Здесь, блять, происходит что-то странное. Какого хрена один объект его сексуальных фантазий вытирает изящными пальцами лицо другому?

Оба совершенно недоступны.

Они хотят, чтобы у него яйца лопнули?

Агент Шеймта не сводит с Фреда пронзительный взгляд и усмехается.

Восемь тридцать две.

Лоренс уехал с анатэ домой. С ровно накрашенными губами. Секретарь уволен. Все бумаги с Шеймтом подписаны.

Фред откидывается на спинку кресла, собирает пальцем мелкие кристаллы под носом и втирает их в десны.

Перед ним еще три дорожки. И охуительные перспективы.

****

Фред серьезно поговорил с дядей Генри и установил правило — Лоренс не должен являться к нему на работу, когда вздумается. В конце концов, от этого зависит благополучие всей семьи, ведь Фред их кормит и обеспечивает. Так что имеет право и диктовать условия.

Дядя Генри согласился. Стало ли лучше и проще? Вот уж нет! Теперь трижды в неделю Фред спускался из офиса в ближайшее кафе, чтобы пообедать вместе с дядей Генри и Лоренсом.

За полчаса Лоренс успел показать все свои оценки, несколько танцевальных па и шпагат. Шпагат трижды. Как будто у Фреда и с первого раза не встал.

Люди оборачивались на них. Особенно когда Лоренс начинал хохотать. Но никто не велел ему заткнуться и перестать прыгать. Наоборот, все улыбались и даже аплодировали. Кроме Фреда.

Лоренс накрутил с десяток оборотов вокруг своей оси, с улыбкой поклонился зрителям и сел на стул между Фредом и дядей Генри. Но тут же поднялся опять.

— Пойду куплю мороженное.

Он переводил взгляд с одного альфы на другого, дожидаясь, кто из них достанет бумажник и выдаст деньги. Фред собирался отчитать Лоренса за отсутствие вопросительной интонации, но дядя Генри просто дал ему десять баксов. На его лице было выражение бесконечного обожания.

Фред вздохнул и проводил Лоренса взглядом. Точнее, короткие джинсовые шортики. Эти встречи напоминали пытку. С каждым разом сдерживаться было сложнее. А идеи, как он оттрахает кузена, становились жестче и ярче.

Он спросил дядю Генри о здоровье его омеги. Не из интереса, а чтобы отвлечься от Лоренса.

— Не знаю, Фредди, — дядя Генри заговорил шепотом и стал печальным. — Тот доктор, которого ты нашел, он хороший. Заботливый и внимательный. Но он говорит, лучшее, что мы можем сделать сейчас — жить сегодняшним днем и ни на что не рассчитывать. Быть готовыми к худшему в любой момент.

— Тати сильный. Он справится, — уверенно проговорил Фред, похлопав дядю по спине.

Никто и никогда не вызывал у него жалости, кроме этого огромного и доброго человека с душой нараспашку. И ему он врал больше и правдоподобнее других. Фред не знал полное имя анатэ Лоренса. Оно было экзотическим, длинным и сложным. Все называли его просто Тати. Он не был ему кровным родственником и родил Лоренса. И все же Фред искренне желал ему выздоровления. Ради дяди Генри.

— Знаешь, я вложил средства в кое-какие медицинские разработки. Познакомился с именитыми врачами и профессорами. Я поищу еще, найду кого-то, кто точно сможет помочь Тати. Не отчаивайся, ладно?

Дядя Генри украдкой вытер выступившие слезы и благодарно улыбнулся, пожал Фреду руку. С неизбежным он уже смирился. Не зря же Фред подсунул им этого врача и предупредил, что к смерти омеги дядя Генри и Лоренс должны быть готовы. Но слова утешения и обещание помочь были важны. Фред даже почти не врал.

Почти. Он правда угрохал огромную сумму на исследования.

Только они имели отношение к немного другому препарату.

DTF. Лекарство от истинности. Лекарство от Лоренса.

— Угадай, кто!

Фред вздрогнул от звонкого голоса и хохота прямо у уха. Лоренс не дожидался ответа и уселся поедать мороженное.

Уселся на колени к Фреду.

Лоренс похож на детеныша пантеры с его черными вьющимися волосами и смуглой кожей. И повадки у него звериные, дикие, неугомонные. Ему бы набедренную повязку и отправить жить в джунгли — вылитый Маугли.

Фред невольно представляет Лоренса в набедренной повязке. Зрение фокусируется на том, как мальчишка ест пломбир. Глупо и бесстыдно, как это делают все дети.

Ладно, пусть не в джунгли, но хотя бы в Париж. Там Лоренс будет учиться в частной школе, заниматься своими танцами. Там он будет на другом континенте, а не у Фреда на коленях. Где ему, в общем-то, не так уж и безопасно.

Часть предрассудков Фред преодолел быстро, а с некоторыми оказалось непросто. Близким кровным родством, например. И основная проблема даже не в общелюбимом стереотипе об инцесте, хотя и этого в другой ситуации Фреду бы хватило. Дело в дяде Генри. Он боготворил единственного позднего ребенка, со всеми вытекающими из этого последствиями: мечтами о прекрасном, нежном, заботливом и любящем муже, которому дядя Генри лично оторвет альфообразующие детали, если он обидит его сокровище.

В глубине души Фред надеялся, что ситуация разрешится сама. Вот только если не DTF, то вариант «б» — смерть. Дяди Генри, чтобы не пришлось ему это объяснять и после смотреть в глаза. Лоренса — что маловероятно, при его возрасте и энергии, но решило бы все проблемы. Или же самого Фреда. При таком раскладе Лоренс поплачет и забудет его, как странное воспоминание детства. Как он поплакал на их с Лесли свадьбе, а после стал вести себя, как ни в чем не бывало.

Ведь черт возьми! Он даже не понимает ничего!

Провоцирует, провоцирует!

И не понимает, как Фред из-за него страдает, как ему приходится бороться с собой, чтобы не…

Подтаявший пломбир капает Лоренсу на бедро и почти светится на смуглой коже. Лоренс улыбается. Подцепляет пальцем и облизывает.

Решение о Париже переходит в статус окончательного.

И побыстрее.

========== Сhapitre D ==========

Лоренс с первого дня невзлюбил Париж. Ему не нужны жестяные башни и старые арки. Он хотел домой. К родителям. К Фредди.

Всю дорогу от аэропорта он ревел.

Лоренс не в восторге от школы, в которой нужно и жить, и танцевать, и учиться, и носить глупую форму, как у всех, и следовать расписанию, и не есть мороженное, когда вздумается, и нет телевизора.

И звонить домой можно раз в неделю. И это право следует сперва заслужить.

В первую ночь Лоренс не спал. В комнате на четверых он спрятался под одеяло и плакал до самого утра.

Лоренсу не нравились новые одноклассники. Большинство из них учились вместе раньше и уже собрались в группки. Он никому не нужен. По крайней мере, не как друг. Они все говорили по-английски, плохо и с ошибками, но лучше, чем Лоренс на французском. До приезда сюда он думал, что знает язык, у него были хорошие оценки в школе. Ребята передразнивали его робкие попытки и смеялись. Лоренс был не единственным иностранцем здесь и даже не единственным американцем. Но тех почему-то не дразнили. Почему-то.

Лоренс боялся нового хореографа. Он не верил, что месье Буссоль и впрямь будет пороть учеников розгами, если те станут прогуливать или опаздывать на тренировки, но быстро усвоил — если он недоволен поведением ученика или танцем, особенно танцем, то права позвонить домой на этой неделе не будет. А скоро стало ясно: розги — не худшее наказание, которое он мог придумать.

Месье за глаза называли Циркулем. И да. У этого омеги со строгим птичьим лицом и затянутыми в шишку на затылке волосами ноги словно не крепились к телу. Когда он показывал классу тот или иной элемент, Лоренс почти задыхался — то ли от зависти, то ли от восторга.

И он умел колоть. Незаметно, но больно.

И некому пожаловаться. Нужно очень хорошо танцевать, чтобы позвонить домой. Родителям.

Фредди.

****

Лесли родил их первенца. Схватки у него начались утром, когда Фред уже был на работе. А сообщение, что все закончилось, прислал после девяти вечера. Точнее Фред сказать не мог. В клубе, где он ошивался, нет часов, да и вообще понятие времени отсутствовало как явление.

Он мимолетно посмотрел на экран телефона. Одно слово. Лесли хорошо знал и понимал Фреда и не грузил лишней информацией.