с нею тоскую.

-- Мне стало грустнее.

А та? А другая?

Что сделалось с нею?

-- Ей много труднее.

-- Гляжу со слезами,

как век я векую.

А та, за морями?

-- Умылась слезами.

В печали горючей молю: -- Дорогая,

откликнись, не мучай,

кто эта другая?!

И капля дрожит на небесной реснице:

-- Неужто и ты

не признала сестрицы?

Перевод Н.Ванханен

44. Медленный дождь

Дождь боязлив и беспомощен,

Словно ребенок больной,

Изнемогает, приблизившись

К почве земной.

Смолкли и ветер и дерево.

И в безупречной тиши

Дождь, словно плач неутешенной

Нежной души.

Небо, как сердце огромное,

В горе раскрытое вновь.

Это не дождь, это медленно

Падает кровь.

Люди в домах и не чувствуют

Горькой небесной беды,

Что с высоты опускается

В виде воды.

Призвана влага разъятая

Долго и медленно течь,

Чтобы на землю дремотную,

Чуждую лечь.

Дождь... Как шакал обезумевший,

Мрак притаился в горах.

Что же земле уготовано

Нынче впотьмах?

Можно ли спать, если падает

С вечера и до утра

Эта вода, эта кровная

Смерти сестра?

Перевод И.Лиснянской

45. Сосновый бор

Бор сосновый, от ветра

чуть скрипя, напевает:

колыбельною песней

мое горе качает.

Спокойные сосны,

вы, как мысли, прямы;

услышите горе,

усыпите память.

Убийцу-память

усыпите без шума;

вы так же, как люди,

умеете думать.

Высокие сосны

ветер тихо качает.

Спи, воспоминанье,

спи, горечь немая!

Бор сосновый гору

пологом одевает.

Так большая любовь

всю жизнь закрывает.

Ничего не оставив,

чем бы ни завладела,

так любовь затопляет

и душу и тело.

Была гора на заре

розовой землею,

но сосны закрыли

ее чернотою.

(Как розовый холмик,

душа была прежде;

а любовь ее одела

черной одеждой).

Отдыхает ветер,

и бор замолкает;

так молчит человек,

когда сердце страдает.

И думают сосны,

черны и огромны,

как некто, с печалью

мира знакомый.

Бор сосновый, думать

с тобою не должна я:

боюсь припомнить,

что я -- живая.

Нет, нет, не молчи,

дай уснуть в твоем шуме;

не молчи, словно люди,

погруженные в думы!

Перевод О. Савича

46. Гора Иксласиуатль

Эта гора наливает мне утро медовое, -

полною чашею света становится дом.

Этой горе приношу благодарное слово я,

ноги целую ее зачарованным ртом:

как я тебя обожаю, гора мексиканская!

Дева Пречистая, ты -- благодати исток,

зори рождаешь, и каждая -- роза гигантская,

что раскрывается за лепестком лепесток.

Плечи округлы твои, твои смуглые линии

небо смягчают и делают дали нежней,

нега такая в спине, что просторы долинные

льнут всею плотью полей к пояснице твоей.

Небо пьяняще, и ты в нем лежишь, опьяненная,

словно ослабнув от сна или впав в забытье,

но у вершины влечение неутоленное

к самому синему цвету -- к супругу ее.

Склоны твои выдыхают туманы молочные,

сон твой заоблачен, а между тем твоя суть

дева невинная, но и голубка порочная

похоть в гортани, хоть целомудренна грудь.

Да и к тому ж, Кордильера, колдунья ты с длинною

челкой. О нет, ты, неистовая Юдифь,

сделала душу мою затвердевшею глиною,

глину обильно кровавою тканью смочив.

Вот и несу тебя в сердце, являясь творением

жизни твоей, что отнюдь не проста, не легка,

будучи дщерью твоей, со смятенным терпением

жизнь я свою на твои проливаю бока.

Перевод И.Лиснянской

47. Песни Сольвейг

I

В объятия дорог заключена,

Сладка земля, как губы человечьи.

И при тебе такой была она,

Любовь моя, я жду с тобою встречи!

Гляжу, как мчится времени река,

На водопад судьбы гляжу в тревоге

И жду, что ты придешь издалека, -

Всю землю опоясали дороги.

Тобою, как вином, живет душа.