Та, которой столь не хватало в эти часы, единственная, кто и правда мог помочь — Она пришла глубокой ночью.
Она была как всегда прекрасна и величественна — в своей не подвластной времени чистоте и множащейся в летах мудрости. Сперва явилась лишь чувством, безошибочно приведшим серого волшебника туда, где в свете Луны ее возвышенный образ соседствовал с верховной волшебницей мира природы, спасенным ею гномом да хоббитом, что не отходил от друга ни на шаг все эти тяжкие дни. На руках она держала младенца. Силу трудно было почувствовать и понять, находясь рядом с магами такого могущества. Но тепло, исходящее от крохотного существа в свертке, украшенном живыми цветами — было знаком великих способностей, духовной чистоты и красоты внутреннего мира. А Владычица ничем не выдала своих тайн за исключением тонкого, трудноосязаемого намека на то, что ее собственное происхождение как-то связано с Другой магией архидриад и матерью Асханой.
- Возьми ее. Возьми свою дочь. Это единственная твоя возможность держать ее на руках и видеть, как глазами она зовет тебя отцом.
Руки гнома дрожали, из глаз лились огромные слезы. Но — эта девочка еще до рождения была предназначена не ему и не его любимой. За счастье нужно платить дорогую цену, и все испытания, что они прошли ранее, не шли ни в какое сравнение с этой ценой. Минуты, мгновения, нежное тепло ее взгляда — раз и навсегда. И ее заберут. И никогда больше они с Фиа не увидят свою Флору — новую архидриаду самого густонаселенного природного мира, самую могущественную из четырех, самую знающую, хоть и самую юную.
Фиа не соврала — у нее и правда были глаза Торина. Но малышка закрыла их и заснула на руках у отца. Хоббит не упустил возможности коснуться ее и погладить белокурую головку… Владычица Лориэна, между тем, уже успокаивала гнома — ведь есть еще сын. И уже завтра Фиа покажет ему его. Осталось принять лишь одно решение — о будущем и судьбе Эреборского царства. И если бы он был простым смертным, ему не пришлось бы, как и Фиа, платить столь высокую цену. Но — как законному королю Эребора, Торину тоже предстояло принести эту жертву миру, поставившему его на столь высокую ступень. Их сын теперь являлся прямым наследником. Правда, гномы не настаивали та том, чтобы забрать новорожденного сейчас. В отличие от Фиа, жертва Торина была много меньше — ему давали сорок лет на воспитание принца. В дальнейшем же Дурин должен был жить в горе, сперва под опекой Даина, имевшего все права на регентство, а по достижении зрелости — занять свой законный трон. И только в него — кровного наследника и родственника — архидриады соглашались вложить все знания, о которых намекали ранее гномам — дабы юного принца не просто растили в любви и обожании, но боготворили, как носителя неведомых им ранее возможностей — залога выживания и процветания расы гномов. Никогда еще Торин так не проклинал свой королевский сан! Но впереди ждали целых сорок лет, время детства любого гнома.
Проститься навеки с дочерью было бы невыносимо для существа, столь долго не знавшего, что такое отцовство. И госпожа Галадриэль подарила Торину долгий глубокий сон, коснувшись своей рукой его чела. А когда гном проснулся, рядом с ним была Фиа, держащая на руках маленького Дурина. Оказавшись вместе с сыном, он не знал уже ничего кроме нового, и на этот раз последнего горизонта любви, который смогла раскрыть перед ним неземная возлюбленная. Заручившись таким аргументом, ни Фиа, ни прочие участники этой сцены уже не сомневались, что война предотвращена, ибо Торин не сможет принять решения иного, кроме как уходить в мир своей семьи, обретенной заместо всех сокровищ горы и всей полноты королевской власти. Глаза фрагментами ловили счастливые лица Фили и Кили, восхищающихся дядей, их избранниц, стоящих рядом, друзей — и грустных и непомерно радостных за своего Торина, которого они видели в последний раз, но провожали в мир истинного спокойного блаженства и счастья… Уши не слышали речей Даина и Гэндальфа. Сознание уловило лишь то, что с любимыми племянниками они смогут часто видеться, и на деле нет никаких препятствий для того, чтобы изредка видеть старых друзей.
Стоял апрель. И прошел ровно год с момента начала похода к Эребору. Последний взгляд, брошенный на родную гору, Торину суждено было сохранить в своей памяти навсегда: мечту некогда длинной и несчастной, но пустой и суетной жизни, которая ушла прочь с появлением Великого и Вечного. Дракон был уничтожен, долг был выплачен, королевство под горой возродилось, и даже обрело законного прямого наследника. А впереди была жизнь, о которой раньше не приходилось даже мечтать — та жизнь, закон которой состоит в любви, чистоте и созидании, не омраченном порочными страстями.
/Конец седьмой части/
========== Эпилог ==========
Бильбо Бэггинс воротился в Шир состоятельным и познавшим мир хоббитом, которого с тех пор стали уважать, но отчего-то побаиваться, хотя он не делал ничего предосудительного и никому не подавал повода для боязни. Наверное, сама природа хоббитов такова, что им свойственно бояться всех, кто сильнее и умнее. Его теперь считали не просто умным, но и очень опытным.
Путь домой — с божественной помощью архидриад — занял менее двух месяцев, часть которых хоббит провел в Ривенделле, общаясь с эльфами и перебирая древние фолианты библиотеки. Все закончилось. Обретен был так вожделенный некогда покой и привычный быт. Любимые книги вновь были с ним — бережно расставленные по порядку на вычищенных полках, пересмотренные и перечитанные. Кладовая изобиловала яствами на любой вкус — ибо теперь Бильбо мог позволить себе все что угодно. Обветшавшая за время его отсутствия обстановка Бэг-Энда несколько обновилась и помолодела, но не изменилась существенно. Гости в его доме бывали редко, и большую часть времени он посвящал себя садоводству и чтению.
Светящийся клинок и кольцо заняли свое почетное место в фамильном сундуке. К чести сказать, хоббит очень редко доставал их оттуда — разве что в минуты воспоминаний, что охватывали его чаще по вечерам, наполняя душу и теплом, и грустью одновременно.
Большинству наших воспоминаний свойственно бледнеть со временем и вовсе уходить прочь в минувшее, всплывая лишь изредка и все более фрагментарно. Бильбо же ловил себя на мысли — что видит перед собой Торина столь ясно, перебирает в голове даже самые незначительные подробности их общения — столь дотошно, что иногда это даже вводит его в долгую глубокую грусть. Сознание терзалось неведением — как сложилась жизнь его друга там — в недоступном никому более мире? Счастлив ли он? По-прежнему ли его любит Фиа, и как он растит своего сына? Что чувствует, не возникает ли между супругами стычек в вопросах воспитания малыша, ведь они все же очень разные существа, пусть и единые теперь где-то там, куда никому нет дороги? .. Хоббит был уверен в том, что Торин станет замечательным любящим отцом. Но ведь божественная супруга гнома знать не знает тех традиций и правил, в которых должен воспитываться будущий король. Реже, но не менее живо будоражили его мысли о судьбе Кили и Фили. Сдержали ли архидриады свое слово — даровать им возможность видеться с дядей достаточно часто? Не разлучили ли их пути-дороги столь привязанных друг к другу братьев? В том, что давно уже позабыто обещание о встречах с друзьями, Бильбо даже не сомневался. А если и не забыто — вряд ли кто-либо вспомнит о хоббите. Скорее будет организована встреча гномов.
Шли месяцы. Минул год, потом второй — и настал день, когда Бильбо понял, что ошибался. О нем — не забыли.
Погожим августовским днем он возвращался с лесной прогулки, когда увидел возле своего дома двоих посетителей, явно ожидающих его, устало развалившись на скамейке. Сознание пронзил луч бурного восторга, когда он узнал Балина и Ори. И никогда еще с такою радостью хоббит не угощал гостей своего дома — всеми изысками и припрятанными для особого случая редкостями. Гномы, как и прежде, не отказывались ни от чего, хоть и ели смешно и сбивчиво — ибо все время говорили. Они поведали Бильбо о жизни в царстве под горой, о работах по возрождению Дейла, о состоявшейся недавно веселой свадьбе Двалина и вообще о том, что за последние два года сыграно было рекордное количество гномьих свадеб. Многие счастливые пары уже ждали потомство. И все это никак не сказалось на развитии ремесел, занятии любимой работой, горном промысле. В кулуарах поговаривали, что даже Даин всерьез задумывается о том, чтобы обзавестись супругой.
