«Мой край, ты будь непобедим…» Мой край, ты будь непобедим И никогда не знай беды! Летит, летит столетий дым Сквозь топот Золотой Орды. И мне узреть его дано И ощутить врага набег, Как будто я не столь давно Среди порубленных телег Лежал в крови и наяву Следил за сечей роковой И сознавал, что я зову Всех тех, кто всё ещё живой… Был крепостью тогда Козлов, — Холм неприступен и высок, Касаясь башней облаков, Служил положенный свой срок. Мичуринск стал давно другим, Течёт как встарь внизу река, И как посланник вьётся дым Сквозь войны, судьбы и века. «Взволнует грусть обугленной колоды…» Взволнует грусть обугленной колоды, Как будто цепью к ней прикован я… Прольются на заре былые годы, То облачком, то дымкою маня. Но я не слышу песен над рекою И горбятся дома как старики. Пусть жизнь зовёт к раздумью и покою, Но мысли и тревожны, и горьки. Я знаю: нету к прошлому возврата, И паутин серебряная нить Ещё холодным ветром не распята И продолжает в небе плыть и плыть. «Мне говорят: «Так жить нельзя…» Мне говорят: «Так жить нельзя, К чему теперь твоя стезя? Не красота спасает мир И не дряхлеющий кумир… Смотри: доволен всем народ, И он, униженный, лишь пьёт. Для олигархов – жалкий раб, Не встать с колен ему – он слаб». Что я могу в ответ сказать? — Всё ж возродится Русь опять, Что гениален мой народ И счастлив тот, кто с ним живёт. И пусть наш век не столь простой — В нём Пушкин, Лермонтов, Толстой, В нём звон церквей и высь креста, И лик незримого Христа. «Звон колокольный над рекою…» Звон колокольный над рекою И над Софиею плывёт, Я звоном душу успокою, Он за собой меня зовёт. Но сразу мир другой эпохи Мне не узнать и не понять. Звон колокольный стал для многих Полётом в вечность. И опять Он раздаётся, как сказанье Почти обугленных страниц, Над Псковом, Вологдой, Рязанью, Преград не зная и границ. Он – кладезь солнечного света, И все грядущие века Несут в нём отзвук для поэта, Что жизнь светла и глубока. Встреча в степи
Из Павла Любаева, Мордовия По степи, по Заволжью, кибитка пылит, Пушкин едет в тот край, где гулял Пугачёв. Под дугой колокольчик надрывно звенит, Словно поп отпевает лихих мужичков. А навстречу бредёт старый нищий мордвин, Посох в смуглой руке и сума за спиной: – Далеко ли Богдашкино? – Нет, господин! Вон оно, в трёх верстах, – и махнул он рукой. Улыбнулся поэт и к себе подозвал: – Ты откудова родом? – Из Урюма сиречь. По словам, по обличью эрзю он узнал, Слышал в Болдино Пушкин мордовскую речь. Средь его крепостных было много эрзян, Много девушек дивных, эрзянок ой-ой! Как не вспомнить с одной из них бурный роман, И травы-муравы, и копны хмель шальной. Чтобы говор сберечь, он перо достаёт, Что-то стал он писать и опять он спросил: – Говоришь, из Урюма? Мордва там живёт? Не казанский ли ты? И… вином угостил. – А скажи-ка, старик, про свои ты слова, Как такое понять: «Оую шкай пас?» – Это, барин, наш Бог, его чтит вся Мордва, Добрый ты человек для него и для нас. И пошёл продолжать свой нелёгкий он путь, Что даётся непросто, как хлеба кусок. Вон деревни стоят, подойти б и взглянуть На уют обжитой, на ночной огонёк. Вот в знакомой избе он теплом обогрет, Разговоры ведёт он о встрече своей. А ему: «Барин твой – знаменитый поэт, Скачет он на Урал по делам давних дней». – То-то чувствую я, он – другой человек: И меня расспросил, и к себе записал. А о чём? Не понять… Пусть дорога вовек Не покинет его! И ещё он сказал: – Дай ему, оую шкай пас, удачи! И, молитву прочтя, спать улёгся старик, Снятся кони ему, и восходит заря, И орлиный над степью разносится крик, О великом, о вечном нам всем говоря. «Ночь в кремль посадницей идёт…» Ночь в кремль посадницей идёт И озаряет небосвод, К воротам подобрав ключи. Уснувший колокол молчит, Со звонницей забыв слова… Бесшумно промелькнёт сова Над кровлей башен, над стеной, Задев натруженный покой, Что после бурь остался здесь, Я слышу в нём к потомкам весть. 13.10.13 |
