— А ну, погляди теперь, глупец!
Авирон посмотрел и не мог сообразить, что это: в самом деле сила господня или колдовство?
На него скорбно смотрело божественное лицо. Из глаз, казалось, вот-вот польются слезы, а губы, живые, только чуть побледневшие, тихо шептали молитву…
И это было так прекрасно, так дивно, что хотелось пасть на колени и разрыдаться. Авирон и разрыдался… от всего того, что было, было в душе и не могло исчезнуть под печальным взглядом ангела. Оскорбление бога и смех над ним — это уже слишком много для чистой души одного из тех, кому не дано умение властвовать… И Авирон, закрыв полою одежды лицо, плакал…
— Что с тобой, дитя мое? — раздался над ним знакомый, божественно мягкий голос. В нем снова слышались те нотки, которые в другое время могли бы довести юношу до экстаза, снова на голову его легла мягкая старческая рука, но теперь Авирон оценил все это иначе. Ласка Моисея была официальной лаской: этот старый человек знал, что следует иногда пожалеть ближнего, сделать вид, что его боль отчасти и твоя тоже; этот старый человек знал, каким способом складывать губы, чтобы исходил из них тихий жалостливый голос с теми чарующими нотками, которые равно любят все тысячи плачущих… И Авирон ничего не ответил и заплакал еще горше…
…Без памяти вышел Авирон из сонма и, не глядя, все шел, шел… Нечто великое объяло его и потащило в темную страшную бездну…
Он боролся! Он не хотел! Он еще звал бога, но бог не приходил… Он молил безгрешную пустыню, но пустыня не откликалась.
— Боже! Боже, спаси меня, я тону… Глубины моря разверзаются под моими ногами, и буря сомнений топит меня, боже… Не меня спаси — веру мою спаси и упования мои… Ты же видишь мое безумство, и мысли мои не утаены от тебя! Я же не верю больше в тебя, боже, и в пророка твоего не верю. Обман слышу я в голосе твоем и хитрость вижу в твоей силе. В пророке твоем вижу человека. Ради княженья и владычества гремел он голосами труб, топтал твои скрижали и убивал живущих. О боже! Кто же из вас двоих обманщик? Моисей, не назвавший нам твоего имени, не показавший твоего лица и чертога твоего?.. Или ты сам, боже?.. Да живешь ли ты в небе, держишь ли и вправду гром свой и меч? Или мы только должны верить, что ты есть?.. О боже, во имя своей славы, во имя существования твоего, во имя правды на земле покажи мне свое лицо… Я не боюсь! Пусть испепелит меня твой взор, пусть разверзнется подо мной земля, пусть погибну я в мучениях, но покажи мне твое лицо!.. Если я уверую, уверуют и все те, что придут после меня, и будут лить кровавые слезы сомнения. Ради них, ради крови взыскующих, покажи мне твое лицо!.. Если же нет, если ты снова скроешься под покров невидимости и я не услышу голоса твоего не в скиниях Моисея, а здесь, посреди этой бесхитростной пустыни, тогда не верю я в тебя и кричу: «Пусты твои небеса! Обман — царство твое! Бессильна твоя воля!.. И сам ты — обман! Ты — бессилие мое!.. Ты — безумство мое!.. Ты…»
…И Авирон упал на землю и корчился в муках. И слезы его равнодушно впитывал песок пустыни. А небеса?.. Небеса молчали… как молчат и до сего дня.
