— Камми! — Знакомое с детства прозвище режет слух, но я все же выдавливаю ничего не значащую улыбку бегущим с раскрытыми объятьями парням.

— Дима, Олег, — они останавливаются в трех шагах, недоуменно переглядываясь. То, что я назвала их не по прозвищу, а по имени значит многое. В основном то, что мы больше не одна команда, и они не могут больше называть меня сладким Камми. — Вы повзрослели.

— Рыжая ёбнулась, — высказался Дима, толкая под ребра друга и натянуто улыбаясь. Я сбила весь настрой. Испортила вечеринку.

Я знаю.

Но мне не дают закопаться в себе. Родные с детства руки обнимают и вжимают в синий свитер до хруста костей. Руки автоматом вцепляются в ткань, сжимая в кулаках, кажется, еще и кожу. Но он молчит. Гордов слишком гордый, чтобы показать свою слабость. Но его руки, который до сведенных мышц зажимают меня, говорят все за хозяина.

— Я ненавижу тебя. — Жестко на ухо. Так, чтобы остальные не слышали.

— Я знаю. — Бью кулаком по ребрам, заставляя оторваться. — Я знаю. — Он отстраняется и сморит на губы, усыпанные мелкими шрамами, растянутые в горькой и извинительной улыбке, но улыбается мне задорно и весело, будто наконец-то нашел потерянного много лет назад кота.

Гордов неумолимо закидывает меня на плечо, начиная дико кружить, от чего визг сам собой вырывается из глотки, а давным давно позабытое чувство восторга возвращается выстрелом в голову.

Я чувствую!

Я чувствую хоть что-то!

— Не останавливайся! — Счастливо ору, перекрикивая музыку, и расставляя руки в стороны, становясь похожей на самолет. — Быстрее, мать твою!

— Быстрее? — Весело спрашивает друг, подбрасывая меня вверх. А он накачался. Стал сильнее. Я рада. — Дикие, раскрутите ее так, чтоб радугой блевала! — и меня словно копье перекидывают в руки к Бесу и Олегу.

— Принял, капиташка! — И меня ловят за руки, начиная со всей силы раскручивать.

— Быстрее, черти! — Я смеюсь, крепко держась за запястья Беса и в быстром калейдоскопе картинок осматриваю помещение, улавливая малейшие нюансы.

Взгляд цепляется за черный хаос волос, хозяин которых сидит за столом и с постной миной смотрит на нас, а его рыжая подруга извелась вся, пытаясь привлечь его внимание.

Врезаюсь пятками в пол, и запах паленой резины на пару секунд бьет в ноздри, но он быстро растворяется в кумаре спирта и сигаретном дыме.

— Что это здесь делает? — По-змеиному шиплю, сжимая запястья старого сотоварища, и давлю в себе порыв разхуярить его голову о стеклянный стол. — Ростислав, блядь! — Поворачиваюсь к брату и добавляю: — И это сейчас отнюдь не междометие!

— Ярослава, — он спокойно держит руки в карманах, преисполненный уверенностью, что я его не трону. Зря. Очень зря. — Он мой друг! — С нажимом сказал Росс.

— Из-за этого хуйла у меня вся жизнь по пизде пошла! — Заорала, ероша и так короткие волосы.

— И тебе привет, Ярослава.

Это была последняя капля моего самообладания. Просто как-то толи навалилось все резко, толи пора увеличивать дозу, но просто захотелось устроить месиво. Бить каждого, кто попадется под руку. Выбивать зубы, ломать кости, слышать прекрасный хруст челюстей, вдыхать будоражащий сознание запах свежей крови. Захотелось боли.

— Спасибо за охуенный праздник, братишка. — Он сгибается от встречи моего кулака с его кишками и выкашливает застрявший в глотке воздух, повисая на моей руке.

Точу каждый шаг, уходя от них и демонстрируя спину и навсегда оставшуюся тонкую талию, облаченные в плотный легкий свитер.

Серая квартира без мебели встретила меня сонным, но счастливым моему возвращению горностаем и запахом освежителя. Надо докупить в эту просторную однушку мебели и можно жить счастливо, абсолютно забив на универ и внешний мир.

Сваливаюсь в кресло и чешу пристроившегося на коленях Зефиру. Усталые ноги неимоверно гудят от непривычных кед. Закидываю голову на гридушку и блаженно закрываю глаза, счастливая от вмиг навалившейся тишины.

Меня, будто пинком, будят мощные басы из квартиры сверху. Сонно потирающий мордочку горностай перебрался на мое плечо, пока я шла к входной двери и открывала её.

— Анфиса Антиповна, а какого, извиняюсь, хера тут происходит? — спросила у пьющей старушки-одувана, которая горько качала головой, пока переговаривалась с остальными соседями по лестничной клетке.

— Ох, Ярославушка, — встрепенулась бабка, — врубили, ироды, музыку на всю, и сколько не стучимся — все без толку! — суки громкость только прибавляют!

Сонно и устало вздохнула, возвращаясь в квартиру и копаясь в привезенной накануне спортивной сумке. Дробовик «Ремингтон R12» сам собой попался на глаза, и рука тоже сама собой потянулась за ним и патронами на самое дно.

— Сегодня всем, блядь, будет весело! — сказала самой себе, поднимаясь по лестнице на этаж выше. Соседи шарахнулись от меня в углы площадки, и лишь Анфиса Антиповна одобрительно покачала головой.

Передернула цевье и сложила дробовик на плечо. Не оружие, а находка: весит всего-ничего (каких-то три кило!), почти без отдачи и стреляет тихо, зато разносит все в мясо! Настроение у меня сегодня к шалостям расположенное.

Я честно четыре раза позвонила в звонок. Четыре раза! И каждый раз музыка на децибел становилась громче.

— Что ж, — я сделала последнюю попытку достучаться до идиотов в квартире, которые непростительно ржали для часа ночи, — будем считать, что то были предупредительные выстрелы и теперь я официально разрешаю себе огонь на поражение.

Крепкая лишь на вид дверь свободно отлетела, но одного удара приклада, не смотря на то, что была закрыта на два замка: верхний и нижний. Или это я уже с таблетками совсем сил не измеряю? Та похуй, кому это вообще надо? Дверь я уже вынесла.

— А ну вырубили нахуй музыку! — Заорала во все горло, когда прошла в темный зал, заполненный детьми лет восемнадцати.

Ну почему тётю Ярославу никто не слушает, пока тетя Ярослава не начнет применять силу? Зефа устроился на моей макушке, тихо порыкивая и скребя лапками.

Вокруг меня вдруг как-то резко освободилось пространство, открывая коридор к дивану, в котором вальяжно развалился мальчик в окружении трех шлюх, который потягивал из стакана папин, уверена, коньяк и пытался не морщиться, чтобы казаться крутым.

Я чуть не заржала в голос! Думает, я сама не была безбашенным подростком и не знаю, какое коньяк дерьмо? Глупый ребенок!

— Музыку вырубили, недоноски!

— Малышка, а ты как сюда попала? Дверь же закрыта? — он усмехнулся, и окружающие заржали. Эм-м-м… Это была шутка? Сколько я спала, что это стали считать смешным? — Но, в любом случае, еще одну шлюшку на наш праздник жизни мы не заказывали. — Зефира на моей голове фыркнул, выражая наше общее отношение к ситуации.

— Малышка у тебя вместо члена, — в свою очередь выдала я, — но мы сейчас не о наличии у тебя вагины. — Теперь смех был громче и длился дольше, чем после его шутки, а поза мальчика вдруг быстро перестала быть расслабленной. — Ну так вот. Музыку выключите, вы людям спать мешаете.

— Думаешь, сможешь напугать нас своим игрушечной пукалкой? Не по адресу, сучка! — И с превосходством кинул взгляд на друзей, ожидая реакции, которая последовала немедленно: аплодисменты и редкие смешки. Хоспади, когда дети стали такими тупыми? — Дэн, возвращай музыку! — И меня снесло волной баса.

— Заебал. — Он не смог услышать, но вдруг поменялся в лице, когда я навела Ремингтон на мощную стерео-систему. Два выстрела, глухие вскрики, дым, запах жженых проводов и пороха и тишина. — Да, вот так гораздо лучше. — И повернулась к нему, желая закончить ликбез, и вернуться на свой не такой уж удобный диван. — Это называется дробовик! — Потрясла вышеуказанным перед его лицом. — Дробовик стреляет дробью. Дробь опасна. Остерегайся и не беси тётю с дробовиком. — И, сверкнув белозубой улыбкой, развернулась, чтобы покинуть испуганных подростков.

И конечно же я видела его взгляд, брошенный мне в спину.

Это было из серии: «Не смотря на то, какая ты крутая, я тебя трахну!». На меня так Стужев смотрел в первые дни нашего знакомства.