– Так я должен увидеть письма?

– Да. Пожалуйста.

Она протянула связку, и пока он осматривал пакет со всех сторон, прежде чем поддеть пальцем восковую печать, стояла рядом. От него пахло крахмалом и угольным дымом, чистой одеждой и лондонским воздухом.

Она наблюдала, как он рассматривает бумаги в пакете. Писем было не много, и все не слишком длинные, однако каждое он читал несколько казавшихся бесконечными минут.

– Что вы думаете о письмах? – допытывалась Изабел. – Я от ужаса рвала на себе волосы, хотя потратила на чтение ровно вдвое меньше времени.

Он перевернул страничку, поднял к свету и прищурился:

– У вас осталось достаточно волос, чтобы блистать в обществе. Я на вашем месте не волновался бы.

– Как насчет писем?

– О них можете беспокоиться, если хотите.

Он вернул письмо в маленькую стопку и перелистал все.

– Итак, ваш муж, а потом и вы, постоянно переписывались с человеком по имени Батлер, который требовал денег за свою службу.

– Все это было так неожиданно! Сначала я посчитала, что это шантаж, хотя… – У Изабел перехватило горло. – Не знаю, чем меня можно шантажировать.

«Откуда Батлер все это узнал? Как вообще можно узнать, чем занимается или не занимается пара за закрытой дверью спальни?»

– Не знаете? – глухо спросил Дженкс.

– Абсолютно, – ответила она твердо. – И это так, потому что все написанное вовсе не было шантажом. Думаю, содержание именно таково, каким кажется при прочтении. Этот человек работал на моего мужа, а поскольку тот скоропостижно скончался, бедняге не заплатили за работу.

– Почему бы в таком случае просто не заплатить ему?

– Я заплатила.

Можно подумать, леди Морроу когда-нибудь отказывалась делать то, что от нее ожидали!

– Дело не в деньгах. Меня тревожит сама его работа.

– Судя по весьма туманному содержанию писем, занятие Батлера было не совсем законным.

– Это и верно, и неверно. В самой работе не было ничего дурного, а вот в том, что делал с ней Морроу…

Дженкс смотрел на нее, явно ожидая пояснений. Хотя вид у него был непроницаемый, она чувствовала, что он недоволен ее ответом: подбородок упрямо выдвинут вперед, губы плотно сжаты, в темно-карих глазах ни тени улыбки.

– Если бы вы не смотрели на меня так грозно, я могла бы лучше объяснить, – пробормотала Изабел.

Дженкс изогнул бровь:

– Это единственное лицо, которое у меня есть. Простите, если оно вам не нравится.

– Я этого не говорила.

Прелестно.

Щекам стало тепло.

– Послушайте, давайте сядем.

Когда они снова устроились на стульях, она продолжила:

– Вам известно, что Эндрю… мистер Морроу торговал предметами искусства. Собирал их в Европе и дорого продавал аристократам и нуворишам.

– Да, я помню это из прошлого расследования.

Расследования смерти Эндрю.

Изабел набрала в грудь воздуха, ощущая, как шнуровка корсета врезается в ребра.

– Проблема в том, что Морроу не всегда отдавал клиентам предметы искусства, за которые они платили. Он отдавал им почти неотличимые полотна Батлера.

Дженкс все мгновенно понял:

– Так они занимались подделками!

– Да.

Странно, что прегрешения Эндрю она ощущала как собственные, даже через полтора года после того, как он оставил ее вдовой.

– В то время я ничего не знала. Полагаю, это поразительная наивность с моей стороны.

– Необязательно. Подделка предметов искусства не то деяние, которым хвастаются женам.

Временами немногословие Дженкса утешало.

– Итак, – уточнил он, – покойный мистер Морроу обманывал клиентов. А этот человек, Батлер, был соучастником?

– В первом я уверена, но не в роли Батлера, хотя его письма породили вопросы. И я не смогу спать спокойно, пока не найду ответы. Фигурально выражаясь, разумеется.

Впрочем, она и без этого давно не спала спокойно: совесть мучила при мысли о том, в какой лжи она жила.

– Письма написаны месяц назад, – заметил Дженкс. – Поскольку вы уладили дела с Батлером и нашли ответы, которые искали, в моей помощи нет нужды.

– Есть, – заверила Изабел, вскинув подбородок. – Я единственная досконально знакома со всеми деталями дела. Мне лучше судить, в чем я нуждаюсь, а в чем нет.

– Я никогда не утверждал обратное, леди Изабел.

Он смотрел ей в глаза на мгновение дольше, чем позволяли приличия. Ее губы медленно приоткрылись, тело затопило жаром. Она вспомнила теплый вечер в мае прошлого года, потаенный грот в Воксхолл-Гарденз… его руки на ее грудях… его губы на ее шее… и не дававшее покоя раскаленное наслаждение, от которого оба задохнулись.

Она не могла забыть его поцелуи, медленные, сладостные, жесткие и требовательные. Сейчас, в этой тихой комнате, трудно было поверить в то, что все было на самом деле.

Она посмотрела на свои лежащие на коленях руки со сплетенными пальцами. Туго сплетенными пальцами. Руки порядочной вдовы.

Леди Изабел Морроу, которую знал лондонский свет, была учтива. Спокойна. Грациозна. И места занимала ровно столько, сколько было необходимо. Только Дженкс видел ее иной – в момент слабости сразу после смерти Эндрю и несколько месяцев спустя – в блаженном забытьи той ночи в Воксхолле.

Она скучала по той Изабел. Честной. Неосмотрительной. Но это был только момент слабости в ее тщательно организованной жизни.

Прежде чем она успела ответить, в комнату вошел лакей с чайным подносом. Хотя Изабел не приказывала принести чай, Селби всегда строго соблюдал правила вежливости.

За слугой трусил бигль, который затем деловито обошел все: от чайного столика до ножек стульев, – прежде чем обнюхать сапоги Дженкса.

– Вы приобрели сторожевого пса, – заметил Дженкс, когда лакей поставил поднос.

– Это Бринли, – пояснила Изабел, – и сторожевой пес из него никудышный. Он, конечно, лает, но любит всех так, что скорее разбудит дом, приветствуя своего, чем обратит внимание на чужого. И подлизывается к мальчишке-посыльному точно так же, как к своей хозяйке.

Словно в доказательство правдивости ее слов, Бринли запрокинул голову и разразился протяжным воем. Дженкс оглядел собаку – крепкого маленького бигля с темно-коричневой шкурой и вечно виляющим хвостом. Длинные каштановые уши были постоянно насторожены, что придавало ему выражение любопытства.

Дженкс почесал голову песика, отчего тот сразу высунул язык и принялся ритмично колотить хвостом по его сапогам, словно выбивал барабанную дробь.

Расставив чашки и чайник, лакей поклонился. Эндрю всегда требовал, чтобы слуги соблюдали все правила этикета, и даже нанимал ливрейных лакеев для каждого званого ужина.

– Простите, что позволил псу ворваться сюда, миледи. Сейчас я его заберу.

– Спасибо, Дуглас. Отведите его к мисс Уоллес.

Едва лакей схватил Бринли за кожаный ошейник, как тот со скорбно-обвиняющей миной уставился на Изабел: «Ты меня отсылаешь? Меня, лучшего сторожевого пса Англии?»

– Глупый щенок, – вздохнула Изабел, поднимая с блюда бисквит и бросая песику, который поймал его на лету.

Пришлось подчиниться лакею, который уволок его из комнаты, но на прощание он издал еще один вопль.

Дженкс проводил его глазами и, когда дверь закрылась, обратился к Изабел:

– Хорошая собачка.

– Да. Выбракованный малыш, один из всего помета. Мой брат держит свору охотничьих собак. Вместо того чтобы утопить, лорд Мартиндейл предложил его мне.

– Счастливый парень этот ваш Бринли.

– Скорее уж это я счастливая, – покачала головой Изабел – После смерти Морроу были дни, когда Бринли был почти единственным моим компаньоном. Очень многие не знали, что сказать вдове, и поэтому писали уклончивые, полные банальностей письма и предпочитали держаться подальше.

Даже сейчас визитеров было меньше, чем до смерти Эндрю.

Возможно, это даже к лучшему. Изабел была шокирована смертью мужа, но не слишком жалела о своем вдовстве, и потому не могла допустить, чтобы кто-то догадался о таком вероломстве по отношению к усопшему. Эта мысль заставила ее вспомнить о причине сегодняшней встречи с Дженксом.