— Если не хочешь превратиться в мокрую курицу — иди в дом, — слова возвращают мужчину в реальность. Брошены небрежно, неохотно, но все же вслух. Он оборачивается и замирает: Пеннивайз стоит в дверном проеме и, скривив недовольное лицо, мокнет под дождем. Грим размывается, пачкает одежду и вновь принимает прежние очертания.Клоун не уходит, а терпеливо ждет его.

***

Билл проклинает тот день, когда впервые взялся за писательство. Сроки горят, издательства обрывают телефоны и грозятся разорванными контрактами. Слова упорно не приходят в голову, смеются над ним и, помахав рукой, улетают в невиданные дали.

— Я не могу написать даже строчку, — говорит он в пустоту, сбрасывая со стола испорченную бумагу. Она разлетается по комнате и неравномерно оседает на пол. Сделать бы из нее самолетики и запустить в окно, чтобы не мозолила глаза. Пусть он заплатит штраф, пусть выслушает лекцию о том, что покрывать соседские газоны мусором нельзя — все же это лучше, чем смотреть на грязные чернильные разводы на некогда девственно-белых листах. Вся история перечеркнута из-за концовки. Весь мир убеждает его, что так не бывает. Кто-то должен умереть — либо герой, либо злодей. Билла не устраивают оба варианта.

— Предположу, что ты устал и тебе просто нужно отдохнуть, — отвечают ему и неожиданно кладут руки на плечи. Мягкие массирующие движения — слишком хорошо для правды, он предпочел бы, чтобы его грудь рвали острыми когтями. В это проявление чужого благодушия мужчина поверил бы куда охотнее. Клоун звонко смеется и ерошит ему волосы, пропуская спутанные пряди сквозь пальцы. Осторожно, почти нежно, видимо, сказывается хорошее настроение.

— Ты мазохист, Билл. Загадишь все здесь кровью.

— Я неудачник-писатель, который з-загадил комнату бумагой. Думаешь, уже может быть хуже?

Монстр лишь хмыкает и вновь нажимает на плечи. В этот раз сильнее. Блаженство растекается по телу.

— Как же мне п-придумать этот долбанный конец?

— Выбери то, что больше всего подходит тебе, — говорит Пеннивайз, как само собой разумеющееся. Все так просто, но что же на самом деле подходит ему?

Билл не успевает записывать слова. Оставляет предложения незаконченными — он допишет их потом, а сейчас ему бы не забыть пришедшую в голову картину. Пальцы пачкаются в чернилах, оставляют следы на лице, когда он устало подпирает голову рукой. До рассвета осталось два часа. На столе лежит стопка исписанной бумаги. Мужчина спит прямо в кресле, тени залегли на расслабленном лице, на плечи аккуратно наброшен теплый плед. Билл не видит, как Пеннивайз, улыбнувшись краешками губ, прикрывает за собой дверь. Он думает, что это был просто сон. Такое может только привидеться. Он попросту не смеет надеяться.

***

— Она испугалась, — отмечает мужчина. Женщина в красивом платье и с босоножками в руках, как угорелая, бежит в сторону остановки, спотыкаясь на каждом бордюре. Он не окликает ее и не норовит догнать. Они не в мексиканском сериале, да и не маленькие уже, чтобы потакать своим глупым порывам. Рядом, скрестив руки, довольным ехидным взглядом очаровательную Лисс провожает и Пеннивайз. Ее внезапный побег — его работа, других вариантов нет.

— Она тебе не подходит, — мнение монстра в этом вопросе авторитетное. Восьмая. Все его недостойны. Билл считает, что их не достоин, как раз-таки он.

— Мне не п-подходит любая — у меня дома живет клоун… Разве что клоунессу найду. Она-то тебя устроит?

— Чем тебя не устраивает клоун? — Билл не знает, что на это ответить. Он ловит на себе заинтересованный прищуренный взгляд. Пытливый, заглядывающий прямо в душу. В глазах цвета приближающегося заката можно утонуть, если слишком долго в них всматриваться. Мужчина уже давным-давно безмятежно застыл где-то на их дне. Он отводит взор и прикусывает губу. Совершенно бессмысленный разговор. Попытки найти себе спутницу жизни — вынужденные, обреченные на провал. Единственному, кто будоражит одним своим присутствием горячую кровь, не нужен, как раз-таки он. Обычные превратности жизни, но все равно обидно.

— Это я не устраиваю его, — вырывается изо рта. Звучит жалко, зато правда. Он упорно не слышит, что два сердца по обе стороны его груди бьются в унисон.

***

— Возьми. Невозможно говорить о доверии и при этом держать в своих руках чужое сердце. Я отдаю тебе его, а д-дальше ты сам все решишь, — он не хочет этого делать, но ему надоела эта игра. Уже больше года. Череда грубости и нежности. Желания убить и сохранить жизнь. Попыток бросить все и остаться. Можно с ума сойти от этой карусели и Билл медленно, но уверено сходит. Теряется в окружающем мире, расшибается на фантики и самую малость, но надеется. На чудо, на хороший итог… на любовь. Глупо. Для всех этих детских сказок, Билл уже слишком взрослый мальчик.

— Как благородно с твоей стороны, — отвечает монстр, протягивая руку к заветному мешочку. Он почти убеждает себя, что так честно, так лучше. Но приучить себя к тому, что больше не слышит чужое сердце —как ни старается, не может. Свое собственное заходиться в глухом плаче: оно привыкло слышать биение собрата. Протянутая рука застывает и возвращается назад, вызывая в нем искреннее недоумение. — Но я оставлю его тебе.

— Но, почему? Все еще н-надеешься, что я тебе клоунессу приведу? — он пытается шутить. Получается не очень. Воображаемый Ричи крутит пальцем у виска и говорит, что даже для него все это слишком дебильно звучит. Пеннивайз придерживается того же мнения и окидывает его снисходительным взглядом. — Что и этот вариант не подходит?

— Нет, но моему сердцу подходишь ты, — клоун объясняет коротко и понятно. Не оставляет ему вариантов.Теплое дыхание согревает онемевшие губы, пальцы зарываются в волосы на затылке и прижимают. Крепко, сладко с ноткой знакомого эгоизма. Сердце в руках отбивает чечетку — его собственное вторит ему в том же ритме.