Говорит, осторожно разматывая слои пленки и демонстрируя тонкую черную полоску — кружева, кружева, кружева… Я прихожу в себя, когда он орет не своим голосом, потому что я рву молнию на комбинезоне, подминая под себя гибкое тело.

— Питекантроп ты! — уже успокаиваясь, фыркает он. — На татухи дрочишь, извращенец.

— Это похоже на дрочку?

Разворачивая его спиной к себе, шею стараюсь не трогать, хотя руки так и чешутся, и башню мне рвет нереально, немного больше, чем обычно, потому что к тому, что я трахаю мужика, привыкнуть было не так сложно. Сложнее — что я трахаю охуительного мужика. И по коже каждый раз мурашки от его протяжного мурлыкающего «Леррррр».

Когда он идет в душ, голый и вымученный моей внезапно вспыхнувшей страстью к его шее, я недолго сижу, приходя в себя, потому что в дверь звонят и, открыв ее, я не знаю, на что смотреть — на комбинезон в сиреневое леопардовое пятнышко или на мелированные отутюженные волосы мужика, который смотрит на меня с явным интересом.

— Ох ты ж бля, — вырывается неожиданное, но я быстро одергиваю себя:

— Вы, наверное, папа Антона? Проходите, пожалуйста, он в душе.

— Оу, приятно знакомиться, — улыбается тот, бодренько протискиваясь в прихожку. — Русский пить чай. Вы ставить чай… ник?

— Да, конечно, сейчас все будет, проходите.

Я иду на кухню с принесенным тортом и совсем не думаю о том, что только что, в качестве приветствия, меня помацали за задницу. И, знаете, пожалуй знакомство с тещей лучше пока отложить.