– Спасибо, не знала, получится ли у меня выполнить задание. Мне кажется, я… Честно говоря, иногда я чувствую себя здесь слишком юной.

– Ты первокурсница?

– Да.

– У меня было много первокурсников, у которых получалось писать лучше, чем у старшекурсников. Вряд ли возраст тесно связан с писательством. Конечно, со временем писательский навык становится лучше, но нижнего возрастного порога у него нет.

– Приятно слышать от вас такое.

– Ты уже завела друзей в группе? – спрашиваю, направляя наш разговор в нужное русло и подбираясь ближе к своим личным интересам.

Она морщит нос и глядит на дверь.

– Еще нет. Там стоит Гейб. Он милый, но я не знаю, ищет ли он друзей.

Я киваю и улыбаюсь, крепко сжав губы, чтобы не выдать неуместную фразу вроде «Я так и знала!»

Набираю в грудь побольше воздуха:

– Что ж, всегда полезно иметь партнера-критика. Скоро мы будем обсуждать этот вопрос подробнее.

– Хорошо, – говорит она, вставая.

– Это все? Не хочешь обсудить что-нибудь конкретное?

– Нет, мне просто хотелось узнать, правильно ли я понимаю курс, а вы мне это довольно быстро объяснили, спасибо.

– Превосходно. – И тут на меня нисходит озарение. – Можешь позвать сюда Гейба?

Теперь у нее не будет выбора, придется с ним говорить. Она открывает дверь и молча, жестом приглашает его в кабинет. Полагаю, она ему, по крайней мере, улыбнулась. Эти две неразговорчивые натуры доведут меня до смерти.

Он бухается на стул напротив меня и сразу, без приветствия начинает говорить, как будто репетировал слова много раз. Будто он взорвется, если не выскажется.

– Мне тяжело дается краткость, слов всегда выходит слишком много, – быстро объясняется он, вытирая ладони о джинсы.

– Это не беда, – замечаю, медленно проговаривая слова в надежде немного его успокоить.

– А как же короткие рассказы со строгими ограничениями?

– Понимаешь, когда я даю задание написать рассказ на две тысячи слов, старайся не растекаться на все пять тысяч, но если возникнут трудности, ты всегда можешь подойти ко мне, и мы вместе поработаем над формулировками, – предлагаю я. – У писателей удивительным образом получается уменьшать количество слов за счет точных выражений и сокращения ненужных описаний.

Он кивает и улыбается.

– Есть еще вопросы?

– Не столько вопрос, сколько опасение. Мне ведь придется зачитывать задание перед аудиторией, верно?

– Да. И, скорее всего, не одно.

– А отказаться нельзя?

Я сочувственно улыбаюсь, но качаю головой.

– У меня ощущение, что в итоге мне придется редактировать самого себя, потому что, не знаю, делясь рассказом с аудиторией, я чувствую себя…

– Беззащитным? – предполагаю я. Мне часто на это жалуются.

– Ага, – говорит он со вздохом, его уши краснеют.

– А вот тут уже сложнее. Я не собираюсь советовать отстраниться от ощущений или попробовать их забыть, но на этом курсе необязательно писать о том, что вызывает подъем чувств. Если понимаешь, что показывать написанное не хочешь ни под каким предлогом, подойди к Коулу или ко мне, мы тебе с радостью поможем, и баллы ты не потеряешь.

– Хорошо, – говорит он, кивая.

– Это все?

– Да.

– Боже, студенты с каждым годом упрощают себе жизнь.

– Может, мне что-нибудь придумать?

– Нет, и пойду-ка я сегодня домой пораньше.

– Спасибо за помощь, – говорит он, встает и с улыбкой выскальзывает за дверь.

Я снова сажусь в офисное кресло и кручусь на нем. Сделано немного, но сегодня, по крайней мере, дело сдвинулось с мертвой точки.

Сэм (брат Гейба)

Девушка с курса Гейба по писательскому мастерству бродит у библиотечных полок с крайне потерянным видом. Точнее, это девушка с писательского мастерства, в которую Гейб втюрился.

– Привет, – говорю я, когда она проходит третий-четвертый раз вокруг шкафов.

– Привет, – выдыхает она, переводя взгляд с меня на указатель полки и обратно.

– Нужна помощь?

– Ты здесь работаешь?

– Да.

– Тогда конечно. Может, ты мне поможешь.

Она показывает мне листок блокнота.

– Ты поднялась на уровень выше нужного, – говорю я, отталкивая с прохода тележку с книгами, которые надо расставить по местам, и веду ее к заднему лестничному пролету, на этаж ниже, к нужной секции.

– Большое спасибо, – говорит она, достает с полки книгу и прижимает к груди.

– Нет проблем. Я – Сэм, – говорю, протягивая руку.

– Лия, – отвечает она. Пожатие у нее достаточное крепкое. Я впечатлен.

– Ты ведь знаешь моего брата Гейба, да?

Она поднимает взгляд с книги на меня.

– Что? Нет. Я имею в виду… – она делает паузу, видимо, засмущавшись. Вот уж точно, они с Гей-бом – пара, созданная на небесах. – Мы с ним посещаем один предмет, но я его не знаю. «Не знаю» не в том смысле, что «незнакома». Просто мы не… мы с ним не дружим.

Я киваю, стараясь не очень улыбаться, хотя еле сдерживаю смех, и говорю:

– Я передам ему твои слова.

– Нет! – восклицает она.

– Я пошутил, – обещаю я и кладу ладонь ей на руку.

– Еще раз спасибо, – говорит она, обнимая книги, и отходит.

Наблюдаю, как она уходит, и остаток смены думаю, как бы свести этих двух сумасшедших. Так время течет быстрее.

Белка!

Самое замечательное в это время года – желуди. Они вкусные и восхитительные, это лучшая еда в мире. Если вы не едите желудей, то многое упускаете. Я всем друзьям рассказываю, какие желуди удивительные, а они иногда глядят на меня как на чокнутую. Но с ума я схожу только по желудям.

Вижу мальчика и девочку. Эта девочка как-то дала мне арахис, и она часто наблюдает за мальчиком. Он тоже на нее смотрит. Правда, они всегда смотрят друг на друга в разное время, по очереди. Но сегодня они успевают поймать взгляды друг друга и улыбаются так широко, что кажется, будто смеются.

Думаю, они смеются.

Надеюсь, им нравятся желуди. Можно было бы запустить ими в них. Нет, плохая мысль. Не хочу тратить желуди. Не хочу делиться. Хотите, зовите меня плохой белкой, но я не люблю делиться желудями.

А может, я от этого становлюсь хорошей белкой, совершенной белкой, настоящим идеалом белки.

Хиллари (сокурсница по писательскому мастерству)

– Мы начинаем первое долгосрочное задание по критике, – заявляет Зовите-Меня-Инга в один дождливый октябрьский день.

Она так волнуется, будто это лучшее событие со времен изобретения наборного шрифта, или чем там еще восхищаются профессора литературы.

– Напишем несколько простых рассказов на тысячу слов, чуть больше или меньше, а затем в течение нескольких недель будем читать их партнеру.

У обоих будет шанс непосредственно увидеть, как работает над заданиями другой человек. Потом поменяетесь ролями. Считаю, это очень важно: учиться друг у друга.

Я выпрямляюсь, поднимаю руку и говорю, не дожидаясь, пока меня назовут:

– На какие темы будем писать?

– На простые, например, можно начать с яркого детского воспоминания: грустного, счастливого, смешного. Только придерживайтесь рамок в тысячу слов. Необязательно писать об очень личном. Если кажется, что тема вам неприятна, зайдите ко мне в рабочее время. Не стоит раскрывать мне все детали, но мы что-нибудь придумаем.

По правде говоря, именно это я в Зовите-Меня-Инга уважаю, хотя она бывает той еще штучкой. Она трезво подходит к тем затруднениям, которые могли бы возникнуть у людей при выборе тем. Например, вдруг со мной грубо обращались в детстве и все детские воспоминания связаны с этим? Но мне кажется, если у тебя такие проблемы, то тебе не до колледжа и писательского мастерства. Ты, скорее всего, сидишь в тюрьме и делаешь брагу.

Такие мысли точно лучше оставить при себе.

И думать о браге тоже не стоит. Однажды мы с соседкой по комнате приготовили огромное количество пунша в пластмассовом баке и высыпали туда виноградный «кул-эйд». Все парни сказали, что он походил на брагу. Вот откуда сынкам богатых родителей знать, как она выглядит?