Дальше сами, если захотите, прочтете.
Я думаю, в библиотеках книги Думбадзе еще сохранились. Хотя для многих Грузия сегодня ассоциируется с другой фамилией. И с любовью к другой далекой заморской стране… К другим ценностям.
Эти другие ценности в какой-то мере коснулись и меня.
Один из родственников Думбадзе, я думаю, все-таки из дальних родственников, самых дальних, сильно меня огорчил. Уже когда по разным странам мы разбежались. Немножко, как это сказать поделикатнее, нечестным оказался…
Но я не сомневаюсь, это дальний, очень дальний родственник, хотя и фамилия у него такая же…
А так больше с грузинами дороги не пересекались.
Если, конечно, не считать самого великого грузина, который державу создал, когда меня еще и в помине не было. И в этой державе я потом рос и вырос. И много чего узнал и пережил, пока держава великого грузина не рассыпалась…
А последнее время ни в кино грузин больше не вижу, ни книг не встречаю, и грузинского, такого оптимистичного, мужского многоголосья за щедрым по-южному столом, не слышу…
Жаль, если в памяти других народов только «аэродром» и останется…
В Ереване я тоже коротко был.
В командировке.
Только и успел в знаменитый Сардарапат, музей этнографии, заглянуть. Правда, смутно уже помню, что там меня поразило. Думаю, прежде всего непостижимость времени.
Ну, а Ереван, как и большинство старых городов, и похож, и не похож на многие другие такие же древние. Я, честно говоря, архитектурным памятникам и музеям предпочитаю движение улиц. Нравится прохожих разглядывать. Выражение лиц…
У армян – констрастные, запоминающиеся.
Отношения наблюдать… Землячеством они крепки. Вероятно, следствие пережитого в двадцатом веке. В начале века – турецкое нашествие, в конце – разрушительное землетрясение в Спитаке…
Характеры… Как у всех народов, разные..
Черты… Наверное, трудолюбие… Во всяком случае, трудолюбивых армян я на своем веку больше встречал, чем ленивых…
Армяне по обе стороны Кавказского хребта живут. Трудно сказать, на какой стороне их больше.
У меня друг был, Леша. По эту сторону хребта.
Отец – русский, мать – армянка. Дед по матери – купец первой гильдии.
Армяне умеют торговать. Когда казаки ставропольскую крепость заложили, без них обойтись не смогли, некому было товар привозить. Пригласили. Офшор гарантировали. Те рынок основали, первые улицы вокруг него под крепостной стеной выстроили…
Так вот, Леша точно знал, что дед его, ростовский купец, где-то в своем саду, который потом вместе с особняком стал территорией советского учреждения, клад зарыл. В то время миноискатели еще свободно не продавались, поэтому, прежде чем нам темной ночью отправиться на поиски спрятанного от реквизиции советской властью Лешиного наследства, надо было этот военный инструмент добыть.
…Нет, не такой… Это уже современный.Теперь клады можно свободно искать.
А мы пару лет искали доступ к военным закромам, думаю, уже на примете у контрразведки были. Но не успели продажного интенданта найти, грянула перестройка, не до кладов было…
Потом Леши не стало… Молодой был, а вот не выдержал перемен…
Другой друг, чистокровный армянин, на той стороне Кавказского хребта детство оставил. Родная сестра тоже там. А на этой стороне женился на русской девушке. Дом построил. Сынов вырастил. Родителей уже на этой стороне похоронил…
…В прошлом веке две большие охоты на людей были. Сначала на армян. Потом на евреев…
Армяне вторыми после евреев христианство приняли.
И Арарат, их священная гора, в Турции. Хотя хорошо из Еревана видна.
Вот такая у них история.
А у меня короткая командировка была. К пограничникам. Еще советским. В Октемберянский район. На заставу.
С заставы до Арарата тоже рукой подать… Впечатляет.
Жаркие дни были, середина лета, а тут белоснежный конус перед глазами. Взглянул- и уже не так жарко…
На турецкой стороне за речкой муэдзин периодически на молитву приглашал. В аккурат над мечетью и вздымалась пристань Ноя… Я у погранцов бинокль брал, чтобы разглядеть муэдзина. Ну и Арарат, естественно.
…Это уже современный бинокль, у погранцов полевой был…
И вот, как сейчас, все смотрел, смотрел… Но так ковчега или что там от него осталось не разглядел…
Муэдзина?..
Муэдзина разглядел. Старичок. Худенький. С седой бородкой, такой длинной, клинышком…
А может, не увидел ковчега, потому что вглядеться времени не хватало. С утра жизнь пограничную разглядывал, а по вечерам с офицерами предавался застольным беседам. В первый день комсомольские активисты с Октемберяна, ныне Армавир называется, нагрянули. С канистрой коньяка. Прямо с завода, из дубовой бочки.
Коньяк армянский, я вам скажу, самый лучший был в те времена. Тем более, с завода, без обмана. Я думаю, он и сейчас самый лучший, поэтому его и заставили называть арманьяком. Честной конкуренции ведь не бывает, это отмазка, мол, французы первые… Пил я французский, не лучше. А на мой вкус, так хуже… Если только настоящий армянский, а не подделка.
Так вот, канистра стояла возле стола, и лейтенантик, недавно прибывший на заставу, виночерпием был. Разливал по старшинству. Сначала гостям – таков закон гостеприимства на Кавказе, потом старшим по возрасту. И только после этого старшим по званию… Ну а ему как шопе, то есть обслуживающему персоналу, пить не позволялось. Так, пригубить…
Н-да, интересные у нас беседы были. Интернациональные…
Ну и пару раз я с дозором границу обошел.
Через контрольную полосу при мне только звери ходили.
А на турецкой стороне, так же, как на нашей, тогда мирно жили.
На этом мои познания о той стороне Большого Кавказского хребта исчерпываются. На той стороне только бывать довелось. Жить – на этой.
Одни горные вершины только с разных сторон видим.
Раньше знали, теперь больше догадываемся, что по обе стороны неплохие люди живут.
По эту сторону, где я живу, государство одно, а народов множество. И у каждого своя история.
Когда попал в эти места, первое время голова закружилась. Потерял ориентацию во времени и пространстве. Так потерял, что мои новые знакомые решили меня привести в чувство традиционным методом. И собрались мы, представители разных национальностей, на даче у молодого в те времена карачаевского писателя Муссы Батчаева на его даче над только что опавшей после паводка Кубанью.
Это сегодня он классик, а тогда был просто талантливый автор.
И дачка у него была по стандартам того времени – маленький, в одну или пару комнат, домик с увитой поздним винным виноградом верандой. На ней за столом мы и сидели. Июньским южным томным вечером.
Зной уже спал.
Наступил час блаженного ничегонеделания.
И душевного отдохновения.
Классик еще не знает, что он классик и ведет себя как простой смертный. Пьет вино и поддерживает разговор.
О чем?
О том, о чем в то время не принято было говорить официально.
О депортации карачаевского народа и возвращении на родину.
Юсуф Созаруков, тогда начинающий карачаевский поэт, пишущий на русском языке, помнящий казахские степи, обиды не скрывал.
Мусса – постарше, помнящий больше и лучше, выдержаннее.
У него уже несколько книг переведены на русский и вышли в Москве.
Я сейчас одну покажу…
Вот она.
А в этом сборнике есть повесть «Аул Кумыш».
Кто бывает в Теберде или Домбае по дороге через Черкесск, его обязательно проезжает. Большой аул. Родина Муссы. Здесь он и похоронен.
«Не приходилось ли тебе когда-нибудь бывать в обычном карачаевском ауле, известном, прямо скажем, лишь тем, что он никому не известен? Почему? Да потому, что такой аул прячется в горах, в укромном месте, в стороне от людских широких дорог. И ты будешь прав, если скажешь, что он, по всей вероятности, непричастен к существованию на земле всех семи больших и семидесяти мелких чудес. Ты прав – к этому он непричастен.
