– Немедленно уйди со стены, Эсти! – свирепо прорычал Филипп.

Но кузина только нетерпеливо махнула рукой, продолжая посылать стрелы в неприятельский лагерь. И делала это достаточно метко, следует признать. Да, север не переставал удивлять Филиппа.

Сооружение чудовища, готовящегося пробить ворота Давтона и сокрушить их, подходило к концу, когда воздух взорвал боевой клич шотландцев. Кэмпбеллы пришли на помощь. Их было не так много, но в битву они кинулись яростно, и осаждающие слегка отступили под их напором. Вскоре запылал деревянный монстр перед воротами замка. Пришлые англичане заметались. Им нужно было отбивать неожиданное нападение, а с замковых стен их продолжали поливать стрелами и камнями. Положение изменилось, можно было бы и об отступлении подумать.

Но тут случилось нечто и вовсе из ряда вон выходящее. Будто из-под земли в тылу у нападавших появился небольшой отряд, устрашающий слаженностью своих действий. Раздался боевой клич «Йо-о-о!», и новые воины принялись крушить нападавших. Они врезались в ряды противников подобно мечу, который оставлял после себя кровавый след, разделяли их и проносились дальше. Потом разворачивались, совершали маневр и разрезали вражеские ряды уже в другом направлении.

Над отрядом реяло знамя с головой белого волка. Лейк-Касл! Но предводитель этих воинов показался Филиппу незнакомым.

– Не дадим им уйти, Филипп, – донесся до него далекий голос.

И отряд из Давтона вылетел на поле боя.

Теперь крушить врагов было куда как легче. Отряд Белого Волка рассекал их на части, а шотландцы и давтонцы безжалостно добивали поредевшие силы противника, такие мощные поначалу.

Вскоре все было кончено. Поле вокруг замка буквально было усеяно мертвыми телами. Стонали раненые. Вокруг носились оседланные кони без седоков. Началась другая работа.

Постепенно все стихло. Коней отловили, раненых собрали. Пленных было немного, и Филиппу предстояло решить их судьбу.

И теперь победители собрались в замке. Хозяину следовало поблагодарить соседей за помощь.

Филипп всмотрелся в лицо предводителя белых волков и ахнул.

– Бог мой, Генрих, – ошарашенно произнес он, – я совсем тебя не узнал. Ты стал взрослым. А твой отряд просто чудо.

Генрих улыбнулся:

– Та поездка во Францию многому меня научила, Филипп. И на многое открыла глаза. Теперь я готов отправиться в большой мир, чтобы мечом и доблестью завоевать себе место под солнцем. Как мой дед Брэд Лорэл.

«И служить делу Плантагенетов, как мой дед Генрих Лорэл», – подумал он, но произносить эти слова вслух не стал. Есть вещи, которые должны остаться внутри семьи, не выходя за ее пределы.

Удивление вызвал и предводитель шотландских Кэмпбеллов. Он тоже был молод, лишь немногим старше Генриха. Но даже Джон Форест не знал его, хотя и должен был, – ведь его мать была из Кэмпбеллов.

– Я Патрик Кэмпбелл, милорд, – представился он Филиппу, – племянник вашего капитана сэра Джона.

Джон Форест вздохнул. Время бежит так незаметно. Подрастают новые племянники по ту сторону границы, а он их даже не знает.

– Я рад приветствовать тебя, Патрик Кэмпбелл, и от души благодарю за быструю и очень эффективную помощь, – тепло отозвался Филипп де Моррен.

– Так повелось между нашими семьями, и отец научил меня этому. – Патрик широко улыбнулся и крепко пожал протянутую ему руку.

А Генрих Лорэл, вернувшись в Лейк-Касл, рассказал отцу и брату об оставшемся за спиной сражении и их общей победе. Барон удовлетворенно сверкнул глазами. Он сделал все правильно и теперь с более спокойной душой готов отпустить младшего сына искать свое место на земле. Ведь птенца все равно не удержать в гнезде, когда он оперился и научился летать.

А баронесса Николь получила так интересующую ее информацию. Генрих подробно описал ей девушку, забравшую, похоже, в плен сердце Ричарда.

– Она вполне подходит моему брату, мама, – сказал он с улыбкой. – Высокая, стройная, вся как будто сотканная из лунного света. И смелая. Со временем она станет хорошей баронессой для Лейк-Касла, думаю. И, надеюсь, даст замку славных наследников.

Спустя несколько дней Ричард Лорэл, получивший одобрение родителей, отправился в Давтон просить у Филиппа де Моррена руку его кузины.

Наступил год 1259 от Рождества Христова. Генриху исполнилось шестнадцать лет, и он почувствовал себя совсем взрослым. Большой мир звал его, и он убедил отца отпустить его в дорогу, напомнив о том, что его дед Брэд Лорэл отбыл на войну в пятнадцать. А ведь он не воевать едет, он просто хочет примкнуть ко двору наследника престола принца Эдуарда и, проявив себя наилучшим образом, получить рыцарский пояс и, возможно, земли. Если для этого придется жениться на богатой наследнице, он сделает это без колебаний. Он был уверен, что очень легко справится с этим, поскольку сердечные волнения еще не беспокоили его, любовь была неведома, а телесная близость казалась приятным делом независимо от объекта отношений.

Пришло время отъезда, и отряд Белого Волка распался. С Генрихом отправлялись в путь только пять человек, те, кто готов был покинуть вместе с ним родной замок без надежды вернуться домой. Дорога уводила их в дальние края навсегда. И среди них самым надежным был Джеф Льюис, внучатый племянник оставленного на монастырском кладбище во Франции Майкла Льюиса.

Прощание с родным замком и близкими людьми, с которыми Генрих, как стало ясно только сейчас, был связан намного сильнее, чем думал он сам, оказалось тягостным. Юноша понимал, что на многие годы, если не навсегда, расстается с отцом, матерью, Ричардом и Жюльетт, и это было больно. Но он также знал, что другого пути нет, и решение было принято.

Ранним утром ясного весеннего дня в самом конце мая отряд покидал родной Лейк-Касл. Генрих вдруг почувствовал, как оборвалась какая-то ниточка в душе, и это было очень болезненно. Казалось, рана кровоточит и теперь долго не заживет. На лицах своих воинов он читал похожие чувства. Но они мужчины, не мальчики, и их путь определен.

На холме, перед поворотом дороги, Генрих остановил коня и обернулся. Он окинул взглядом мощный замок у скалы над озером, освещенный нежными солнечными лучами, и запечатлел в душе это сказочное зрелище, которое теперь будет видеться ему только в снах.

Дорога оказалась нелегкой и довольно долгой. В Лондоне, куда лежал их путь, принца Эдуарда, однако, не было. Здесь всем заправлял сам король Генрих. Но он, как узнали северяне, не мог найти общего языка не только со своими баронами, которые постоянно бунтовали против него, но и с собственным сыном.

Король Генрих, как хорошо было известно всем, отличался удивительной жадностью к деньгам и власти. Своему подросшему наследнику он выделил собственные владения, но при этом доход с них забирал в королевскую казну. Гасконь же, тоже владение принца, уже несколько лет успешно обирал Симон де Монфор, граф Лестер. А Эдуарду между тем исполнилось уже двадцать. Он хотел иметь собственные средства и содержать свой двор. Однако сейчас у него только и было, что жалкие пятнадцать тысяч марок, ежегодные выплаты по брачному контракту с Элеонорой Кастильской.

Женили принца еще в пятнадцать лет из чисто политических соображений. Невесте было тогда и вовсе тринадцать. Однако брак оказался удачным, и невеста со временем расцвела, радуя глаз молодого мужа. Одно было плохо: уже двое детей, рожденных ею, прожили всего лишь несколько недель. Королевский лекарь объяснил принцу, что супруга его слишком рано понесла в первый раз, не успев еще окрепнуть как женщина. Да и потом совсем не отдохнула после рождения первого ребенка, вот беда и случилась опять. Но Эдуард лишь фыркнул в ответ. И что же делать, если он, как все Плантагенеты, горячий и сильный мужчина? Да и сама Элеонора тоже падка на телесные утехи.

Так или иначе, но какие-то средства жена ему принесла, и крайне честолюбивый и взрывной по характеру Эдуард вынужден был обходиться именно этими деньгами. Естественно, это не способствовало его добросердечным отношениям с отцом, и в конце концов он рассорился с ним вдрызг. При этом принц отказался и от единоутробных братьев отца, Лузиньянов, которых поддерживал еще совсем недавно. Эдуард вообще принял сторону взбунтовавшихся баронов, требующих реформирования власти в стране и полного устранения от государственных дел этих самых, любимых королем Генрихом, многочисленных Лузиньянов.