В уме вдруг сама собой всплыла фразочка из детской сказки. Положи-ка, внученька, пирожок на стол, а сама приляг рядом со мной, сказал серый Волк Красной Шапочке.
И та легла.
Света невесело усмехнулась. Говорят, в самом старом варианте сказке вместо волка был оборотень. И по лесу гуляла не малютка Красная Шапочка, а вполне себе зрелая девица. Причем оборотень попросил её раздеться, прежде чем ляжет. Древнее предупреждение для всех, кто верит оборотням…
Но особого выбора не было. Никто, кроме Ульфа, не рвался ей помочь. А выжить здесь, судя по всему, непросто. Мир, куда её занесло из-за этого Ульфа — средневековье с оборотнями, колдуньями и альвами. Темными и светлыми.
Света тяжело вздохнула.
И тут же задумалась о другом. На вид Ормульфсону было лет тридцать. Конечно, у человека, то есть у оборотня, который плавает на корабле, кожа обветренная, просоленная морскими ветрами… так что Ульф на самом деле может быть даже моложе — просто выглядит старше.
Но вряд ли он до сих пор девственник. Мало верится, что оборотень до сих пор сидел сиднем в ожидании той одной-единственной, от которой кожа под гривной не горит. Кто-то у него все-таки был.
Знать бы ещё, что случилось с той женщиной. Или даже не с ней — а с ними. А то как бы сказка про Красную Шапочку не оказалась сказкой про Синюю Бороду…
Дверь за её спиной открылась, кто-то быстро поставил возле входа поднос. Прямо на палубу.
Но створка захлопнулась прежде, чем Света успела обернуться.
ГЛАВА 3
У ворот крепости Ульфа встретил глава оборотневой стражи конунга, Гуннульф. Едва заметно кивнул, зашагал рядом, идя вместе с Ульфом к главному дому конунга, пристроенному к башне.
А когда они отошли от ворот, где торчали стражники, быстро проворчал — так, что слова слились в один негромкий рык:
— Конунг Олаф мертв. В опочивальне, где его видели в последний раз, крови нет, но воняет смертью. И оттуда Олаф уже не выходил. Как его убили — и куда исчезло тело, непонятно.
— Кто видел его последним? — тихо буркнул Ульф.
— Гюда, его наложница. Конунг позвал её, но отпустил моих парней. Сказал, что не хочет, чтобы они все слышали и чуяли. Странно, потому что прежде он так не поступал.
Ульф сделал ещё несколько шагов, размышляя. Потом тихо бросил:
— Как именно его убили и куда потом дели, пусть разбираются сыновья. Ты сказал Гудбранду о том, что его отец мертв?
— То, что я давно живу рядом с людьми, не означает, что я набрался от них глупости, — чуть громче прежнего ответил Гуннульф. — Младший сынок конунга уже заявил, что Гюда не слышала, как Олаф отпускал своих оборотней. А это значит, что мы тоже под подозрением. Будет лучше, если он будет думать, что отец жив.
Ульф молча кивнул на ходу, соглашаясь. Спросил:
— Где сейчас Гудбранд?
— Сидит в пиршественной зале, — приглушено рыкнул Гуннульф. — И все ярлы, что нынче находятся в Нордмарке, уже там. Один ты запоздал. Я с тобой не пойду, меня туда не звали. Поосторожней, Ульф. Потом ещё поговорим…
Он свернул в сторону, а Ульф, дойдя до длинного каменного здания, пристроенного к крепостной башне, вошел в пиршественную залу.
Столы для пиров убрали к стенам. По стенам, развешанные цепью под потолком из толстых дубовых плах неярко горели альвовы огни. Гудбранд сидел на возвышении, на скамье рядом с отцовским ясеневым креслом. Ярлы толпились в зале, в десятке шагов от него. Негромко переговаривались…
Ульф разглядел среди них хмурого Скаллагрима с двумя сыновьями. И на удивление спокойного Арнстейна, отца Хильдегард.
Ближе всех к возвышению стоял Сигтрюг, племянник Олафа. Вместе с отцом, ярлом Хёгни. Тот смотрел спокойно, Сигтрюг выглядел хмурым.
— Ульф, ко мне! — громко и недовольно распорядился Гудбранд.
И Ульф подошел, стараясь не морщиться. Младший сынок Олафа любил подзывать оборотней так, словно они были собаками…
Под гривной, пока он шагал по залу, пекло. Но вполне терпимо — к презрению некоторых ярлов Олафа и его родичей Ульф привык. Как и к запашку ненависти, который от них исходил.
Но вот от нахмурившегося Сигтрюга и равнодушного с виду ярла Хёгни попахивало радостью, и это Ульфу не понравилось больше всего.
Он замер в трех шагах перед Гудбрандом, склонил голову.
— Олафсон, прости, что задержался…
— Все давно тут, — зло сказал Гудбранд. На нежных, необветренных щеках младшего сына Олафа проступили пятна недоброго, ярко-клюквенного румянца. — Только ты где-то ходишь! Хотя по первому зову из дома конунга обязан бежать сюда!
Гудбранд замолчал, и ярл Хёгни объявил — громко, чтобы слышали все в зале:
— Ярлу Ульфу сейчас не до бед, случившихся в доме конунуга. Говорят, он собрался жениться!
Кожу под гривной обожгло.
Спокойно, подумал Ульф, стискивая клыки. Напрягся, вскидывая голову…
Получилось — подшерсток на скулах так и не выступил.
— Мой вестник должен был рассказать тебе о том, что мой отец пропал! — выкрикнул Гудбранд. — Но он почему-то не застал тебя на твоем драккаре!
Ульф ответил, стараясь не сбиваться на рычание:
— Мне передали его слова. И как только я узнал о пропаже конунга Олафа, я поспешил сюда. Мой драккар пришел в Нордмарк на отдых, Олафсон. Я сейчас не на боевой страже, поэтому не сидел на корабле неотлучно, ожидая вестей…
Во взгляде Гудбранда, молодого парня лет двадцати двух, на мгновенье появилась растерянность. Появилась — и пропала. Потом голубые глаза посмотрели на оборотня уже с ненавистью.
На лбу Ульфа выступили капли пота. Держать себя в руках — и не оборачиваться — становилось все труднее.
— Нужно известить о случившемся моего старшего брата, Торгейра, — отрывисто бросил Гудбранд. — Ты, ярл Ульф, в последнее время занят только своими делами, поэтому я расскажу тебе, где мой брат. Пять дней назад он отплыл со своими кораблями охранять морские пределы за Хрёландом. … ты тоже отправишься туда. Найдешь Торгейра, расскажешь ему обо всем. Думаю, после этого он захочет вернуться в Нордмарк. Ты останешься вместо него сторожить западные пределы за Хрёландом. Таков мой приказ.
В морские просторы за Хрёландом заплывают корабли не только из Йотунхейма, угрюмо подумал Ульф. Но и из Муспельсхейма. Черные громадные струги, несущие огненных йотунов…
Но его посылают с одним кораблем заменить все корабли Торгейра. Между тем у старшего сына Олафа их шесть. Младший сынок конунга мог бы послать к Хрёланду того же Скаллагрима, с его тремя драккарами. Три корабля — это все же лучше, чем один.
— Мне потребуется время, чтобы собрать людей из моего хирда (команды), — ровно сказал Ульф. — Они были отпущены по домам, передохнуть и оправиться от ран. После этого я отплыву.
Гудбранд скривился.
— Мой отец доверял оборотням, которые его охраняли — но исчез этой ночью. Теперь мне приходится надеяться на оборотня, который не в состоянии отплыть немедленно. Потому что его вдруг потянуло к юбкам!
— На моем драккаре лишь девять человек, Олафсон, — бросил Ульф. — Этого не хватит для боя. А ты ведь хочешь, чтобы я остался на Хрёланде?
Он не стал договаривать остальное — что трое из этих девяти получили раны, пусть и легкие, в последнем походе. Что ещё один отлеживается сейчас на корабле, приходя в себя после тяжелых ранений. А четверо долечиваются дома.
— Хорошо, собирай свой хирд, — заявил Гудбранд. И вытянул шею, пытаясь посмотреть на высокого оборотня сверху вниз. — А потом отплывай. Немедленно!
— Я так и поступлю, Олафсон. — Ульф ещё раз склонил голову.
Затем развернулся, зашагал к выходу. Услышал по дороге, как приглушенно хрюкнул за его спиной Сигтрюг — и под гривной запекло ещё сильнее.
Почему-то вдруг вспомнилась Хильдегард. Сейчас она, наверно, уже считалась невестой Сигтрюга Хёгнисона.
Ульф нахмурился, отгоняя ненужные мысли.
И, выходя, задумался уже о другом. Что теперь делать со Свейтлан? Брать её с собой в поход нельзя. Может, оставить пока в доме Гуннульфа? Правда, у того в доме есть сын, которому тоже пришло время жениться. Оборотень без пары — а рядом с ним будет девушка, которая не испытывает отвращения к волчьей породе…
