– Еще не вечер, – заметил я, хотя думал примерно так же…

…Он долго не мог уснуть. То ли перебрал, то ли мысли всякие… Лежал, прислушивался к шорохам и скрипам. Луны не было, за окном стояла темень. А может, все это было во сне…

…Он шел по лесу, отводя руками ветки. Бесшумные шаги, мягкая тропинка, шелест веток; плеск ручья и далекий гомон людских голосов. Женщина в голубом платье… Он подошел на негнущихся ногах. Дальше провал. Он чувствовал под собой мягкое и податливое тело женщины, от нее пахло жасмином… Он впился ртом в ее рот… и вдруг понял, что женщина неживая, и не женщина вовсе, а большая кукла, неподвижная, мягкая и податливая… Она смотрела на него мертвыми голубыми глазами и улыбалась… Он закричал и вскочил! Он бежал по лесу, и ветки били его по лицу, и кто-то смеялся вслед громко и визгливо, а он все бежал, боясь оглянуться, ожидая прикосновения холодной жесткой руки к своей шее, плечу, руке…

…Он проснулся как от толчка. Лежал неподвижно, приходя в себя. Тяжело и хрипло дышал, его бил озноб, спина была мокрой от пота. Он прислушивался. Ему слышался звон колокола, и он не сразу понял, что звенит в ушах…

На другой день под вечер поначалу собрались все свои. Новых целый день не было ни видно ни слышно – похоже, уехали в город. Народ приободрился, расслабился, прямо как родные встретились после долгой разлуки. И о соседях ни слова, как будто и не было их вовсе. Как сговорились.

– Знаете, Доктор, я уже несколько ночей не сплю, все думаю про вашу Мару… – начала Инесса. – И задаю себе вопрос, хочу ли я, чтобы они на самом деле были, или считаю, что это сказка? Спрашиваю себя, как мне легче? Верить или не верить?

Интересно так спросила, вдумчиво.

– Верить или не верить – извечный вопрос, – сказал Доктор. – Способность верить вроде способности любить, кому-то дано, кому-то нет. Правда, природа веры другая…

– Как это? – спросила моя Лариса. – Какая же?

– Любовь от любви, а вера от одиночества и страха. Нам легче, когда есть кто-то, к кому можно обратиться, пожаловаться и попросить. К вере приходят с определенным жизненным грузом, после потерь и разочарований. Так мне кажется. А пока молод, радуйся и люби.

– Спасибо, Доктор. Значит, верить?

– Значит, верить. Мы чего от них ждем, по-вашему? От Мары, от домовых… Должно быть, тепла и защиты. Значит, нам так легче.

– А вы верите? – спросила Любаша.

– Люба! – призвал супругу к сдержанности Степан Ильич.

Доктор задумался; пожал плечами. Пауза затягивалась. Похоже, он не собирался отвечать. Может, не знал, что сказать.

– Ясно, Доктор, – сказала Инесса. – Спасение утопающих дело рук самих утопающих. А я вот верю. Мы, женщины, такие вещи чувствуем, мы к ним ближе. Например, у меня на даче живёт домовой. Честное слово! Я ему молока наливаю.

Смотрю, Доктор глянул на нее и ухмыльнулся.

– Посему, – ведет дальше, – предлагаю и в дальнейшем делиться жизненным опытом и считаю заседание разговорного клуба открытым. Доктор отчитался, теперь… – Она замолчала, с улыбкой глядя на нас. – Добровольцы есть? Но сначала давайте придумаем название. И главное, чтобы про мистику. Ну-с, кто что предлагает?

– Клуб «Мистика», – сказал Полковник.

– Хорошо, – похвалила Инесса, – но как-то слишком в лоб. По-военному. Надо, чтобы загадка. Еще?

– «Черная вуаль», – сказал Степан Ильич и вроде смутился.

Я даже не ожидал от него такой романтики!

– Очень образно! Еще?

– «Русалка»! – сказала Лариса.

– «Белая магия»!

– Доктор! – призвала Инесса.

– «Кикимора»! – сказал Доктор, и все расхохотались.

– А что, лично мне нравится, – сказала Инесса. – С юмором. Кто «за»? Единогласно. Считаю заседание мистического клуба «Кикимора» открытым. Добровольцы, вперед!

Добровольцев не было. Степан Ильич солидно кашлянул и надел очки.

Полковник побагровел, отчего его врожденная белесость проявилась еще ярче и прямо бросилась в глаза, и пробормотал, что ничего такого мистического в его жизни не происходило. Походная жизнь, простая и понятная.

Пламя свечей дергалось и трепетало, хотя вечер был безветренный. И вдруг мне показалось, что я нахожусь среди незнакомых людей: на их лицах пляшут тени, они то угрюмы, то злы, и вообще это не люди, а неизвестно кто. Меня даже оторопь взяла от такого превращения, но, к счастью, наваждение вдруг закончилось, и передо мной снова были знакомые лица. Но где-то в глубине сознания мелькнула дурная мысль, что лица – это маски, скрывающие нутро, а при свечах маски упали, и нутро вдруг вылезло наружу и оскалилось. Переутомление, видать, или даже солнечный удар…

– Не верю! – сказала Инесса. – Чтобы за всю жизнь ничего, о чем стоит вспомнить? Не бывает так! Даже у полковников.

– А женщинам можно? – спросила Любаша.

– Даже нужно, – сказала Инесса. – Но пусть сначала Полковник, нутром чувствую, у него есть что рассказать. Так что, господин полковник, ждем. Подготовиться Мастеру.

– Он не будет, – вылезла моя Лариса.

– Буду, – возразил я. Не люблю, когда командуют. – После Полковника.

Я прекрасно ее понял: куда уж мне со своими убогими историями наравне с Доктором и Полковником. Инесса взглянула на меня и сразу отвела взгляд – тоже поняла. И сразу пауза повисла, как паутинка. Тут она рубит рукой воздух и так и режет, уставясь грозно на Полковника:

– Собраться и вперед!

– Есть собраться! – отвечает Полковник браво, улыбается, приятно ему, что Инесса с ним шутит. – А только что же вспоминать? Жизнь солдатская, дан приказ, приказы не обсуждаются и…

– Неужели ничего, совсем ни капельки?

– Ну, разве что… – Он колеблется, на лице сомнение, стоит ли.

– Ну? – подбадривает Инесса. – Давайте, Полковник!

Но Полковник не успел и рта раскрыть, как хлопнула калитка и бодрый голос нового соседа прокричал:

– Всем привет! А мы к вам!

Мы переглянулись и поняли друг дружку без слов: вечер, похоже, пропал. Но не прогонять же гостей!

Доктор Владимир Семенович закупил продуктов на неделю и уже стоял с тележкой у кассы, от нечего делать пробегая взглядом список продуктов. И тут его тронули за рукав. Он оглянулся и увидел своего доброго знакомого, Олега Христофоровича Монахова, тоже с тележкой, полной продуктов.

– Господин Монахов! – вскричал Доктор. – Олег! Сколько лет, сколько зим! Часто вспоминаем вас с Эллочкой, она ваша преданная поклонница. Да и я, признаться, ваш покорный слуга.

– Владимир Семенович, дорогой! – пробасил Монах, обнимая Доктора. – И я вспоминаю! И вас, и дражайшую Эллу Николаевну! Как она? Как вы?

Был это громадный и толстый бородатый мужчина средних лет с пучком рыжих волос на макушке, наряженный в голубую джинсовую рубаху навыпуск и широченные белые штаны, которые иногда называют боцманскими; на ногах его красовались черные матерчатые тапочки с вышитым драконом. Добавьте сюда громогласность, легкую неповоротливость из-за прихрамывающей ноги и габариты, выдающие немедленную готовность сшибить с ног покупателей, стеллажи с товаром, а также кассовый аппарат с сидящей за ним хрупкой барышней, и Олег Христофорович Монахов, философ, путешественник и доктор физико-математических наук перед вами собственной персоной. Монах для своих. Правда, не доктор, а кандидат, но все равно очень способный, даже выдающийся человек и специалист.

Тут, наверное, было бы уместно поближе познакомить читателя с этим непростым человеком, с его биографией, взглядами на жизнь, а также объяснить, почему среди друзей и знакомых его называют решателем проблем. Да, да, так и называют: решатель проблем! С жизненным кредо: «Не бывает тупиковых ситуаций!» Мол, приходите, люди добрые, и я все решу. Короче, щенячий патруль в действии, как называет Монаха его крестник, маленький Олежка, сын его друзей Анжелики и Жорика Шумейко.