— А зачем нужны эти тряпки? — спросил сын конунга, приподнимая салфетку, лежавшую рядом с его миской.
— Наверно, пальцы после еды вытирать, — проворчал Ульф. — Бабы почему-то не любят их облизывать. Или обсасывать.
И вот тут Света, не сдержавшись, тихо фыркнула. Покосилась на Ульфа. У мужа насмешливо дрогнула верхняя губа…
Она взялась за чашу, поднесла её к губам. Затем подхватила салфетку, ощутив на себе взгляды обоих мужиков. Церемонно коснулась уголка рта.
— А меня с детства учили пить так, чтобы по губам не текло, — тут же брякнул муж.
И улыбнулся, продемонстрировав великолепный оскал — все клыки наружу. Света снова фыркнула, но подумала обиженно — им же нужно, чтобы Торгейр думал о том, что он собрался делать в Нордмарке. А Ульф тут шуточки шутит. Отвлекает.
Но сын конунга заулыбался. И даже принялся за мясо.
— Кстати, в какую бухту мы должны прийти завтра, Олафсон? — уже серьезно спросил Ульф.
Пора, подумала Света. Торопливо взяла хлеб, уронила его себе на колени — и опустила руки, словно отлавливая упавший кусок.
А сама быстро вытащила из-под рукава рубахи кожаные ножны, привязанные к предплечью. Бросила их на колени, сжала левой рукой так, чтобы руна касалась кожи. Потянулась правой рукой к чаше…
Торгейр метнул на неё какой-то непонятный взгляд. Ответил, помедлив:
— Знаешь мелкую бухту за Гейруфьятлем? Там даже не бухта, а так — выемка в прибрежных скалах. Глубины хватит для драккара и покрупней твоего «Волка». Однако от шторма уже не спрячешься — горловина широкая, длина маленькая, валы захлестывают внутрь…
— Это если на выходе из Нордмарка завернуть за Гейруфьятль, идти, прижимаясь к берегу — и шестая дыра в скалах? — спросил Ульф. — И нет ни родника, ни мелкой речки, падающей со скал? Только камни?
Торгейр кивнул, торопливо прожевывая немалый ломоть мяса, который успел сунуть себе в рот. Видно было, что сын конунга все-таки проголодался.
Света, одной рукой поднося ко рту чашу, второй изо всех сил сжала ножны. И — ничего…
— За водой туда не заходят, так что место укромное, — объявил Торгейр, закончив жевать. — Кроме того, от крепости недалеко.
Ульф кивнул, потянулся к рыбе, серыми пластами лежавшей на одном из блюд, очищенной от чешуи и от костей.
— Да, туда не заходят. И сверху не спустишься — скалы отвесные… или все-таки есть тропка?
Торгейр, не отвечая ему, тоже взялся за рыбу. Потянулся к своему кубку — но тут же едва заметно поморщился.
Вино кончилось, сообразила Света. Снова привстала, положив ножны на лавку, рядом с бедром Ульфа. Протянула руку к чаше Торгейра, из которой прежде пила сама, другой рукой взялась за кувшин…
Сын конунга сделал быстрое движение — и чаша вдруг оказалась у неё в ладони. Их пальцы соприкоснулись.
— Ты доверяешь своей жене, Ульф? — бросил Торгейр, глядя Свете в глаза — и неторопливо убирая руку. — Так сильно, что ведешь при ней такие разговоры?
— Она не знает нашего языка, — ответил Ульф. Слова у него вылетали резко, отрывисто. — Значит, никому ничего не расскажет. Кроме того, ты прав, моей жене понравилась мысль о том, что она будет жить в богатом доме, со слугами. И могла бы говорить, не проболталась бы… а ещё я уверен — когда все успокоится, ты попросишь темных альвов проложить новый ход в крепость. Завтра эту бухту увидит слишком много народа — и люди с моего драккара, и твоя охрана.
— Это верно, — согласился Торгейр. Затем чуть насмешливо глянул на Свету. — Смотрю, ты не торопишься учить её нашему языку, а, Ульф? А то мог бы приставить к ней человека, чтобы ходил по пятам, говорил все время, как что называется. Какого-нибудь воина постарше. Жена ярла может иметь стражу, это не простая баба. Но я тебя понимаю. Молчаливая жена — дар богов. Его надо беречь.
Света, успевшая плеснуть вина и мужу, уселась на лавку. Хмуро посмотрела на Торгейра, одной рукой взялась за ножны…
— Бабы, если им надо, и без слов могут обойтись, — хмуро буркнул Ульф. — Но ты не сказал про тропинку. Так есть она там или нет? Или где-то заготовлена лодка?
— Зачем это тебе, Ульф? — как-то очень искренне удивился Торгейр. — На выходе нас будет ждать твой драккар. Зачем тебе какая-то тропа?
Значит, она все-таки есть, успела подумать Света.
И каюта вместе с Торгейром, сидевшим наискосок, через стол, вдруг подернулась черной дымкой. Разом, словно задернули черный занавес. Света оцепенела…
В этой тьме тут же появился человек. Молодой мужчина, одетый в неприглядную темную рубаху с кожаными завязками у горла. Светло-рыжие космы падают ниже плеч, лицо напоминает лицо Торгейра — только у того, кто возник посреди мрака, углы нижней челюсти расходятся пошире. И подбородок короче, чем у Торгейра. Брови нависают над глазами, мешая разглядеть их цвет.
А следом человек исчез — вместе с черной пеленой. Возникло другое…
Это был город, и он горел, но лишь наполовину. Словно дома разделяла незримая черта. На другой половине горбатились длинные крыши, засыпанные снегом. Над крышами бушевала метель, взметая громадные вихри.
И посередине заснеженной части вихри сплетались в белый жгут, короткий, таявший в темно-сером небе.
А на той половине, что горела, ветер закручивал по воздуху столбы дыма. Посередине они сходились в темный столб, тоже недлинный, конец которого размазывался в небе…
Город, наполовину горевший, наполовину засыпанный снегом, стоял у Светы перед глазами пару мгновений. А затем все растаяло, проступила каюта, лицо Торгейра напротив — и уже напоследок, поверх всего этого, мелькнул силуэт, до боли напоминавший Ульфа. Призрачный, размытый…
Света сглотнула, ощутив дрожь в теле. Выпустила ножны. Левая ладонь почему-то была мокрой, словно вспотела.
Она пришла в себя как раз вовремя, чтобы услышать слова Ульфа:
— А где выходит подземный ход? Далеко придется идти до главного дома крепости?
Торгейр что-то жевал, одновременно поднося к губам кубок. Того, что она несколько мгновений смотрела на него, но видела совсем другое, сын конунга, похоже, не заметил.
Как и Ульф, подумала Света. Мысль эта пролетела в уме блеклой тенью — словно не было сил даже думать. Она глубоко вздохнула, потянулась к ножу и хлебу…
Рука Ульфа вдруг поймала её левую ладонь, крепко сжала.
Заметил, подумала Света, радуясь ощущению крепкой хватки его пальцев. Их теплу.
Ну да, у него же нюх.
— Где кончается ход, узнаешь на берегу, — заявил Торгейр. — При твоей жене я этого говорить не буду, ей такое знать незачем. Вдруг этот ход мне ещё пригодится? Когда все кончится, превращу его в подземную кладовую. Главное, чтобы ты про вход не проболтался!
Ульф, погладив напоследок Светину ладонь, убрал руку. Она сунула в рот ломтик мяса, хлеб. Прожевала, не чувствуя вкуса.
— Отправимся туда уже после полуночи, — сказал Ульф. — Ближе к рассвету стражников начнет клонить в сон. Остальное увидим в крепости… как ты думаешь, чего можно ожидать от Сигтрюга?
— Понятия не имею, — с набитым ртом пробурчал Торгейр.
И дальше они заговорили о своем — сколько стражников может сторожить главный дом, где находится опочивальня Сигтрюга, не перебрался ли он в другие покои…
Света ещё два раза бралась за ножны, но видений больше не было. Только слабость накатывала — всякий раз, когда она касалась глубоко прорезанной руны.
***
Торгейр встал из-за стола лишь после того, как кувшин с эласским вином опустел. Ульф вышел из каюту вместе с ним — но вскоре вернулся. Объявил, закрывая за собой дверь:
— Посуду в кладовую я отнесу сам. Пока на драккаре чужие, тебе по нему лучше не бегать. Хватит и того, что сегодня в помывочную ходила одна. Сундуки и лавки заберут завтра, сейчас люди уже спят…
Света, медленно собиравшая миски и пустые кубки, кивнула, глядя на него.
— Что-то услышала? — коротко бросил Ульф, подходя к ней.
Она качнула головой.
— Смотреть. Нет — услышала. Смотреть!
И на лице Ульфа, до этого напряженном, почему-то промелькнуло облегчение. Даже желваки вокруг рта сгладились.
