Страшно стало до боли.

Сколько времени это продолжалось, Петер не мог сказать. Очнулся от того, что его осторожно гладили по волосам. Открыл глаза. Рядом, на корточках, сидела айяра, с тревогой заглядывая ему в лицо… маленькая девочка, небесное пламя… чем-то так неуловимо похожая на сестру.

— Луцинка… — тихо позвал он.

К вечеру пошел снег.

Крупные белые хлопья степенно спускались с небес, кружили в нетвердом свете фонариков и ложились на воду. Тихо, молча… исчезали. Воды было много, целый океан — черный, безлюдный, вода лениво плескалась внизу, разбиваясь о сваи — шлеп-шлеп-шшшшлеп-шшш. Было холодно, и коченели пальцы, едва согретые дыханием.

Петер сделал глубокий вдох.

Там, на самом краю пирса, свесив ноги, сидела айяра.

Зачем он все еще ходит с ней? Ответ казался Петеру очевидным и непонятным одновременно. Айяра дарит людям надежду. Скольких они спасли — сложно и сосчитать. Рядом с Петером она ничего не боится, рядом с ним она оживает, отогревается… Но он сам… Иногда кажется, что сил больше нет и идти некуда, что прошлое — лишь сон, а будущего нет… ничего нет…

Есть только нескончаемый путь.

Доски хрустнули и зазвенели тонкой ледяной корочкой, выдавая шаги.

— Эй, — осторожно позвал он, — эй, Луцинка…

Она не шелохнулась.

— Луцинка, я тебе поесть принес, хочешь? Смотри — пирожки и еще яблоки! Правда, настоящие! Хочешь яблоко, Луцинка? — он говорил с ней, словно с ребенком, или, может, словно сам с собой, мягко, ласково, не очень-то ожидая ответа.

— Луцинка.

Она медленно повернулась, посмотрела…

— Опять не узнаешь меня, да? — вздохнул он, и Луцинка неловко улыбнулась. — Я Петер, мы с тобой уже почти год вместе ходим. Я вот поесть тебе принес, хочешь? Яблоко, а?

Подошел, сел рядом, достал из-за пазухи большое золотистое, повертел его в руках, словно любуясь, протянул ей.

— На. Смотри, какое.

Она улыбнулась снова, благодарно так, почти извиняясь, молча взяла, откусила, принялась хрустеть. Он погладил ее по плечу.

— Вот, молодец.

Белый, неторопливый снег бесшумно падал с небес.

У парома толпился народ. Перед ними расступались, косились. Людям есть чего бояться, мало ли — слишком огромная, слишком страшная сила, от которой без нужды лучше держаться подальше.

Впрочем, места на пароме все равно не уступят. Придется ждать следующего.

К утру они будут в Сайхене, небольшом уютном городке, пахнущем корицей и сдобой, где крышу каждого дома венчает причудливый флюгер, а по улицам бродят шарманщики в пестрых колпаках. День-два. А потом они… да и важно ли, куда отправятся потом?

В черной глади воды отражаются дрожащие звезды.

Айяра спит, положив голову ему на колени. Тихо-тихо, только плещется вода.

— Пойдем, пойдем, милая, хорошая моя, пойдем… Ну пожалуйста, ну давай, ну вот так…

Солнце едва встало.

Маленькая женщина в пуховом платке суетилась рядом. Петер с трудом открыл глаза, невыносимо хотелось спать, ноги затекли. Луцинка все пыталась подняться, но поскальзывалась, падала на заледеневших досках, снова упрямо вставала. Женщина ахала, пыталась помочь, что-то бормотала, протягивала айяре леденец — огромного сахарного петуха на палочке, и ее губы дрожали, потеки слез виднелись на щеках. Сколько раз Петер видел это.

Значит плохо совсем. Просто так к айяре никто не подойдет, только отчаявшиеся, те, для кого другой надежды нет. Те, кому нечего терять.

— Помочь надо, да?

Женщина вздрогнула, и быстро-быстро закивала.

— Дочка у меня… там… дочка… — она, кажется, хотела объяснить, но слезы, наконец, хлынули, сделав ненужными все слова.

— Пойдем, Луцинка.

Петер подхватил свою айяру под руку, помогая идти.

Они помогут. Все будет хорошо…

Теперь он прекрасно знал, как это бывает, и как будет теперь.

Не долго. Просто, буднично, без шума и фейерверков. Айяра берет за руку и беда уходит.

И вот он уже сидит, глупо улыбаясь, зажав в ладонях горячую кружку и смотрит на айяру, свернувшуюся калачиком в уголке.

Обошлось, хорошо все… хорошо, хорошо…

Теперь Петера поили ароматным чаем, собирались вот-вот накормить жареной картошкой и еще чем-то, было почти все равно. От домашнего тепла разморило и клонило в сон. Хотелось тоже свернуться калачиком, проспать здесь до самой весны. Или хоть ненадолго сделать вид, что ему никуда не нужно идти. Хоть чуть-чуть…

В кроватке безмятежно спал ребенок.

Ради этого стоило. Все будет хорошо. Пока он рядом — все будет хорошо. Молнии не ударят, он не позволит им.

Завтра уйдут снова, айяра не может долго на одном месте.

— Петер, — шептала Луцинка сквозь сон, счастливо улыбаясь, — я помню тебя.

В руках шуршит кулек разноцветных конфет. Луцинка сидит у самой воды, ловко складывая из фантиков причудливые фигурки. Снег растаял с утра и солнце жарит вовсю, разбегаясь лучами по беззаботно ясному небу. Ни облачка, только чайки летают.

— Расскажи что-нибудь, Петер.

— Что рассказать?

— Не знаю, что-нибудь.

Он садится рядом, обнимает и рассказывает ей сказки — о далеких землях, о чудесных краях, длинные сказки, веселые, разные. А она смеется. Совсем как человек. И солнечные зайчики танцуют в ее глазах.

К югу от Сайхены — Уттика, не город даже, так. Парома к нему нет, нужно лодку брать. Но айяру отвезут бесплатно — таков неписанный закон, мало ли, вдруг самому когда понадобится. Не отказывать ей ни в чем.

Лодочник, дородный хмурый мужик, в надвинутой на самые брови лохматой шапке, неспешно, размеренно работает веслом.

— Слышь, брось ее, а. Она ж тебя однажды прикончит.

Петер мотает головой.

Лодочник пожимает плечами.

— Дурак.

Луцинка сидит на носу лодки, опустив ладонь в ледяную воду, смотрит куда-то в глубину.

Петер молчит и отчего-то улыбается. Хорошо.

К вечеру опять пошел снег.

Луцинка сидела, подтянув колени к подбородку, съежившись, Петер рядом, и его все больше трясло. Идти не было сил. На ходу хоть немного можно согреться, а так уже не получалось. Погреться в дом их с айярой не пускали, выносили еду, какие-то вещи, но только чтоб она не подходила. Боялись. Айяра даст, айяра заберет…

Зубы стучали.

Они сидели обнявшись… длинные реснички Луцинки все в инее… глаза закрываются… сон крадется мягкими шагами…

— Эй, вы чего тут? Замерзните же совсем!

Петер вздрогнул от неожиданности. Рядом стоял старичок в запахнутом на скорую руку тулупе, наверно увидел в окно, вон и дом не далеко… побежал… Луцинка медленно повернулась, глянула старичку в глаза и тот разом отпрянул, поняв все.

— Айяра? — едва слышно спросил он, голос сухо царапнул.

— Да, — согласился Петер.

Старичок неуверенно топтался на месте, было хорошо видно, что он хочет помочь, но слишком боится. Айяра заберет…

— А ты это… парень… замерзнешь ведь. Ночи-то холодные…

— Ничего, — Петер попробовал усмехнуться, но голос подвел, захрипел, задребезжал.

Объяснять ничего не хотелось. Рядом с айярой… ведь так выходит, что согреть она не может, но и насмерть замерзнуть не даст — вытащит, вылечит. И отмороженные пальцы, будут как новенькие. Так уже было… Провалиться в мягкие объятья сна, уйти почти за ту незримую черту… кажется навсегда, как уходят другие… Иногда Петеру начинало казаться, что он и не человек вовсе. Когда снова и снова выдергивают из небытия — любой усомнится. Даже совсем старый детский шрам на ноге исчез без следа. Казалось, скоро растает память. Словно тень, подхваченная морской волной. Бессмертная нечеловеческая тень.

Петер привык.

— Прости… — шепнул старичок, попятился.

— Прости… — эхом отозвалась айяра, положила голову Петеру на плечо, обняла. — Все будет хорошо. Я постараюсь…