— Я могу почти так же, хотя, художник постарался на славу сделать такую высококачественную подделку… Аж дух захватывает.

— Согласен с тобой, воистину тонкая работа. — мужчина повернулся в мою сторону, тепло улыбнувшись, продолжая держать за руку.

Думаю, мы были похожи на отца с дочерью. Он, выглядит истинным англичанином, в строгой одежде, слегка старомодной, возраст далеко за сорок, ровно держащий спину. Я, с копной разноцветных волос, сейчас собранных в высокий хвост кислотно-жёлтой резинкой, в яркой майке и джинсах, разрисованных когда-то мной же, с кучей браслетиков на руках. Мы стояли перед картиной, переплетаясь пальцами, словно так и должно быть, это правильно. Мы слишком привыкли держаться за руки за это время, точнее, я уже привыкла к его молчаливой поддержке. Ангел всегда ожидает, что вот ворвётся большая группа, и я с силой сожму пальцы, ожидая наплыва народа в мою голову. Теперь все легче. Мы не завершили тренировки, но теперь я без огромного количества наркоты могу находится среди людей и не орать на них, как ополумевшая сумасшедшая. Я так привыкла к этой теплой руке.

Он все ещё смотрит на меня. Чуть ниже живота пробежался огонек, заставляющий вздрогнуть и покраснеть.

— И херли ты так пристально смотришь? Картина на стене. — тыкаю пальцем в полотно, но ангел взгляда не отводит.

— Почему ты… — мужчина смутился, но продолжил. — Очень яркая?

— В каком смысле? — скрещиваю руки, но не дождавшись ответа делаю протяжное «о-о-о». — Да ты оглянись! — расправляю руки в стороны. — Все такие скучные: серое, чёрное, белое! Весь мир стремится скрыться, не выделяться. И меня такой же делали — ханжой! Когда я попала в Индию, на улице какой-то пацан подарил мне самодельную феньку. Просто так, представляешь. Он не хотел продать ее или что-то в этом роде. Он думал: «Эта иностранка такая серая». И меня передёрнуло, Ази. Понимаешь?! Весь мир пытается закрыться. Я так не хочу. То же и с эмоциями. Мы всегда их скрываем. Бред святой коровы! Зачем?! — я стояла в отдалении от ангела, все ещё расправив руки, а он смотрел на меня взглядом, похожим на восхищение. И это лучше взгляда, который он дарит книгам.

— Я рад, что смог тебе помочь. — мужчина искренне улыбнулся. В этот момент я поняла… Нет, я давно знала, что он ангел. Но именно сейчас я по-настоящему заметила это свечение. Святое, теплое. На фоне горящего города, некогда прекрасного и величественного, это существо словно дарующее божественное благословение и покой.

Делаю один шаг, второй, третий. Останавливаюсь прямо перед Азирафаэлем. Легко встав на носочки, целую в его мягкие, податливые губы. Лишь мгновение, один миг. И он не отстранился, когда я взглянула в омут небесных глаз. Он не отвел взгляд, был слегка удивлен, но теплая улыбка вновь расцвела на его добром лице.

Поцелуй — благодарность за его поддержку, старание и заботу.

Яркая не я. Лишь искра собственных фантазий за всей этой мишурой, что вешаю на себя, скрывается черная душонка. А он нет, он чист и действительно светел. Терпит ведь меня, хотя не глупая, вижу, как раздражаю очень часто. И сейчас эти омуты смотрят в мои зелёные глаза без тени порочности или неприкаянности. Я желаю этого ангела больше всего. Но он не подвластен моим желаниям и мыслям.

Отхожу на несколько шагов назад, закрываю один глаз, а другой щурю, выставляю руки вперёд, изображая рамочку, словя кадр небесного создания, который сейчас перевел взгляд на падение когда-то великого государства.

— Я хочу нарисовать тебя, — шепчу одними губами, но знаю, что он слышал.

Мужчина краснеет и удивлённо смотрит на меня.

— Я… Мне… Это так неожиданно, художники никогда меня не рисовали с натуры. — чешет шею. — Из меня плохая модель…

Подхожу и кладу ладонь на его губы, намекая на молчание. Воровато оглядываюсь, убедиться, что на нас никто не смотрит. Лишь лениво бредущие от полотна к полотну, не задерживающие взгляд ни на чём конкретном, пустые люди. И я так счастлива, что этот ангел помог мне сделать этих людей лишь лёгким шипящим звуком, а не роем пчел, как было раньше.

— Лучше ангела в натурщики найти невозможно. — хитро улыбаюсь, прикусив кончик языка между зубами.

Азирафаэль отводит взгляд. Это будет незабываемо, я знаю, он заинтересован.

***

Небольшая комната, в которой я тщательно отмыла окна от пыли и грязи. Теперь тут достаточно солнечных лучей, чтобы я могла спокойно изобразить то, что хочу, и свет, и тень были бы идеальными. Холст, мольберт, краски, кисти, раствор и прочая утварь уже приобретены, покоятся на столике.

В дверь постучались. Вот ведь джентльмен, это же его магазин, зачем стучаться на своей территории? Открываю дверь, уперев руки в бока. Волосы убрала в высокий хвост, и они мне не смогут помешать, а вот фартук большеват, но тугая подвязка спасает.

— Знаешь, это… Немного неловко, я даже не знаю что нужно делать. — Азирафаэль отвёл взгляд, пытаясь рассмотреть мой стол с инструментами, словно я на операцию его готовлю. Хотя, это почти так и выглядит.

— Расслабь булки, Ази! — подскакиваю к старому магнитофону и включаю музыку фоном, чтобы не мешала, но помогла расслабиться.

Поворачиваюсь вновь к своему гостю, широко улыбаясь. Сжав руки в кулачки, выделываю несколько трясущих движений кистями рук, наслаждаясь звоном браслетиков. Несколько поворотов и взмах бедрами. Все это под музыку ABBA. Хорошая группа, они знают толк в ритме.

Сначала светловолосый мужчина зажимался в углу, ошарашенно наблюдая за моими потугами его рассмешить, но потом не выдержал и улыбнулся.

— Вот это по-нашему! — беру Азирафаэля за руки и вытягиваю к окну, слегка задернув шторы.

— И как мне встать? Может, стоило другой костюм надеть? — он все ещё скован. Жаль, но пока большего от него не добиться.

— Просто сядь на стул, можешь почитать. Ты хорошо выглядишь. Прежде чем начинать картину, мне нужно сделать наброски.

Азирафаэль пожал плечами, но просьбу выполнил, взяв с полки «Искушение винодела». Книголюб просто сел на стул, ровно держа спину.

— Мне просто читать? — ещё раз уточнил мужчина.

Я взяла свой скетчбук и села на стул неподалеку, просто кивнула, взяла в руки карандаш и начала наброски, слушая вполуха плейлист, который сменялся от задорной музыки до классики и переходил в печальные мелодии.

Сначала Азирафаэль был очень напряжен и скован, но постепенно лицо перестало выражать тревогу, он облокотился на спинку стула, перекинул одну ногу на другую и полностью погрузился в чтение. Из-под руки вырисовавались штрихи и черты. Его взгляд, поза, расслабленность, спокойствие и свет. Все то, к чему я так тянусь.

Мелодия поменялась, и я отложила карандаш, смотря на игру света в светлых кудряшках, безмятежное лицо и лёгкую улыбку на устах.

Ведь я вижу лишь крылья, я вижу твои крылья,

Но я знаю, кто я и как живу, да-а-а, как живу.

И пусть я грешен, мы, может, рождены, чтобы жить вместе.

Но я знаю, время покажет, суждено ли нам это, да-а-а, суждено ли.*

Под эти слова встаю с места и иду, как завороженная, по направлению к расслабленному светлому существу. Он не слышит и не видит меня, полностью погрузившись в книгу. Солнечные зайчики прыгают в его волосах, теряясь в кудряшках. Указательный палец ласково поглаживает угол корешка твердой обложки. На мгновение прикрываю глаза вспоминая свой невинный поцелуй благодарности и его теплый взгляд. Никогда ещё я не относилась к кому-то с таким трепетом, а в душе поднимается бушующее пламя. Я обещала к нему не прикасаться, обещала, что не трону. Но это безмятежное лицо, мягкая кожа, игривые морщинки в уголках глаз и такое уютное тепло так и манят меня.

Встаю напротив мужчины, а он продолжает читать, но когда я загородила свет, то серо-голубые омуты удивлённо воззрились на меня. Я же пребывала в странном, всепоглощающей блаженстве, ведомая теплотой и лаской.

Мои прохладные пальцы коснулись теплой щеки. Ангел лишь продолжал с опаской наблюдать за моими действиями.