Теплая волна разлилась по телу.
Петер кивнул.
Все будет…
Мимо пристани неспешно шла лодка — длинная, узкая, с круто загнутыми вверх носом и кормой, на самых кончиках которых висели бубенцы, выкрашенные красным… позвякивали на ветру. Горбатый лодочник размеренно работал длинным веслом — с одной стороны, с другой стороны, с одной, с другой, с одной… монотонные всплески завораживали.
Утром снова в путь.
Дальше, на восток — Гурджанак.
3
— Кладите его на стол.
Со стола одним движением смели всю посуду, положили раненного. Рыбак, не молодой уже мужчина, сыновья взрослые — как раз те парни, что его принесли. Везде кровь. Грудная клетка раздроблена и переломана левая рука. Едва дышит, легкое разорвано. Говорят, упал за борт, попал под винт… подробностей Петер не знал, да и не интересовался. К чему? Подробности не имели значения.
Во дворе истошно выла баба. Жена, наверно. Ее не пускали, а она рвалась, требовала пустить, хотела, чтоб айяра ушла, проклинала, молила.
Если айяра уйдет, рыбак не проживет и часа.
Баба во дворе этого не понимала. Может быть не видела, как все серьезно… да не видела, конечно, она подбежала уже потом… Да и просто боится. Айяру многие боятся. Айяра даст, айяра заберет. За те годы, что Петер ходил вместе с ней, айяра не забрала ни одной жизни, но кто может это знать?
— Все, дальше я сама, — тихо сказала Луцинка. — Идите, подождите пока.
— Пойдем, — велел Петер парням.
Они еще с минуту стояли в нерешительности, потом быстро и послушно закивали. Вышли.
— Нет! — все еще кричала баба. — Пустите меня! Убирайтесь прочь! Нет! Убира…
Крик оборвался на полуслове.
Так резко, что Петер вздрогнул, глянул на нее…
— Петер!
Петер еще до конца не понимая, шагнул к ней.
— Отпустите ее.
— Петер! Неужели это ты?
Он неуверенно улыбнулся, едва-едва, уголками губ.
— Я.
— Боже мой… этого не может быть!
— Может.
— Петер, ты… ты не узнаешь меня?
Он улыбнулся снова.
Ей за сорок, в волосах седина, да и располнела за эти годы. Но он узнал.
— Кайя.
Она громко всхлипнула, потянулась к нему, но вдруг, словно испугавшись, дернулась, закрыла лицо руками. Заплакала.
— Петер… этого не может быть…
— Может, — тихо сказал он, подошел сам, обнял за плечи. — Кайя…
— Я думала, ты погиб… пропал… Петер! Ты ведь не изменился совсем!
* * *
Айяра сидела за столом, вместе со всеми, пила чай из большой кружки. Кайя сначала косилась на нее с недоверием, потом привыкла, девочка и девочка, тихая, скромная, но так вполне нормальная, каши, вон, целую миску съела, поблагодарила вежливо. Такая не обидит. Не убьет… Ведь не убьет же?
— Все будет хорошо, — уверено говорил Петер.
Кайя ему верила. Разве можно не верить?
Она попеременно обнимала то брата, то мужа, то улыбаясь, то утирая слезы. Как иначе? Оба они, живые, были рядом. Не чудо ли?
Брата она давно уже похоронила. Да и как иначе? Столько лет прошло… Нет, где-то в глубине души она еще надеялась, но уже не верила по-настоящему. Он погиб для нее в тот день, вместе с матерью и сестрой. А она осталась. Убежала тогда к Мартину… где теперь этот Мартин?
Как это случилось? В их дом, пока Петера не было, говорят, заявились мужики. Хотели айяру прогнать. Старик-то тот сбежать пытался… так чего айяре одной тут делать? Пусть убирается тоже. От греха… Хотели беду отвести. Говорят, кричали, гнали ее прочь… еще говорят, мужики пьяные совсем были. Наверно. Трезвые бы не сунулись. Побоялись.
Но, кто теперь разберет как было? Сама айяра тоже не помнит.
Перестарались видимо мужики. Испугали. Обидели… или она чего-то не поняла. Она ведь тогда не такая была, как сейчас…
— Не такая, — кивала Кайя.
Айяра изменилась.
А вот Петер не изменился совсем. Словно и не было стольких лет. Мальчишка. Разве что взгляд стал суровей, да руки крепче.
Так не бывает.
Награда это ему, или проклятье?
— Как ты жил все эти годы? — спрашивала Кайя.
— Да так… обычно… — Петер не знал, что рассказать.
Что было в его жизни? Много… день за днем… они шли и шли вперед, иногда останавливаясь, чтобы помочь кому-то, вот как сейчас. Весь мир обошли от края до края. Дорога. Вечная, нескончаемая. Каждый день как предыдущий — утро, день, вечер, ночь. И снова. Сон, не отличимый от яви и явь не отличимая от сна.
— Оставайся с нами, — просила Кайя, заглядывала в глаза.
Он благодарно улыбался. И вдруг понимал, что почти не помнит ее. Он знает, что у него есть сестра, Кайя, на год старше, вот она… Он знает. Узнает ее. Но почти не помнит, как все было. Как они жили раньше. И жили ли? Может быть это всего лишь сон?
Зачем ему оставаться? Что делать здесь?
— Нам надо идти.
— Петер, но ведь так же нельзя…
— Нельзя? — удивлялся он.
Чужой. Совершенно чужой, хоть и ни капли не изменившийся.
Она еще пыталась уговорить, но уже понимала, что ничего не выйдет. С самого начала понимала. Но разве могла не попросить? Попробовать. Ведь брат…
Петер взял айяру за руку.
— Пойдем.
— Пойдем, — отозвалась она.
— Куда? — тихо спросила Кайя.
— Дальше… Тени зовут нас.
Остановить, задержать — уже не возможно.
— Я соберу вам еды в дорогу, — спохватилась вдруг Кайя. Хоть что-то сделать. Хоть как-то, пусть только видимость, что все нормально…
— Спасибо.
За окном гудит ветер.
— Петер, я еще увижу тебя?
Он улыбнулся, кривовато так, неловко, пожал плечами.
— Надеюсь, что нет.
— Ты не хочешь меня видеть?
Он покачал головой.
— Надеюсь, с тобой никогда не случится беда. Береги себя.