И к тому моменту, как на арену вступили люди – слабые и покорные Пожинающему – энкулиты уже порядочно разочаровали создателя, лишились его милости и большей части силы. Никто не хотел отказываться от дарованных благ, а люди стали легкой мишенью в плане кровавой мести. Так казалось первым детям. Им хотелось в это верить.

На бесплодных полях, которые только спустя два столетия получили название Нам-Енса, разразилась война за благодать Пожинающего. Мало что ослабевшие энкулиты могли противопоставить людям, хоть и смертным, но полным жажды жить. Последним ударом для поверженных первых детей стало изгнание за пределы привычного мира. В холодную черную неизвестность, которую люди потом, шепотом, будут называть Энкул.

Из крови, пролитой на бесплодной земле, появились первые ростки. Они тянулись к небу, питаемые останками погибших, росли и набирались сил, пока не превратились в непроходимый лес. Колоссальные стволы, закрученные спиралями, как башня Беренганд, сплетались кронами на высоте в половину доли, погружая мир внизу в кромешный мрак. Лишенная света земля, белая от костной пыли, стала пристанищем для растений, которых нельзя было встретить больше нигде. Только здесь цвела кровавка, чей сок мог убить десятерых, только здесь среди стволов мелькали белоснежные стрекозы, светящиеся в темноте и ошибочно принятые людьми за светлячков.

Они подарили лесу его название.

Все это не было открытием для Май. Она много раз читала о Нам-Енса, но даже не могла представить, что однажды будет стоять перед этим величественным миром вечного сумрака и тления.

Поначалу лес был далеким миражом, темной полоской на горизонте. Но с каждой новой долей, летящей под лапы волков, Нам-Енса становился отчетливой и реальной угрозой, готовой поглотить любого неосторожного путника. Клаудия была удивительно спокойна. Она ведь преодолела Нам-Енса, чтобы встретиться с Май.

Знать бы еще, для какой цели меня тащат в столицу? Я повторяю этот вопрос снова и снова, но не могу набраться смелости, чтобы произнести его вслух. Неужели один единственный человек может быть настолько важен, чтобы преодолеть все эти опасности долгого пути?

Нехорошее предчувствие кололо в груди.

Май могла бы пропустить этот момент, ослабить хватку любопытства, затянувшего на шее тугой узел, но мысли упорно возвращались к одной и той же точке. Вопросы копились – их собралось уже слишком много, чтобы молчать.

Когда стена леса встала перед путниками во всем своем великолепии, Клаудия приказала остановиться и спешиться.

– Идти придется медленно, – сказала она, – Нам-Енса полон неожиданных и неприятных сюрпризов, но их можно обойти.

– Почему вы спасаете меня? Почему выбрали именно меня? В городе было достаточно девушек и парней моего возраста. Кто-то уже умел махать мечом. Чего конкретно вы хотите?

Как только вопросы сорвались с губ, Май о них пожалела.

Поначалу в лице Клаудии ничего не изменилось. Она оставалась такой же невозмутимой и собранной, как и мгновение назад, но странный отблеск мелькнул в холодном взгляде. Всего на секунду, за которую сердце совершило один удар, показалось, что женщина испепелит ее на месте. Это был взгляд человека озлобленного и уставшего, заблудившегося в лабиринтах собственного вымысла.

Так выглядела матушка, пытаясь придумать приемлемое оправдание для очередной поездки в город, куда Май дорога была заказана.

– Все объяснения ждут в столице, – процедила Клаудия сквозь сжатые зубы.

– А что, если я откажусь ехать? – Май с вызовом вскинула голову и услышала грозное рычание волка. Мощная спина под ней напряглась, и зверь медленно повернул голову, чтобы вперить в нее взгляд желтых глаз.

Пустой и враждебный.

– Уже поздно отказываться.

– Вы даже не предложили мне ничего, чтобы от этого отказаться! Разве я не имею права знать? Мой дом разрушен неведомой заразой, а все, что я получаю – это отговорки!

– Молчать!

Голос Клаудии изменился, стал ниже, прокатился по позвоночнику болезненной волной и сжал затылок. Будто кто-то замер за спиной, впился ледяными пальцами в волосы и приложил холодные губы к уху.

– Ты подчинишься! Или я тебя заставлю…

Май прекрасно видела, что женщина даже не сдвинулась с места, но ощущение чужого присутствия было настолько явственным, что кожа покрылась липкой тошнотворной испариной.

– Подчинись!

Вместо ответа из горла вылетел сдавленный хрип.

Никогда!

Все ее существо взбунтовалось, встало на дыбы, но разум подавил ярость, загнал в дальний уголок и приказал там тихонько тлеть.

Мне не сбежать. Я должна покориться.

Давление ослабло, а мутное желтое марево перед глазами пошло крупной рябью и растаяло, позволив рассмотреть безмятежное лицо Клаудии. Она повела плечами и качнула головой в сторону леса.

Будто ничего не произошло.

– Идем, дитя, – женщина замерла перед плотной стеной из древесных стволов, за которыми невозможно было ничего рассмотреть.

Стоило ей сделать шаг по тропе, как над головой закружились крохотные стрекозы, разгоняя подступающий мрак. Май, впрочем, не слишком обрадовалась такой помощи. Стрекозы могли привлечь внимание местных хищников. Она догадывалась, что именно для этого они и кружатся над свежей жертвой.

Осторожно двинувшись следом, Май то и дело касалась бока Цивки. Волк не возражал, лишь иногда тихо ворчал, когда пальцы слишком сильно впивались в шерсть. Сэхро шел впереди, так же, как и люди, окруженный облаком белых стрекоз. Света было достаточно, чтобы осмотреться вокруг, и первое, что привлекло внимание Май – цветы у дороги. Красные яркие пятна на тонком стебле.

Как застывшие капли крови…

По спине пробежала нервная дрожь. Впрочем, Май больше волновали не цветы, а королева здешних мест. Змея Лиль.

Она была одной из первых, кто пришел в Рагур’ен из другого мира. Не брезговала человечиной, не боялась оружия, ведь могла отрастить любую часть тела в считаные минуты, и относилась к людям, как к скоту, достойному лишь уничтожения.

Поговаривали, что иномирцы явились из Энкула.

Были ли они теми самыми первыми детьми, изувеченными временем, холодом и бесконечной войной с неизведанными порождениями другой реальности, или плодами противоестественных союзов между энкулитами и коренными обитателями мрака – никто не знал, да и не хотел знать. Иномирцы презирали и ненавидели людей.

Некоторые стали полноправными хозяевами целых областей. Будто в насмешку, они занимали территории и подчиняли себе людей, ослабленных после исчезновения Пожинающего. Хотели сказать, что пришло их время править. Больше не было бога, способного защитить человечество.

Лиль не исключение.

Вздрагивая от каждого шороха, Май ругала себя за трусость.

Если Клаудия смогла пройти целой и невредимой, то ничто не остановит их на обратном пути.

Рукоять клинка скользнула в ладонь, вселяя зыбкую уверенность.

Слабый шорох справа заставил Май прижаться к боку волка. Женщина остановилась.

Что-то двигалось там, во мраке, лениво скользя между стволами. Принюхивалось, подбиралось все ближе, желая рассмотреть, кто это бродит по лесным тропинкам.

Клаудия потянулась к сумке на поясе и достала странный круглый предмет, напоминавший отполированный уголь. На таком расстоянии Май не могла слышать слов, что она шептала, приложив предмет к губам. Шарик в ладони мягко сверкнул бирюзой и охрой.

Раз – и шарик полетел в переплетение низкого кустарника, откуда раздался шорох. Еще в воздухе снаряд рассыпался бирюзовой пылью. Каждая пылинка, падая на землю, разлеталась радужными искрами и обращалась облаком непроницаемого тумана, укрывавшего основную тропу от любопытных взглядов.

Ухватив Май за запястье, Клаудия бросилась бежать.

Цивка и Сэхро неслись вперед и через секунду скрылись в молочном мареве, свернув в сторону от дороги. Возможно, решили отвлечь на себя невидимого врага.

Дорога стелилась под ноги, красные головки цветов смазались, превратившись в одну сплошную ленту, сердце гулко ухало в груди, воздух вырывался из легких толчками, отчего нестерпимо саднило горло. Мрак проглотил их, белые стрекозы не успевали за беглецами и крохотными точками маячили за спиной, а вместе с ними ушло и мнимое чувство безопасности.