«Я, наверное, поспешила…» Я, наверное, поспешила И в юдоли своей земной Слишком быстро ткала и шила Сны и промыслы, хлад и зной. А теперь ни слезы, ни страсти, — Лишь изнанки двойное дно, И, раскроенное на части, Не стыкуется полотно Этой жизни, которой мало Всех стихов моих, всех знамён… И укрыта я одеялом Тишины с четырёх сторон. Памяти Сережи Скисова Свет мой, где ты? В какой ты мерцаешь тьме? Из какой такой глубины тягучей Ты стремишься послать сообщенье мне, Состоящее из неземных созвучий. Состоящее, в общем, из пустяков: Снов прерывистых, смыслов необратимых, Из неосязаемых облаков, Полу-очертаний огня и дыма. Свет мой, знаешь, Я долго тебя ждала И жила до времени лишь тобою, Но пропела бронзовая стрела Над твоей отчаянной головою. Ночь ли, вечер, утро ли, жаркий день — Я твои позывные всегда услышу: То внезапно подарит цветы сирень, То украдкою дождь простучит по крыше. Ни к чему выпытывать: «Как ты, где?» — Просто улыбаюсь твоей улыбкой. Всё разлито в воздухе и в воде. Всё звенит и плещется в дымке зыбкой… «Есть люди-бульдозеры и трактора…» Есть люди-бульдозеры и трактора. Они, все в пыли и тавоте, Прут к заданной цели, задрав рукава, Ложатся костьми на работе. Есть люди иные – бесстрастный планктон, Мещанская подлая морось. Дресс-код по заказу, небрежный поклон И невыразительный голос. А есть люди-лебеди, люди-мечты. Не в силах сокрыть свои крылья, Они улетают за грань высоты Не предпринимая усилья. И смотрят с печалью сквозь дым городов На свалки бульдозеров и тракторов. Тамарикс Злит мошка, гудит комарик, Зверь хоронится в песках, Но цветёт шальной тамарикс На степных солончаках. Нет ни капли, чтоб напиться Освежающей воды. Только вечности глазницы Да змеиные следы. Только кваканье лягушек Из ильменного райка Да пустынное удушье В дуновеньи ветерка. Но цветы его простые — Словно бога письмена, Словно всполохи былые, Неземная купина. Как старается, сердешный, Как сгорает изнутри, И цветок его небрежный Вопиёт: «Я соль земли». «Птичьи слётки опять пролагают путь…»
Птичьи слётки опять пролагают путь В небеса бездонные, неоглядные. Лето знойное, дай на тебя взглянуть, Дай расправить плечи твои шоколадные. Перегрев на воздухе, жар в песках, Дни горохом в котомку судьбы ссыпаются. Плещет рыба на отмели в тростниках, Песня иволги в зарослях рассыпается. Ждать недолго. Чуть-чуть – и опять дожди Застучат по листьям в сухом ветляннике, Но пока ещё летний пожар в груди — Принимай от природы кнуты да пряники: Пережёвывай злых комаров укус, Ночи душные прячь под подушку жёсткую Из полынных трав, языком на вкус Пробуй жизнь эту пряную, степь неброскую. Проскользни неслышно на водопой, Где орлан кружит над речной излучиной, И как встарь, беду отведи рукой, Чтобы душу твою по утрам не мучила. «Над фонариком в руке, над уснувшею рекой…» Над фонариком в руке, над уснувшею рекой В недалёком далеке только нега и покой. Выпь внезапно прокричит, хрустнет ветка – и опять В южной бархатной ночи будет сон меня качать. Поистлеют невода, истончится жизни нить, Но по речке и тогда будет мой кораблик плыть. Весь он соткан из мечты, из неясного огня, От любой земной беды укрывает он меня. Не «Титаник», не «Ковчег», не «Аврора», не «Секрет», И на весь наш странный век для него названья нет. Он стремителен и прост, – то пирога, то ладья, И встаёт за ним, как мост, жизнь минувшая моя. «Пальтишко лёгкое донашивай…» Пальтишко лёгкое донашивай, Считай кукушкины года, Но сколь себя ни прихорашивай — Всё смоет талая вода. Она в пески и взвеси ряжена, И вся – сплошной водоворот. Так по судьбе черкнёт коряжиной — Что рот оскоминой сведёт. С низин сметая гнёзда птичьи Бурлит и пенится река, И всё её многоязычие — Чужие песни и века. Огреет волн свинцовых плёткою, И, сколько за борт ни держись, — На отмели разбитой лодкою Моя безудержная жизнь… «То стылая земля, – то благодать…» То стылая земля, – то благодать, То мёртвые глаза, – то лик небесный. И до небес уже рукой подать — Окаменелой, жалкой, бесполезной. Но снова с губ срываются слова, Собакою бросаются под ноги, Хотя судьбы бесстрастные итоги Резцом давно означены едва, Хотя и день и полночь без тебя Мучительны и непреодолимы, — Слова – отчаянные пилигримы Нисходят в душу, нервы теребя. Они кричат: «У Бога мёртвых нет!» Они в тетради продлевают строчку, Как будто шьют незримую сорочку, В которой появляются на свет. |
