— Это херово, да, Хью? — спросил Тони, когда Коул вышел из комнаты. Гарсия позволял Нойсу называть себя по имени и на «ты». Холлу тоже разрешал, но тот не мог к этому привыкнуть. Нойс не скрывал своего беспокойства, ему отчаянно захотелось пожалеть Коула, утешить. Совсем не свойственные чувства для сильного пола в отношении других альф. Но секунду назад, Холл не казался таким уж сильным, скорее напуганным ребёнком.

— Хорошего мало. Он сильно переживает из-за Джексона? — задумчиво спросил полковник, открывая в комнате окно и прикуривая сигарету. Комната быстро наполнилась едким дымом.

— Не настолько, — отрицательно покачал головой Тони, закурив собственную сигарету. Припадок друга совсем не нравился Нойсу. Коул всегда был эмоционально сильнее его — может, это потому, что он выплеска эмоциям не даёт?

— Вы не ходите в спортзал? — поднял одну бровь Гарсия, усевшись на подоконник с ногами, став при этом похожим почти на подростка. Он откинул затылок на оконную раму и крепко затянулся. У него тоже были панические атаки лет десять назад. Но он тогда с заданий не вылезал, жил «на колёсах», в передышках между боевыми действиями занимался разведкой и работал «под прикрытием». Лет пять ни единого выходного. Утром одна роль, вечером другая, ночью третья; нервы и физические возможности на пределе. Спасался только сексом и лёгкими наркотиками, которые тоже пошатнули психику. А Холл? Пара-тройка проверок и экзаменов, ничего серьёзного. Что вызвало такую реакцию? — Кстати, идея трахнуть Джексона на пару теперь кажется мне удачной. Наверняка это поможет вам всем троим расслабиться.

========== Часть 7 ==========

Шай

«Мы вернёмся за тобой, когда будешь готов» — эта фраза стала смыслом жизни для Шая. Он больше даже в мыслях не называл себя прежнем именем. Омега блондин с родинкой под глазом назвал его «Шайтан» — Дьявол в переводе с английского на арабский. Шай решил, что это и будет его новое имя, и он собирался ему соответствовать. В тот день, когда он встретил двух омег из «Дельты», всё изменилось. Его, конечно же, нашли. Поруганного омегу и три альфьих трупа. Отец был готов убить его прямо на месте тут же подобранным камнем. Спасло только то, что отец был не один. Вместе с ним жениха внука искал Зуфрат-эфенди. Он остановил обезумевшего родителя и настоял на том, чтобы всё прежде выяснить. На парня он не смотрел, и Шай решил тогда, что все старания альфы не ради него, а в угоду Всевышнему, который осуждает самосуд. Кадию* Шай признался, что альфы пытались изнасиловать его и он убил их. Истины он открывать никому не собирался и про двоих омег не рассказал, будто бы и не было их там. Убийство мусульманина — грех. Изнасилование — позор! Вот и весь вывод к которому пришёл кадий.

Отец не убил Шая только потому, что ещё собирался получить от него хоть какую-то выгоду. По его мнению, сын — шлюха, а шлюхам место в борделе. Отцу опять повезло. В местных притонах не часто видели омег-арабов. Всех, опозоривших семью, зачастую убивали, а купленные иностранцы уже не могли удовлетворить извращённых требований. Так что хозяин не поскупился и заплатил за парня кругленькую сумму. Заир — так звали хозяина борделя, стал в «чёрном списке» Шая вторым после отца. А третьим — Лаххам, тот самый альфа, похожий на хищную птицу, который был на смотре вместе с Зуфратом-эфэнди. Он был частым клиентом омеги, пока однажды и вовсе его не выкупил. По сравнению с ним, жизнь в притоне можно было даже назвать приятной. Парень не боялся альф, он ненавидел их, всех… кроме Мустафы.

***

Шай был привязан за руки к перекладине в изголовье кровати - Заир боялся, что он может причинить вред его клиентам, а это, следовательно, подпортит репутацию заведения. Знакомый запах омега почувствовал сразу же, а увидев продавца книг едва не разрыдался от гнева и бессильного желания свернуть книжнику шею. Кого он не хотел бы увидеть здесь — так это его. Омега шипел и бранился на всех известных ему языках, проклинал этого сына шакала, был готов занести его в свой список первым номером.

— Успокойся, успокойся, Надар, я не трону тебя. Перестань кричать, — спокойно заговорил альфа на французском. Он не пытался приблизиться, так и стоял в дверях комнаты и старался не обращать внимания на наготу парня, — Я развяжу тебя, только не делай глупостей. Я подойду, хорошо?

Шай не очень понимал, зачем он пришёл, если не собирается переспать с ним, но утих, ожидая действий. Мужчина накинул на омегу покрывало и после этого развязал руки, но сразу же отошёл. Он был очень смущён всем происходящим, равно как и местом, в котором находился.

— Зачем ты пришёл? — зашипел парень, растирая разболевшиеся запястья и пристально наблюдая за альфой. Он был готов убить его, если попытается дотронуться. Отцу, Заиру, альфам, приходившим поиздеваться над ним, Шай собирался мстить долго и изощрённо, но Мустафа — дело другое. Он был ему почти другом.

— Мне жаль, что это случилось с тобой, я не в состоянии ничего изменить, но могу приносить тебе книги, как-то смягчить твоё пребывание здесь, — печально проговорил он. Альфа не поднимал глаз и всё печально вздыхал, как идиот.

— Ты неправильный мусульманин, если говоришь сейчас правду! — резко заявил омега. Какую жалость можно испытывать к омеге-шлюхе? Только брезгливость и пренебрежение. Так устроен мир омеги, и оставалось только надеяться, что не весь Мир вообще.

— Я ещё и человек, Надар. Никто не заслуживает твоей участи, особенно ты сам.

***

Мустафа не был очень богатым человеком и мог приходить не чаще двух раз в месяц, но он всегда приносил сладости, книги, новые журналы. Они говорили на французском и испанском, обсуждали прочитанное, альфа периодически рассказывал что-то интересное. Эти три часа в месяц вдыхали в омегу энергию, чтобы не сломаться, не потерять себя, не забыть о своей цели.

Первое время Шай кричал, шипел, сопротивлялся, но вскоре осознал свою ошибку. Поведение альфы помогло ему тогда в переулке, но теперь только мешало. Сейчас самое время вести себя, как и положено омеге: играть на первобытных инстинктах сильного пола, ведь у каждого из них, пусть и в самой глубине, заложен инстинкт — защищать омег. Значит, необходимо вызвать в них жалость, разбудить потребность оберегать слабого. Очень скоро клиенты стали с ним нежны и ласковы, дарили подарки, обхаживали. Он угадывал любое желание, любой каприз был готов исполнить. Тело стало инструментом в достижении целей. Правда, подростковый возраст не делал его красивым. Он мало ел и спал, а частые физические контакты до наступления половой зрелости сбили гормональный фон. Течка не пришла ни в пятнадцать лет, ни в шестнадцать. Секс не приносил удовольствия, но это было на руку омеге, сохраняло здравый разум. Хотя даже сам Шай признавал, что здоровым его не назовёшь. Он достаточно изучил психологию и понимал, что в его голове с самого детства было не всё в порядке, а после изнасилования что-то сломалось окончательно. Он не чувствовал ничего. Ни страха, ни возбуждения, ни жалости, ни раскаяния. Даже к Мустафе он не испытывал привязанности, он отдавал себе отчёт в том, что просто использует альфу, манипулируя им, как и своими клиентами. Глядя на себя в зеркало, Шай видел в своих глазах то же, что и в том переулке у омег — бессердечие. И это заводило его, заставляло улыбаться, верить в свои силы и их бесконечность.

Когда он стал примерной шлюхой, Заир разрешил беспрепятственно передвигаться по помещениям, общаться с другими омегами. Альфа считал, что это будет проблематично из-за языка, но только не для Шая. Ему общение с разноязычными людьми — самый смак. Ещё и потому, что Заир не мог их понимать. Со временем парень отыскал подход почти ко всем омегам в борделе — кто-то любил сладости, кому-то выплакаться нужно, с третьего Шай снимал нагрузку, уводя его клиентов. Он подсказывал им, как себя вести, разрешал конфликтные ситуации, выгораживал перед Заиром. За два года парень освоил разговорный испанский и французский, только с русским возникла проблема. В притоне был только один русский омега, и он был совершенно диким, не подпускал к себе никого, ни с кем не общался. Шай много раз пытался найти с ним общий язык, но никак не удавалось, вероятно, что-то он делал неправильно. Парень не оставлял попыток, и однажды лёд тронулся, можно даже сказать — лопнул.