После ужина Шал занялся чисткой нового оружия. Полностью разобрал «стечкина», пощупав и смазав каждую деталь, после чего послушал работу механизма. Удовлетворившись результатом, долго сидел в задумчивости и курил, вспоминая дневные события. Несмотря на то, что удача улыбнулась, о везении говорить рано. Не обрати он вчера внимание на показавшегося знакомым человека у выхода из борделя, не получилось бы размотать клубок и добраться до других членов банды. Но в мире все имеет равновесие, и если везет сейчас, завтра удача может отвернуться. Поэтому Шал радоваться не спешил. Рано еще. Сначала нужно найти Мясника Ахмеда, а то слишком долго ходит уже по этой земле.
Враз потеряв смелость, подвешенный за ногу Бзал многое рассказал о своем подельнике, когда стал истекать кровью. Да и как тут не рассказать, если по тем местам, куда вошли пули, лупят кулаками. Что-то Шал знал сам, какие-то сведения оказались новыми, позволяя развеять те слухи, что ходили об Ахмеде Сыдыкове, которого искал не только он. СБ Каганата уже не раз устраивала облавы, когда информаторы сообщали о его появлении в Шымкенте. Видимо, отшельничество не входило в круг интересов и какая-никакая цивилизация привлекала больше, чем уединенная жизнь у черта на рогах. Монашеским же поведением, как и сдержанностью, Сыдыков никогда не славился, за что и получил прозвище Мясник. Как говорил один классик – «я любил и женщин, и проказы», и именно этими пристрастиями ознаменовывался каждый его выход из подполья. Шал не мог понять, патологическая ненависть у Мясника была ко всем женщинам или только к труженицам любовного фронта, потому что после посещения любого борделя оставались трупы. Впрочем, трупы оказывались и в обычных селениях, если там проходил Сыдыков, и не всегда половая принадлежность играла большую роль, но шлюх он не любил больше других.
В очередной раз Ахмеда в Шымкенте взять не смогли. Он словно почувствовал подготовленный для него капкан, перестрелял засевших в засаде нукеров[10] генерала Ашимова и растворился на просторах Каганата. То ли подготовка к операции оказалась слабовата, то ли заранее предупредил кто об облаве, а может и правда обладал звериной чуйкой, как о нем говорили. Шал придерживался второй версии, что и подтвердил покойный Бзал. Родственные связи, как и обычный подкуп, никто не отменял. Была еще одна мысль, но ее он держал при себе, и при стражах порядка не озвучивал. Недооценили Ахмеда и не тех людей послали на поимку бандита, просто не тех.
Офицер из Службы Безопасности сам предложил Шалу сотрудничество, когда тот привел сдавать очередного «клиента». Сулил различные преференции за Сыдыкова в любом состоянии. Предпочтение отдавалось, конечно, живому, но при затруднениях с доставкой кровожадного бандюгана допускалась транспортировка по частям. Естественно, подходящим под опознание. Обычно Шал мог месяцами рыскать по степи в поисках «басы», как он называл людей, за которых Каганат назначал награды. Только разыскивал других преступников он между делом, а сам искал Мясника. В результате репутация закрепилась соответствующая – все, за что брался, Шал всегда доводил до конца. Взялся якобы «официально» и в этот раз, не столько из-за награды, сколько из-за преимуществ, что давало сотрудничество с СБ, а их было достаточно. Кроме новой информации, что предоставили по Мяснику, ему выдали охранный мандат, открывающий двери в любом населенном пункте, где присутствовала власть Каганата. С патентом на поимку преступников от Шымкентского отдела по борьбе с бандитизмом это имело двойной эффект.
В очередной раз прибыв в Тараз, Ахмеда он уже не застал, но зато случайно встретил Балыка, от которого и узнал местоположение остальных членов банды. Единственное, что было непонятно ему и никто из подельников Мясника не знал точно – зачем тот снова собирается в Шымкент, если только что его покинул, и это посещение омрачилось пристальным вниманием службы безопасности. До такой степени бесстрашен или просто обнаглел?
Шал не любил уродов. Моральных. Кривое дерево дает кривую тень, и обычно родители сами сбивают своих детей с истинного пути. Моральное уродство передается по наследству. К тем же, у кого это являлось физическим изъяном, он относился с жалостью. Ненавидеть тех, кто старается жить по совести, даже несмотря на то, что судьба обошла их своей благосклонностью, нельзя. Ахмед же был не только моральным уродом, но и садистом. И за это Шал не только не собирался приводить его живым в СБ, но и приносить туда его голову.
Са́быр вдруг споткнулся и захромал. Всхрапнул, зафыркал и пошел шагом, оправдывая свое имя. Тот, кто нарек коня, возможно, видел будущее и предполагал трудности, что свалятся на бедную животину. «Терпеливый». Впрочем, нынешний отрезок современной истории велел быть терпеливыми всем – не только животным, но и людям.
Остановив коня, Шал спешился, осмотрел ногу и выругался. Раздолбаи из караван-сарая перенесли на утро то, что просил сделать с вечера, а утром нашли более важные дела. Кузнец Касым вообще ушел на рынок, оставив кузню на помощника. Чтобы не задерживаться надолго в Таразе, пришлось согласиться на предложение его подмастерья, чем в очередной раз подтвердил народную мудрость, и даже не одну. Поспешишь, два раза заплатишь. И ведь убедил хитрый шакаленок, что к качеству его работы еще не было нареканий по причине отсутствия недовольных клиентов. Может оно и так. А может, и нет их уже в живых этих клиентов, если в дальнем переходе конь потерял подкову благодаря халатности юного балбеса, возомнившего себя настоящим мастером. Если необходима была скорость, от которой зависела жизнь… Ну, теперь-то недовольные есть. Что вынуждает вернуться в Тараз, оставить пару замечаний кузнецу Касыму и пересчитать зубы его помощнику.
Сейчас же о быстрой езде нечего и думать. Подкова, лопнув пополам, вырвала часть копытной стенки. Следовало удалить оставшийся кусок металла, чтобы не портить копыто еще больше, да и для равномерного хода с другой ноги вторую подкову снять не мешало бы, но необходимого инструмента не было. Не думал он, что когда-нибудь случится подобное, и кроме оружия и оружейных принадлежностей другим инвентарем коня не нагружал. Покопавшись в рюкзаке, Шал выудил старую майку и обвязал ею ногу Сабыра, ничего другого в голову не пришло. Теперь при ходьбе оставшаяся половинка подковы только слегка позвякивала на разболтанных ухналях[11], но, видимо, боль коню причиняла, слишком часто тот стал фыркать и припадать на ногу.
Шал сдвинул панаму на затылок, огляделся и пустил коня шагом. Не лопни подкова, тут все равно пришлось бы сбросить скорость, уж очень изрезанная балками и оврагами началась местность. К тому же сопки и небольшие холмы тоже не способствовали байге[12], северо-западные склоны Киргизского Хребта постепенно растворялись в степи. Еще не равнина, но уже и не горы. Территория практически обезлюдевшая – о присутствии человека напоминали только пустые строения когда-то жилых аулов и поселков, посещать которые нежелательно; встречались там и одичавшие собаки, которые давно забыли о многовековой дружбе с царем природы. И кроме обычного степного зверья забредали сюда порой с востока особи совсем новых видов с весьма кровожадными повадками, что сильно отличало их от местной живности.
День снова выдался жаркий, но куртку Шал снимать не стал. Потеряв скорость, требовалось быть внимательным вдвойне, мало ли кого привлечет запах разгоряченной конины и потного человека. Старая потертая кожа сулила первоначальную защиту от когтей, а остальное – дело техники, то бишь оружия. Приходилось обливаться потом и терпеть, но свежий горный ветер приносил хоть какое-то облегчение.
Посматривая по сторонам, Шал поигрывал рукоятью обреза, что покоился в набедренной кобуре, сделанной умельцами в Шымкенте. Из коровьих шкур там делали ремни и портупеи на разный вкус, а ножны могли сварганить под любое холодное оружие, только плати. Как-то вспомнил, что много лет назад в фильме видел у крутой героини подобное, и заказал кобуру для обреза. Удобная штука оказалась. При должной сноровке обрез можно выхватить быстро, словно ковбой какой-нибудь, и пусть доработанный напильником ИЖ-43 длиннее «кольта», внезапно появившиеся стволы горячие головы остужают не хуже, чем на Диком Западе. Наученный горьким опытом, там же приобрел скаббард[13] в седельном исполнении и для вертикалки. Надоело, что ружье колотит по спине и оставляет синяки, которые потом мешают спать. К тому же на ходу достать его из кобуры у самого седла проще и быстрей, чем скинуть со спины. Но несмотря на то, что больше предпочитал гладкоствол, в седельной сумке пряталась и «ксюха» – скорострельность иногда тоже была необходима.
