Уже две недели Максим стремился быть благородным, щедрым и порядочным. Естественно, по отношению к Линде, а не ко всему абстрактному человечеству. Тем не менее он насторожился. Действительно, было о чем крепко задуматься и унизить себя подозрительностью, поскольку Линда просила «Харлей».

Было абсолютно очевидно, что этот совершенно нечеловеческий вид транспорта она вполне может использовать как инструмент побега. Одно дело какой-нибудь «Линкольн» или семьсот пятидесятый BMW. Тут не могло быть никаких волнений, потому что респектабельный автомобиль делает людей – а Максим больше уже не считал Линду куклой, – покладистыми и самоуспокоенными. Таких можно выгуливать без поводка, поскольку даже минимальные перемены их страшат. От угрозы любых перемен такие люди, словно страусы, прячутся в консервативных партиях, насквозь пропахших нафталином.

И совсем по-другому пахнет «Харлей»! Он пробуждает в незрелых душах совершенно варварские чувства – дерзость, презрение к общечеловеческим ценностям и свободолюбие.

Именно это и было опасно. Ведь Линда наверняка не ограничится монотонным кружением по парку. Через некоторое время ее потянет на трассу, где тысячи таких же двухколесных безумцев ищут острых ощущений, чтобы в лучшем случае пересесть в инвалидную коляску, в худшем – изуродовать свой труп до такой степени, что его сможет идентифицировать только генетическая экспертиза.

Но самое загадочное в байкеровском движении то, что оно никак не может кануть в небытие. Самые радикальные моторизованные безумцы в подавляющем своем большинстве погибают в юном возрасте, не успев оставить потомства, которому все равно по мере взросления было бы суждено влиться в ту же самую армию смертников не по принуждению, а по призванию. Но все равно откуда-то появляются все новые и новые безумцы.

И нет им ни конца, ни края, несмотря на то, что они самым возмутительным образом бунтуют против фундаментального закона эволюционного развития.

Поэтому исследователям этого загадочного явления остается предположить, что тут работает не теория ученого Дарвина, а мистическое мракобесие шарлатана Папюса. Схема такая. Вмазал чувак три стакана портвейна, сел за руль, разогнался до двухсот пятидесяти и разбился в мелкие брызги о вековой дуб или о железобетонную стену. И от этого чудовищного удара его сперма разлетается в радиусе пятидесяти километров и оплодотворяет как минимум трех женщин, у которых по истечении установленного природой времени рождаются будущие безумцы, ко всему еще и страдающие дебилизмом, поскольку зачатие было пьяным…

Нет, Максим не опасался, что Линда, войдя в раж, не справится с управлением. В ее феноменальных возможностях он в полной мере удостоверился во время тестирования. Ее «бортовой компьютер» найдет верную траекторию в любой запредельной ситуации.

Максим боялся того, что в один прекрасный момент она выедет за ворота и исчезнет навсегда. И это будет равносильно ее смерти. То есть пропаже без вести. Плакать можно, но поставить свечку за упокой нельзя. Да, да, он уже дошел и до этого! Если бы Максима спросили, к какой конфессии принадлежит Линда, он, не колеблясь, ответил бы: православная. Несмотря на то, что делали ее отпетые протестанты, а то и баптисты.

И он, сгорая от стыда, настучал в корпорацию «Soft Women» письмо. Так мол и так, приобретенная у вас модель LKW-21/15 по имени Линда просит купить ей мотоцикл «Харлей». Но я боюсь, что на нем она уедет от меня навсегда. Прошу, дескать, ответить, насколько обоснованы мои опасения.

Фирмачи сильно удивились столь нелепым фантазиям клиента, который собирается сажать куклу для секса и домашней работы на мотоцикл. Однако ответили столь корректно, что даже шизофреник не смог бы разглядеть между строк и тени издевки: «Вероятность того, что модель LKW-21/15 по имени Линда покинет своего хозяина, составляет 0,00001 процента. А это гораздо меньше, чем вероятность возникновения термоядерной войны».

При этом не преминули одобрить решение Максима приобрести мотоцикл указанной модели. Правда, если бы «Soft Women» параллельно с куклами выпускала бы еще и конкурирующие с «Харлеем» двухколесные орудия самоубийства, то рекомендации были бы несколько иными, скрыто рекламирующими собственный продукт. Таковы законы межкорпоративной борьбы, которые, в отличие от теории Дарвина, ниспосланы нам свыше.

И Максим решился!

Линда, сияя от счастья, натянула черные кожаные брюки и устрашающую черную кожаную куртку, обильно и хаотично проклепанную. Ноги сунула в черные кожаные сапоги на непростреливаемой подошве, на голову водрузила черный блестящий шлем.

– Ну, как?! – спросила она, гордо прохаживаясь перед Максимом этакой посланкой то ли футуристической антиутопии, то ли какой-то совершенно безбашенной внеземной цивилизации.

– Я тащусь и торчу! – попытался изобразить бодрость и веселье встревоженный Максим.

– То-то же! Тебе, Максик, повезло с женщиной. Я и в сексе бестовая, и за рулем чумовая!

– Но ты ездить-то умеешь? – попытался слегка отрезвить ее Максим.

Этот идиотский вопрос она даже не удостоила ответа.

Подошла к своему чудовищу, сверкающему никелем и лаком. Села в седло, послав Максиму протяжный воздушный поцелуй, отчего у него внутри все похолодело. Врубила мощный звук. Три раза газанула вхолостую, отчего лебеди в пруду в панике попытались взлететь, позабыв о подрезанных крыльях. И, выжав сцепление, плавно покатила по дорожке, выложенной цветной фигурной плиткой. И пропала из поля зрения, скрывшись за деревьями.

По реву, доносившемуся из отдаленных аллей, было понятно, что скорость постоянно возрастает.

Линда пару раз пронеслась мимо Максима. На третьем боевом заходе, километрах на ста двадцати в час, она выхватила у него из кармана пачку сигарет и зажигалку, после чего взлетела по перилам парадной лестницы, прикурив на ходу.

Такого рода фокусы она показывала прибалдевшему Максиму три дня подряд. Три дня она была весела и озорна. Три дня она отплачивала Максиму за его душевную щедрость таким запредельным сексом, что он бессчетное число раз шел в яростную атаку, падал, сраженный пулей, вставал и опять падал, и опять вставал, преисполненный священного животного чувства.