Куин не отреагировал на ее упоминание о Киллиане.

— Когда вчера вечером тебя захватил Густав, меня ждала дорога в ад. И тебя тоже. Он бы убил тебя, и смерть не была бы ни быстрой, ни легкой. Она была бы медленной, и каждый шаг вел бы в кошмар, которого ты даже представить себе не можешь. Я прошел по этому пути — и выжил.

Каприс смотрела ему в лицо и вспоминала шрамы на его теле. Внезапно прошлое обрело неожиданную определенность.

— Это он их оставил? — прошептала она, и на этот раз в ее голосе звучала боль женщины за своего мужчину.

Он коротко кивнул. Его больше не беспокоили те клейма, которые Густав запечатлел на его плоти. Если это поможет Каприс понять — все, что ему пришлось вытерпеть, было не напрасным.

— Он предложил мне для тебя ночь гарантированной безопасности. Он не думал, что я смогу перехитрить его, имея так мало времени.

Даже теперь, понимая, что было поставлено на карту, решение, принятое Куином, ранило Каприс. Из-за грозившей ей опасности Куин убил человека.

— Киллиан сказал мне, что ты сделал.

Куин помолчал. Можно было оставить ее верить в то, что он сказал Киллиану. Он считал, что так ей будет легче. Возможно, он ошибся.

— Что, как ему кажется, я сделал.

Каприс вцепилась ему в запястья: ей больше не хотелось отстраняться. Надежда согрела ей сердце. Она всматривалась Куину в глаза, взывая к Богу так отчаянно, как не взывала даже в плену у Густава.

— Ты этого не сделал?

Куин увидел надежду, которую Каприс и не пыталась спрятать. Ему легче было бы выдержать пытки.

— Нет. Я устроил все так, чтобы казалось, будто я это сделал.

— Как?

Он покачал головой, одним жестом отметая те отчаянные, поспешные шаги, которые вынужден был сделать, чтобы ее освободить.

— Это не имеет значения, кроме как в отношении тебя. Но это — одна из причин, по которой тебе надо как можно скорее отсюда уехать. Густав недолго будет пребывать в заблуждении. Может быть, посланный им человек уже сейчас обнаружил правду.

Каприс почти не слышала его слов о вновь возникшей опасности. Ее тревога была сосредоточена на Куине, на том, как сделанный им выбор отразится на его безопасности.

— Густав будет тебя искать. Может, даже последует за тобой на остров.

Он кивнул, стараясь не замечать яростный огонь преданности и любви, пылавший в ее глазах ярче полуденного солнца.

— Он меня найдет. Я не стану прятаться. Каприс ошеломленно смотрела на Куина, не веря тому, что он будет пассивно сидеть и ждать смерти.

— Но у тебя ведь там есть защита! — сказала она, пытаясь понять нюансы, услышанные в голосе Куина. Неужели это бессилие? Немыслимо. Покорность? Подобная реакция совершенно нехарактерна для человека, которого она успела полюбить.

— Неприступных крепостей не бывает. Каприс не хотела поверить, что Куин почему-то хочет, чтобы Густав его нашел. Воспоминание об этом страшном человеке, державшем ее жизнь в своих руках и оставившем на теле Куина такие страшные шрамы, заставило ее похолодеть.

— Тогда умри снова, — прошептала она. Куин глубоко вздохнул, позволив выйти наружу усталости, жившей глубоко в его душе.

— Даже у кошки всего девять жизней. Я остаюсь жив. Но иногда мне этого уже не хочется. Вот почему я не возьму тебя с собой. Этой ночью я готов был продать ради тебя мою душу, мою честь и мое тело. Я мог бы остаться жив, чтобы быть с тобой. А ты смогла бы? Когда-нибудь, может, в наш самый счастливый день ты могла бы вдруг вспомнить, что я мог бы сделать этой ночью, если бы у меня не осталось другого выхода. А может, еще сделаю в другие ночи, чтобы ты была в безопасности. И что ты при этом почувствуешь? Вину. Тебе будет ненавистна та цена, которую пришлось заплатить за то, чтобы разделить моих демонов, опасаясь всякой тени, ожидая, что какой-то неизвестный враг из моего прошлого воспользуется тобой, чтобы купить еще кусочек: меня. Сколько еще раз я должен буду увидеть тебя связанной, взятой в заложницы? Это может стать нашим будущим. И во многом это реальнее нашей любви. Ты могла бы смириться с этим и остаться прежней? Если меня можно сломать, это будет сделано через тебя — через ту цену, которую тебе придется платить, чтобы оставаться со мной. Если бы я не любил тебя по-настоящему, разве я мог бы потребовать от тебя такого? А ты могла бы потребовать этого от меня?

Каприс матча смотрела на него, представляя себе нарисованное им будущее. — будущее, которое сожгло бы их заживо. До этой минуты она видела только любовь, огонь, зажженный в темноте, которая принадлежала им двоим, которую они сделали своей собственной. Куин оказался сильнее, чем она. Он увидел реальность, стоявшую за чувствами. Он понял, что ее не изменить просто тем, что они любят друг друга. И вместе с правдой в их мир просочился холод, леденящий душу, мертвящий сердце. Эта темнота стала чужим миром, в котором навечно останутся ее следы.

— Дело не в том, что я слишком мало тебя люблю. Дело в том, что я люблю тебя слишком сильно. — Он привлек ее и уложил себе на колени. Он взял ее на руки, вбирая в себя ее запах, стараясь запомнить его как можно лучше: для него не будет никакой другой женщины. Его руки скользили по ее телу, запоминая его очертания: это воспоминание будет оживать в нем с каждым вздохом. — Я предпочитаю, чтобы ты жила, узнала страсть с другим мужчиной, дала другому те обещания, которые давала мне, но не хочу разрывать тебе душу этими минутами тьмы.

Каприс прижала ладонь к его сердцу, ощущая сильное, уверенное биение в такт своему собственному. Не было слов, стерших бы правду, вернувших ей надежду и веру в будущее. Она положила голову ему на грудь и закрыла глаза.

— Тогда обними меня. Ненадолго. Пусть темнота в последний раз станет нашей.

Куин обхватил Каприс руками, впитывая ее покорность. Его взгляд был таким же безнадежным, как ее голос. Секунды обрели крылья. Ночь стремительно летела, мягко огибая их машину. Куин приподнял ее лицо. Ресницы лежали на щеках серебристыми перьями. Веки затрепетали, начали раскрываться.

— Не надо. Помни нашу темноту. Поцелуй меня в ней и позволь уйти из нее. Там всегда была надежда, всегда было завтра, которое можно было найти и разделить.

От слов поэта, что мог любить столь красиво, на глаза Каприс навернулись жгучие слезы. Он наполнил темноту бесконечным наслаждением. Там была истинная надежда — в мире, где надежды больше не оставалось.

— Поцелуй меня еще раз, а потом иди, любимый.

Куин склонился и приник к ее тубам, но без страсти. Вместо страсти он дал ей свою душу. Там, куда он направляется, душа не нужна.

Когда Куин поднял голову, Каприс заставила себя не двигаться. У нее на губах остался вкус его поцелуя, запах его тела окружил ее теплой аурой, которая скоро исчезнет. Даже его тепло ушло от нее, когда он осторожно пересадил ее на сиденье. На секунду его пальцы задержались на сплетении нервных окончаний, которое не найдет уже никакой другой мужчина. Наслаждение еще было с ней, когда дверь машины открылась, и прошлое цвета ночи украло его у нее. Прошлое, которое всегда будет его преследовать.

Каприс смотрела в ночь, не поворачиваясь к Киллиану, который наблюдал за ней с кресла напротив. Она знала, что ее спутник встревожен. Если бы дела обстояли иначе, она, наверное, постаралась бы его успокоить. Но сейчас ей покоя не было — для них обоих. Будущее превратилось в выцветший гобелен разбитых надежд. Она жива. Куин жив. Большего она просить не может. Он был прав: лучше это, чем то, что никогда не смогло бы осуществиться. Положив ладони на живот, она осторожно сглотнула. Как только самолет поднялся в воздух, ее организм начал бурно реагировать на похищение и уход Куина. Если бы она за последние часы что-нибудь съела, то сейчас беспокоилась бы, как бы ее не вырвало.

— Ты уверена, что не хочешь чего-нибудь выпить? — тихо спросил Киллиан.

Каприс повернулась к нему. Она отметила про себя его тревогу, но никак не могла на этом сосредоточиться. В ее мыслях, ее эмоциях, ее жизни не осталось места ни для кого, кроме Куина.