Трепетно, бережно касаюсь листочков последнего письма от 26.08.1944.
«Здравствуйте, дорогие мои мамуля и Катя!
Пишу вам вторично несколько слов о себе. Очень жаль, что я не сообщил вам, что всё же можно было бы написать ответ по адресу, который я написал на конверте. Но он (адрес) теперь уже отменён. Мой временный адрес теперь – Полевая почта 92761 – ответ я успел бы получить и по старому адресу. Теперь и по этому адресу я едва ли получу ответ. Но всё же если получите письмо, то сразу же черкните мне про свою жизнь хоть несколько слов. Я очень беспокоюсь за всех вас и особенно за мамуленьку.
Моё положение пока без перемен, но должно измениться в ближайшем времени. Но оно немного лучше Володиного, вот как изменилась жизнь в худшую сторону. Дай Бог, чтобы остаться живым и невредимым. Я уже в первом письме указал, что пережил судьбу Лёни и Вани Мощанских. Ужас, что перенёс там, болел тифом (сыпным), и очень тяжело, но выжил, сердце моё стало очень слабое и желудок также, следовательно, силы очень мало и сильное малокровие. Как видно, только Всевышний может меня теперь спасти. Но что ж делать? Ау, война…
Только очень хотел бы ещё раз увидеть вас. Как и где вы прожили во время пребывания фашистов в нашем городе? Как Вы, мамуленька, пережили ужасы войны в 1941 году? Дай Бог, чтобы Вы и Катя, все были живы и здоровы. Где-то Зоя и нет ли известий о Володе?
Успехи нашей Красной Армии заставляют сильно радоваться! Война движется к концу, и скоро наши войска и союзники добьют Гитлера в его собственной берлоге. Счастлив, кто доживёт до конца войны. Эх, кабы знать о себе! Пишу очень мало, ибо не знаю про вашу жизнь. Ну, пока всего хорошего. Целую вас миллион раз. Привет всем, скажите только, что 24.08.44 он был ещё жив. Остаюсь любящий вас сын и брат Арся.
Скоро, понятно, придётся участвовать в боевых операциях, как-то повезёт… Молитесь обо мне, Арся».
Все письма проверяла цензура, о чём-то нельзя было писать, и только родные читали между строк! Двоюродные братья Лёня и Ваня в Первую мировую войну испытали ад немецкого плена. Его слова о своём положении «оно немного лучше Володиного» полны безнадёжности и обречённости. Все знали, что случилось с Володей Соколовым.
Человек бежал из плена – полуживой, тяжелобольной добрался до своих и попал в штрафбат – из огня да в полымя, и в живых остаться шансов почти не оставалось.
На запрос сестры Кати, где погиб и похоронен Арсений Соколов, пришёл ответ: «В списках штрафных подразделений не числится, так как учёта рядовых не было». Арсений погиб в бою и покоится безымянным. Трагическая судьба братьев вновь подтверждает, что, к сожалению, жизнь человека и память о нём не представляли никакой ценности.
Тройка УНКВД, сфабриковав дело, приговорила безвинного Владимира Ивановича к высшей мере наказания – расстрелу (он реабилитирован посмертно).
И Арсений Иванович, и Владимир Иванович Соколовы – это неоценённое загубленное богатство России, которую они преданно любили.
Екатерина Ивановна вспоминала, что после раскулачивания семьи Арсю лишили права бесплатного обучения в школе. Из-за отсутствия средств его отчислили. А был он первым учеником, жаждущим знаний, выделялся пытливым умом. Он так страдал из-за невозможности учиться, что бегал в школу и слушал через дверь объяснения учителя на уроке. И только переехав в Тверь, смог продолжить образование. Екатерина Ивановна, когда читала про известного «Филиппка» Л. Н. Толстого, всегда видела в этом образе своего младшего брата.
Все в семье были музыкально одарены, природа наградила их абсолютным слухом и певческим талантом – играли на музыкальных инструментах. Арсений отличался весёлым и общительным характером, хорошо играл в шахматы.
Когда он учился в Москве, не успевал в суматохе студенческих дел написать письмо матери. Лидия Сергеевна попросила, чтобы давал о себе знать. Послушный сын нашёл выход из положения и каждую неделю отправлял открытку: «Жив, здоров, – Арсений Соколов».
Сергей Сергеевич Мощанский
Свидетелем по делу В. И. Соколова проходил его дядя – С. С. Мощанский, чьи показания стали одним из аргументов для вынесения высшей меры наказания. Какая чёрная сила разрушила его душу, ранее порядочного человека, совершившего поступок, ему не свойственный? Что известно о его жизненном пути?
Родился он в 1861 году в семье священника. До 1885-го окончил Тверскую духовную семинарию, около десяти лет работал учителем, с 1896-го – столоначальник Тверского епархиального управления. В 1912-м окончил Московский университет, юридический факультет, стал известным и уважаемым мировым судьёй. С мая 1925 года перешёл в Коллегию защитников, откуда в 1929-м исключён как сын служителя культа и как бывший мировой судья.
Привожу фрагменты из архивных документов.
1931 год, июня 21 дня – Я, уполномоченный Тверского Оперсектора ППОГПУМО Успенский, сего числа, рассмотрев материалы на гр. Мощанского по обвинению его в преступлении по ст. 58 УК и приняв во внимание, что обвиняемый, будучи на свободе, может повлиять на ход следствия, дознания, и есть опасение, что он может скрыться от суда и следствия, а посему, руководствуясь ст. ст. 143, 145, 146, 147 и 158 УПК, суд постановил:
Обвиняемого Мощанского заключить под стражу Тверского ИТД, о чём на основании ст. 146 УПК копией сего постановления уведомить Прокурора, наблюдающего за органами ОГПУ.
Уполномоченный ОПО Успенский. Согласен: нач. отд. Утверждаю: начальник сектора ППО ГПУМО (подписи неразборчивы).
Машина «правосудия» заработала, пополняя «дело» соответствующей документацией. Ордер № 10/35 – на производство обыска у гражданина Мощанского, протокол обыска, рапорт начальнику Тверского Оперсектора от сотрудника Козлова Михаила Александровича…
20 июня 1931 года по Вашему приказанию я производил обыск и задерживал Мощанского С. С., проживающего: Школьный переулок, д. 19, где обнаружил служителя культа гр-на Симакова, кой проживает в доме без прописки. Из слов Симакова: он переведён начальством в Тверь и поселился у знакомого Мощанского, а посему и доношу. Козлов.
Из протокола допроса Мощанского более подробно узнаём некоторые новые факты из его биографии.
По делу показываю: до 1885 года я учился и окончил среднее учебное заведение, т. е. Тверскую духовную семинарию. По её окончании был учителем в г. Старице около 10 лет. С 1896 года поступил столоначальником Тверского епархиального управления, служил также около 10 лет, после чего поступил в Московский университет, окончил его в 1912 году. Затем выбран кандидатом на судебную должность в Тверской окружной суд.
Пробыв в этой должности год, был назначен мировым судьёй в г. Луцк Волынской губернии, служил до 1917 года. После революции я переехал в Тверь и работал в милиции помощником начальника участка около двух месяцев, после чего как мировой судья я был снова призван в Луцк, где и пробыл с июля по август 1917 года. И с этого месяца до января 1918 года служил судьёй в Старице. С начала 1918 года, перебравшись в Тверь, поступил в Рабкрин инспектором, с 1921 г. работал в Губпрофсовете ответственным секретарём в суде.
В 1923–24 гг. – юрисконсульт Тверского электротреста, после чего некоторое время – в секретариате Губпрокуратуры, а с мая 1925 года перешёл в Коллегию защитников на ст. Оленино Ржевского уезда, и здесь, в Твери, до 1929 года.
Был исключён из Коллегии как сын служителя культа и как бывший мировой судья.
С тех пор я почти ничем не занимаюсь, кроме работы в течение двух месяцев на Рабфаке. Я отец троих детей. В Твери меня знают многие как бывшего члена Коллегии защитников, и поэтому до настоящего времени имеются обращения за юридической помощью: куда надо обращаться по тому или иному вопросу, написать заявление о восстановлении в избирательных правах и т. д., что выполняется мною безвозмездно.
